На пути Орды - Горюнов Андрей (читать книги полностью .txt) 📗
Коля вытер со лба пот: конец!
– Два дня теперь есть… – сказал кто-то. – Пока до Берке добегут, да пока тот с печи упадет…
Взгляд Коли скользнул по оставшимся боеприпасам, – слезы… Крохи…
Глухарь, перехвативший его взгляд, мгновенно понял.
– А в рютинскую топь идти… Теперь-то! Да не за то ведь они полегли! – он кивнул на тела Жбана и Шила… – Бобер! Лось! – осекшись, Глухарь только махнул безнадежно рукой…
Тяжелую паузу прервал проснувшийся вдруг Афанасич. Кашлянув, он поманил Колю.
– А вот хотел спросить тебя… – начал было Афанасич вполголоса, но, поняв состояние Коли, только махнул рукой: – Ладно, потом спрошу…
Тихий вечер окутал Берестиху.
Вся берестихинская церквушка была уставлена гробами, – по обычаю, каждый имел загодя свой гроб, хранимый годами, а иногда и десятилетиями на чердаке, либо, при отсутствии оного, в дровяном сарае.
Шло «отпевание».
– Господи, прими душу раба твоего, Телепеня…
– Добрый мужик был…
– Сердцем ласковый…
– Сам корову доил.
– Верно, Господи. Бывало, задержится он в поле, а коровка мычит, хоть и доена.
– Скучает по Телепеню.
– Детишек всегда привечал!
– Ох, дети его как любили!
– Возьми его, Боже, прими в кущи райские!
– Молим тебя за него!
– А уж свистульки он как вырезал из орешника!
– Никто так не мог, это правильно.
– Звук свирельный-то нежный такой, так и льется по вечеру-то, бывало, всю Берестиху за душу берет.
– А уж крепкие дудочки до чего, – которы пастушьи-то делал, – от отца к сыну переходили…
– Всем делал, кто ни попросит.
– И тебе, Боже, сделает!
– Свистеть тебе, Господи, не пересвистеть…
За день люди убрали страшные следы, насколько смогли, насколько успели. Поросшее соснами старое берестихинское кладбище – к северу от деревушки – пополнилось новыми свежими холмиками, распространившимися в глубь чащи, – за день кладбище выросло едва ли не вдвое… Но всех до ночи предать земле не успели…
Где-то в лесу кукушка отсчитывала года уцелевшим.
Наверху, вдоль «крепостной стены» Берестихи, по помостям, ходили часовые: не добитый пчелами бешеный отряд мог вернуться, – как знать.
Сидя на завалинке, Коля задумчиво грыз травинку.
Момент был удачный, Олена решилась…
Нужно подойти и спросить, – какая завтра будет погода, что об этом говорят приметы далекого будущего? Дальше все пойдет само собой.
Однако она опоздала. Одна из женщин Берестихи, появившись перед Колей, поклонилась ему в пояс:
– Коля, – не в службу, в дружбу прошу: загляни к нашим детушкам…
– Опять животы? – удивился Коля, вставая. – Неужто не прошли, после таблеток-то? – Он и сам не заметил, как начал сбиваться на местный говор, русский язык середины тринадцатого столетия…
– Да нет, живот не мучит, спасибо… Тут, вишь, как вышло-то… Сказки ты им рассказал вчера на ночь больно уж хорошие… Говорят, улетит скоро Коля, больше и не услышим… Не откажи, будь милостив!
Тесная изба, а точнее землянка, оказалась забитой детьми до отказа… Были среди них и забинтованные, – например, девочка, подававшая Сеньке «кружочки»…
– Про Илью Муромца! Дядя Коля! Про Машеньку и Медведя! – понеслось со всех сторон.
– Так не годится! – махнул рукой Аверьянов. – Эти сказки уже рассказаны, все, вы их уж запомните, будьте любезны, – они станут русскими народными. А я вам лучше теперь другие расскажу. Про Красную Шапочку, Дюймовочку или вот еще, про Кошкин дом, – годится?
Наступила полная, гробовая тишина, на фоне которой прозвучал только один детский бас:
– Годится.
