Великий князь Русский (СИ) - "Д. Н. Замполит" (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT, .FB2) 📗
— Стой! Стой! — донеслось снаружи и выбило из головы государственные мысли. — Сейчас расчистим!
Ржанул конь, за ним другой. Я поплотнее запахнул шубу и выбрался наружу, на скрипящий снег — впереди, у головы колонны, некая колгота и затор. Едва сделал шаг подойти посмотреть, как тут же Волк подвел Скалу, негоже великому князю пешком. Со вздохом вставил ногу в стремя и приложился задницей к холоднющему седлу. Вот же ж, прошелся бы сам, размялся, а теперь отмораживай седалище, встроенного обогрева еще лет пятьсот не будет, только на собственное кровообращение и надежда.
Поперек дороги встряли, сцепившись оглоблями, двое тяжело груженых саней. Две заиндевелые лошаденки, кожа да кости, безразлично уткнули головы вниз.
Объезд только по целине, никакого двухполосного движения нет и в помине, а если метель, то даже с однополосным беда. По колено в снегу стояли худой мужик, мужик посправнее, тощая баба с дитенком на руках и еще пятеро мальцов, примерно от двенадцати до двух лет. Все в разнобойных тулупчиках и шубейках, у кого из зайца, у кого из овчины.
— В город перебираемся, село запустело, голодно, вот, братанич в город позвал, — надтреснутым голосом вещал худой мужик, кивая на молчавшего второго.
Баба только косилась на толпу оружных, не зная, пугаться или радоваться, а старший сын глядел с восторгом, переминаясь ногами в лаптях.
Подъехал, посмотрел — румянца нет, лица землистые, но вроде ничего, не пухнут:
— Как с хлебом?
— Спаси Бог, боярин… — поклонился мужик.
Волк да и некоторые вои начали набирать воздуха в грудь, дабы пришибить охальника акустическим ударом, но я отмахнул — мне совсем не нужно, чтобы селяне валились на колени в снег.
— … наместник княжий, дай Господь ему здоровья, велел всех, кто в работы придет, кормить.
Ну вот, не один я такой умный.
— До города далеко еще?
— Так вон, за тем бором, пять поприщ, не боле.
— Ну, помогай бог.
Я тронул коня и отъехал, дав знак веселому и румяному Ваське Патрикееву, младшему брату вошедшего в возраст Ивана Гвоздя. Он сунул мужику в руку московскую копейку, а потом вполголоса спросил:
— Знаешь, с кем говорил?
— Не-ет…
— С самим государем и великим князем Василием Васильевичем! — гордо выпрямился и подбоченился в седле Васька.
— Ох ты ж… — только и вякнула молчавшая все время баба.
Сплошной прибыток мужику — и серебришко, и будет что внукам рассказывать. Не просто на паперти у собора князя повидал, а разговаривал!
Кони, словно почуяв близкий ночлег, наддали и до Вязьмы мы добрались еще до конца короткого зимнего дня, под красноватый отблеск вечерней зари на облаках. В отличие от оставшихся далеко за спиной бывших Можайских владений, включенных в состав великого княжества давным-давно, окрестные земли присоединились благодаря Диме. Именно отсюда происходил род, давший нам Никифора. Вяземские вообще очень серьезно вписались в «новую политику», вплоть до того, что отказались от удела, передав его под управление наместнику, а сами разъехались исполнять государевы службы по всем землям, от Витебска до Вятки.
После встречи с мужиками на дороге я пересел обратно в возок и чуть не проклял все на свете — по мере приближения к городу дорога делалась все хуже и хуже, полозья местами скрипели по земле, а кибитку качало, как в шторм. Но уже потянуло горьковатым дымком от десятков очагов, совсем чуть-чуть осталось до натопленных палат, горячего варева, теплого, только из печи, хлеба.
Вяземский наместник расшибался в лепешку, чтобы угодить, накормить, устроить, показать, но я уже был мыслями в Смоленске, радость близкой встречи затмевала все остальное.
Волк тоже рвался вперед, мне даже казалось, что его конь на остановках приплясывает от нетерпения, да и всем остальным зимняя дорога осточертела. Так, в мыслях и чаянии скорого конца пути, мы добрались.
Дима, как обычно, не мог удержаться, чтобы не пустить пыль в глаза. Две сотни почетного эскорта с пиками, в золоченых нагрудниках, почти настоящие кавалергарды. Равняйсь-смирно, к встрече справа, под знамя и все такое. Смотрится эффектно, и надо бы мне тоже вводить — строевая подготовка основа любого регулярного войска по крайней мере лет на пятьсот вперед.
