В преддверии Нулевой Мировой войны (СИ) - Белоус Олег Геннадиевич (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Важным преобразованием страны стала секуляризация [50] и церковная реформа.
Церковь в России по-прежнему являлась одной из самых мощных, сравнимой с дворянством, сил: гигантское влияние на людские души, шестьдесят тысяч монахов, священников и других служителей, сотни тысяч зависимых крестьян, колоссальные богатства, многие тысячи церковных приходов и почти тысяча монастырей. К девяностым годам семнадцатого века количество беломестных (свободных от налога) церковных земель стало серьезно снижать доходы государственной казны. Реформу предложили мастерградские советники русского царя. После длительных колебаний усиливший собственную власть и авторитет царь Петр решился на изъятие земель на шестьдесят лет раньше, чем его потомки в известной мастерградцам истории. Имения церкви, а также монастырей, приходов и епархиальных кафедр передавались в государеву собственность. Крестьяне, проживавшие в них, освобождались на тех же условиях что и в остальных государевых поместьях. Более тридцати процентов крестьян в России стали лично свободными, а для оставшихся крепостная зависимость сильно уменьшилась. В Юрьев день они могли перейти к другому землевладельцу, податься в город или отправиться на вольные земли в сибирские или причерноморские окраины царства. Церковные дела отделялись от государственных. Иерархам церкви запретили казнить или арестовывать как мирян, так и духовных лиц. Отныне они могли подвергать только церковным наказаниям: епитимье, расстрижению, максимум анафеме. При церковных приходах учреждались воскресные начальные школы. Трехлетнее образование для всех, включая крестьян, становилось обязательным. При наиболее крупных и важных монастырях: лаврах организовывались семинарии. Церковные учреждения, ранее владевшие землей, разделялись на несколько классов. В зависимости от этого министерство финансов выделяло на их содержание определенную сумму. Лишившись значительных имуществ, церковь роптала, но глухо. Единства среди церковников не было. Землями владели в основном монастыри, они и были прежде всего заинтересованы в сохранении прежних порядков. Совсем иначе было настроено приходское, ничего не имевшие с церковных земель, духовенство. Им пошла часть доходов с бывших монастырских и кафедральных владений и в целом они приветствовали изменения. Более того среди мирян и клира опять стали популярными взгляды «нестяжателей», порицавших церковное землевладение и «стяжание» ею земных богатств. Верующие задавали неудобные вопросы: «Какими землями владели Христос и апостолы?», «Сколько земель было у святых отшельников Фиваиды?» Это напугало руководство церкви. Коллективную жалобу части епископов на «странный образ действий, которого нельзя было бы ожидать даже от басурманского правительства», царь оставил без рассмотрения. Большинство священнослужителей предпочло не спорить с царем, а критики отправились в ссылку или просвещать языческие народы. В итоге церковь смирилась.
Слухи о богатой и привольной жизни в Новороссии бродили по владениям османов и заносчивых польских и литовских панов. Из православных земель принадлежащих Оттоманской порте в Россию потянулся тонкий ручеек переселенцев: валахи, сербы, болгары и другие православные бежали поодиночке и семьями. Не меньший людской поток устремился из Речи Посполитой. В бегство пускались целыми селами, пограничные, населенные православными территории стремительно пустели. Не помогали ни жестокие репрессии, ни усиленный контроль границы. Бежали даже православные шляхтичи, особенно малоземельные, часто с своими крестьянами. Царь принимал всех и селил на безлюдных землях Причерноморья.
Шляхта, магнаты и мелкопоместные Речи Посполитой вскоре смекнули: зачем бороться с тем, что можно возглавить и получить прибыль?
Пан Ежи Ковальский давал дружескую пирушку в самом дорогом в Немирове трактире. На нее он собрал окрестных шляхтичей, конечно тех, с кем не враждовал.
— Помнится пан Ковальский только на прошлой неделе ты мне жаловался что твой «maetok» (поместье — польское) совсем захирел, а сейчас угощаешь нас всех, — прошамкал беззубый пан Любомирский, поставив опустевшую кружку на большой деревянный стол. Как самый старый в окрестностях шляхтич он пользовался большим авторитетом, — твоя жена щеголяет в мастерградских платьях и в чулках, сам в новом костюме. Откуда такое счастье уважаемый пан Ковальский?