– Ну, и слава Богу! – кивнул Аверьянов и начал: – Бом-бом, тили-бом… Был у кошки новый дом… Ставеньки резные… Окна расписные…
– И до чего ж складно-то, к месту, да правильно! – заохали бабы, стоящие вокруг избушки возле всех открытых окон. – И ловко-то как все придумали, – ну, речка как будто течет!..
– Стихи называется! – компетентно заявила Петровна, поправляя у себя на голове цветастый носовой платок – Колин подарок, который, слегка надшив, она уже успела переделать в «отпадный» головной убор…
– И ведь на память помнит!
– Видно, сына без матери поднимал…
– Можно и не сомневаться.
Монтаж нового телепорта на полигоне подходил к концу.
Все те же гражданские спецы, сидевшие безвылазно на полигоне, без выходных и отпусков, вкалывая по «скользящему» вахтенному расписанию, – восемь через шестнадцать, – в бешеном темпе восстановили ангар, отсеки групп управления пуском, баллистики и навигации.
Сидеть безвылазно весь май на ограниченном пространстве за бетонным трехметровым забором с шестью рядами колючки поверху было не сахар. Такую командировку трудно было рассматривать как бесценный подарок судьбы, и, ясно как божий день, гражданским спецам все это успело уже надоесть в шесть раз хуже горькой редьки.
У всех на уме было одно: забросить спецназ куда скажут, свернуться и – домой!
Было видно невооруженным глазом, что люди предельно измотались ожиданием, работой, крепко растратились в вынужденном безделье, – час свободного времени в командировке обходится, в среднем, в денежный эквивалент кружки пива, – известно.
Но приходилось ждать новый комплект оборудования, расчищая площадку от обломков старого, а затем монтировать в режиме «это нужно было сделать позавчера»…
Начальство, как всегда, думало о достижении показательных и представительных результатов в требуемый срок; думало также и о матчасти, однако на исполнителей, как всегда, начальству было глубоко плевать.
Техсостав жил в солдатской казарме, и кормили его в основном по солдатской раскладке, – то есть хуже, чем свиней в той же Польше, не говоря уж об Дании. Еду приходилось докупать в продуктовой лавке полка, либо в ближайшей деревне, в сельпо. При этом в сельпо большинство покупало даже хлеб; армейские серые батоны были пригодны только как орудия для мучительной казни членов семей высших военных чинов в случае наступления благодатных дней долгожданной пугачевщины. В любом батоне, липком, как пластилин, можно было найти и винт, и гайку, и горсть какой-то желто-зеленой, тревожно пахнущей химии, и женский каблук, и мышиный труп, и танковый трак…
Где же ты, где, российский бунт, – бессмысленный и беспощадный? Российская действительность, еще более бессмысленная и беспощадная, чем ты, давно уж ждет тебя!
Пора, мой друг, пора!
Не будь тебя, хотя бы в виде ожидания, – скажи: как не впасть в отчаяние при виде того, что свершается дома, и будет свершаться, наглея, и впредь?
Деньги спецов иссякали на глазах.
Все реже Алексеем перехватывались разговоры по соткам, все чаще с полигона в Центр летели SMSки – краткие и ясные, как сама правда: «Целую срочно тысячу почтамт райцентр».
Однако время готовности «ноль» неуклонно приближалось.
Аверьяновский взвод перевели на казарменное положение, поставив на боевое дежурство; контейнер в ангаре был, по слухам, уже укомплектован под завязку и полностью готов к телепортированию.
Похоже было на то, что в течение ближайших часов состоится старт.
Все меньше и меньше времени оставалось у Алешки для перехвата ситуации, а если говорить конкретнее, для захвата телепорта и направлении контейнера в нужную ему точку. Если он протабанит момент и взвод уйдет в Бухрейн мочить Али-Баб-эль-Ладена, – тут все! «Четыре сбоку – ваших нет!» – как говорится. Ведь после старта кулаками не машут.
Начинать надо было сейчас, в данный момент. Никаких отговорок, «подумай… стреляй!».
А все же сначала подумай!
Алексей облокотился о стол, взявшись за голову. Задача перехвата управления представлялась довольно непростой.
По жизни известно, – если прийти куда бы то ни было и честно рассказать о том, что тебя волнует, спокойно жить не дает, – подобная исповедь не вызовет ничего, кроме отторжения и насмешек: «вот дурачок-то».