На снег от возка до красного крыльца расстелили цветные сукна (я так полагаю, просто потому, что ковровые дорожки еще никто не ткет, но это поправимо — заказ в Персию отправить недолго).
Встречающая свита одета добро, без вызывающей роскоши и без попугайских расцветок, как в прошлый раз. Торлопы под влиянием Шемяки мутировали в бекеши (у конвоя единого образца, у свиты с различиями), а чтобы на нынешних диких морозах не задубеть, поверх еще башлыки и суконные плащи — у рядовых серые, у десятников синие, у самых старших красные.
Котты-пессы-шоссы ускоренно отмерли, да и не годятся они для нашего климата. Но все равно, литвины до сих пор выделяются — держатся за свои остроконечные шапки, на круглые не переходят. Среди рынд Диминых полно знакомых по Москве лиц — младшие Ховрины, Голтяевы, даже внучок Всеволжа Андрей Кутиха и прочие. Мы вообще старались знать перемешивать и переселять — кого по службе, кого в опалу, чтобы подрезать сепаратизм. Так что на Вятке и Чердыни сейчас немало литвинов, на Литве — новгородцев, в Новгороде — галичан и так далее.
После торжественной встречи у трапа самолета (эх, если бы…), лобызаний и объятий, Шемяка сразу потащил в баню. Ну, я последний буду, кто от такого откажется, баня для русского человека вторая мать, да еще после дороги! Раньше-то я по баням все больше переговоры переговаривал, а здесь распробовал. Это же кайф, когда все правильно сделано!
А у Димы все по уму, всегда завидовал его умению налаживать жизнь. Баню он отгрохал прямо на берегу Днепра, из здоровенных бревен лиственницы.
— А что не из дуба?
— Дуб на стены и прочее городовое строение идет, — хозяйственно объяснил Дима, — а лиственница гниет меньше. Из нее еще все полы сделаны.
Отличная баня, а еще трофеи охотничьи в палате развешаны, шкуры волчьи да медвежьи, головы кабанов, туров и прочих зверюг. В такую баню не стыдно пригласить хоть из правительства людей, хоть из администрации президента, разве что освещение только свечное, но это на аутентику списать можно.
У кирпичной печки возился самолично отче Ипатий, подкидывая дровишки за чугунную дверцу. Он разогнулся, без малого уперся макушкой в тесины потолка и прогудел:
— По здорову ли, княже!
— Здоров, здоров… — и отошел в сторонку, давая Волку обняться с приятелем.
— Все готово, коли желаете, можно первый жар поймать.
Сунул нос в парилку и тут же выскочил обратно — этот прохиндей натопил так, что чуть глаза не полопались. И почему-то показалось, что там гуляет слабый хвойный аромат, хотя как раз парилку положено делать из ольхи или осины.
— Так мы кусочек намерено кедром пустили, как раз для запаха, — объяснил Шемяка, тоже сунулся было в парилку и тоже выскочил обратно: — Ипатий, твою мать! Сожжешь князей к хренам!
— Так обождите, — рассудительно посоветовал юрод. — Жар малость уляжется, а мы пока с Волком похлещемся.
И эта парочка нырнуло в адское горнило, откуда тут же донесся здоровой гогот, шлепки веников, мычание да охи.
В палату незаметно проскользнул Никифор Вяземский, а следом мой потешник из скоморохов Ремез и тихонечко устроились за столом, делая вид, что их тут нет.
— А-а-а-а! — вылетел из парилки Волк и, распространяя вокруг волну жара, выскочил через предбанник прямо на улицу, где рухнул в сугроб.
Над сугробом мгновенно поднялся столб пара, рядом бухнулся блаженно стонущий Ипатий. Они сделали еще один заход, затащив с собой Ремеза, отчаянно вопившего, когда его хлестали в два веника, а потом выбрались в палату и уселись с благостными рожами.
— Ну что, пошли мы? — Шемяка нахлобучил войлочный колпак, рукавицы и прихватил из кадки распаренный дубовый веник.
— Никифор, поддай!
Вяземский зачерпнул ковшом и плеснул издалека, чтобы не попасть под струю. Смешанная с квасом и мятой вода дала чумовую волну, ударившую в лицо, в стену, в спину…