Взгляды собравшихся скрестились на инициаторе застолья. Пан Ежи залихватски подкрутил усы, обвел собравшихся слегка пьяным взглядом.
— Помните панове как я мучился с хлопом Шмыгайло? Два раза «пся крев» пытался сбежать к московитам. И вот что я подумал… Хочет сбежать? Ладно… забрал я его и еще пару таких же беспокойных хлопов от которых одни убытки, привез на границу, да и продал московитам. Они гребут всех без разбора. Так теперь на недостаток средств я не жалуюсь. И главное! — пан Ежи поднял толстый как сосиска палец, — никакого беспокойства больше!
Сидевшие за столом едва подавили завистливые вздохи. Пан Новак задумчиво поскреб затылок. «Может и мне избавится от готовых сбежать хлопов?» Он осторожно покосился на пана Ежи. «А новый кунтуш у него неплох… Да что там говорить великолепен! Не то, что мой!»…
По отношению к неправославным иммигрантам из Европы действовало другое правило. Принимали лишь умелых крестьян и мастеров нужных царству профессий. Государево указание об этом еще в 1696 году ушло в российские посольства за рубежом. Прибывших старались селить подальше друг от друга так чтобы о нерусском происхождении через пару поколений напоминала лишь странная для русского уха фамилия.
Ускоренно продвигалась работа по совершенствованию высшего образования: в «передовых» европейских странах вербовались профессора и ученые, но основу преподавателей реформированной Славяно-греко-латинской академии должны были составить мастерградцы, спешно возводились дополнительные учебные корпуса и общежития для студентов. Первого сентября 1697 года заработали семь новых факультетов: инженерный, горный, строительный, сельскохозяйственный, медицинский, ветеринарный, юридический. Четыреста студентов первого курса новых факультетов, ровно в четыре раза больше численности «старых» учеников, робко зашли в пахнущую свежим деревом и краской светлую аудиторию. Разномастно одетых и различных сословий: от дворян до крестьян, студентов объединяло неистовое стремление к знаниям, приведшее их, несмотря на все препятствия, в эту аудиторию. Студенты торопливо рассаживались за уходящими к белоснежному потолку удобными партами. Братья — монахи Иоанникий и Софроний Лихуды, руководители первого русского высшего учебного заведения, стояли у кафедры напротив большого, изготовленного по мастерградскому обычаю окна. Поощрительно улыбаясь, рассматривали робких новичков. Рядом — преподаватели, в одном строю одетые по западноевропейской моде: в кафтанах и при париках европейцы, в строгих темных тройках мастерградцы.
Глаза Иоанникия Лихуда сверкали искренним воодушевлением. Это не сто человек обучаемых во всей академии, а целых четыреста дополнительных и это только на первом курсе обучения! Глухо откашлявшись в вытащенный из кармана белоснежный платок он поднял многозначительный взгляд на студентов.
— Здравствуйте, господа студиозы! Поздравляю Вас с первым днем занятий в нашей академии!
Для удовлетворения потребностей растущей промышленности в квалифицированных рабочих в губернских центрах открыли ремесленные училища. Купцы и акционеры кумпанств выстроились в очередь за ожидающимися через несколько лет квалифицированными юными токарями, металлургами, механиками и водителями. В Москве с помпой открыли военную академию. Там начали готовить офицерские кадры: артиллеристов, пехотинцев, кавалеристов и саперов, моряков учили в Архангельском военно-морском училище.
Купечество и казна не могли нарадоваться на условия торговли с городом пришельцев, стремительно богатели на перепродаже эксклюзивного товара в Западную Европу, Османскую империю и частично в Персию. Тысячи тонн чугунного литья: от сковородок до котлов и пушечных ядер, сотни — стальных и железных изделий: от гвоздей до холодного оружия, стеклянных: от зеркал до очков и стеклянных ваз, предметы роскоши и многое другое расходилось в Европе со скоростью горячих пирожков. Недостижимое в семнадцатом веке качество и низкая цена делали мастерградские товары желанными для купчины любой страны. Попытки ограничить импорт из Мастерграда, предпринятые ревностно защищавшей внутренний рынок Британией провалились. Денег бывает мало или очень мало, это главное правило для капитала. Контрабанда в Англию невиданно увеличилась и привела к массовому разорению местных промышленников.
