На боевом курсе (СИ) - Малыгин Владимир (книга регистрации .txt) 📗
Инженер наш по лонжеронам и стрингерам добрался до мотора, за расчалки цепляется, напору набегающего потока сопротивляется. Да ещё парашют ниже спины болтается, в сторону его сдувает, тянет. Жестами нам показывает, что одному никак не справиться.
Стрелки в короткой паузе между очередями переглянулись друг с другом, да на меня глянули. И вновь к своим машинкам припали. Понятно всё с ними. Нельзя нам сейчас без стрелков. Кто отстреливаться-то будет? То-то же. И Семён вторым номером за пулемётом, ему никак. Как и Игнату, тем более. «Максим» ведь почти без перерыва стреляет. Хоть самому идти.
Немцы-то, словно шавки на охоте в медведя вцепились — и близко не подходят, боятся, но и не отстают. Тем более, человека у нас на плоскости заметили, всё-таки начали ближе подбираться. Тут-то Игнат и не сплоховал. Ещё один «Альбатрос» задымил, в крутое пике сорвался, вспыхнул. Но и нам досталось. В кабине словно полковой барабан загрохотал. Даже через пулемётную трескотню отлично слышно, как пули сухим частым горохом по броневой обшивке просыпались.
— Командир, разрешите? — Владимир Владимирович Дитерихс решился. Даже в кресле приподнялся. Но штурвал пока не оставил, держится двумя руками, умница.
— Разрешаю.
А куда деваться? Да и кроме него больше некому инженеру нашему помочь. Только теперь мне по сторонам придётся за двоих смотреть. Ну и пилотировать, само собой.
Время на всякий случай засёк.
Ровно через четырнадцать минут и второй пилот, и инженер в кабину вернулись. Оба замёрзшие, как черти. Да ещё и помороженные. Лица белые-белые. И руки. Пальцы, то есть. Даже перчатки их не спасли. А как они могут спасти, если в бензине намокли…
Доложились кое-как о проделанной работе. Губы у обоих в цвет лица, не шевелятся, слова доклада из себя еле-еле наружу выдавили. Зато перебитую магистраль срастили и мотор запустили. Можно с ведущим связываться и скорость увеличивать.
Инженер в своё кресло умостился, руки всё никак согреть не может, между ног зажимает, словно думает, что им там теплее будет. Кто морозился, знает, какая впоследствии боль наступает. И наш правый лётчик его жесты точь в точь копирует. Водочки бы в них сейчас влить грамм сто или спиртику столько же, да нет у нас на борту сего благословенного продукта, к сожалению. И в аптечке от обморожения ничего. Так что придётся офицерам потерпеть до посадки. А там доктора помогут, мазями помажут. Страшного ничего, но шкура с рук всё равно слезет, и лица поопухают. Потом на морозе всё время болеть и мёрзнуть будут. Это мелочь, а вот сам поступок… Даже не просто поступок, а ПОСТУПОК! Герои!
А я только и сказал на всё на это, что молодцы они. А что ещё говорить-то? И так всё ясно и понятно. На земле все силы приложу, чтобы подвиг сей запечатлели, да чтобы монаршей милостью этих героев отблагодарили…
А там и к линии разграничения войск, сиречь к фронту подлетели. Думал, ну вот теперь-то от нас немцы отстанут. Какое там, ещё сильнее накинулись. Мы все свои три боезапаса, которые всегда с собой возим, почти расстреляли, пулемёты у нас уже устали, а эти всё не отстают. И ведь то один, то другой самолёт противника дымить начинает, да вниз или в сторону с дымным следом сваливается, но остальные так вокруг и вьются. И попадают, попадают по нам. Правда, корпус у нас защищённый, с таких дистанций ему ничего не будет. Вот если бы ближе подобрались… Но нет, опасаются. Но и не отстают. Видать, крепко их там на земле настропалили. Обиделись за нашу бомбардировку. А нам ещё и солнце мешать начало. Стрелкам прямо в глаза светит. Утром-то наоборот всё было, а теперь ситуация изменилась. Поэтому и промахов у нас больше получается. А немецкие пилоты этим грамотно пользуются.
Ближе к линии фронта связались, наконец-то, с нашими, запросили помощь. И очень скоро смогли с облегчением вздохнуть. Показались наши. Немцы ещё какое-то время похорохорились, покрутились в каруселях, даже умудрились кого-то сбить из наших помощников. Но зато мы смогли уйти.
А чуть позже наши истребители нас и догнали. Прошли рядышком, покачали крыльями, уравняли скорости и сопроводили немного.
Инженер коленом в ногу толкнул. Я голову повернул:
— Что, Олег Григорьевич?
— Створки…
Ах ты! Забыл совсем. Створки-то бомболюка у нас так и открыты. И к шуму врывающегося в кабину воздуха уже привык, не замечаю его. Плохо, что нет никакой сигнализации, предупреждающей об их положении. Придумать что-то этакое необходимо. Вот и ещё одна зарубочка мне на будущее.
Кивнул головой, улыбнулся благодарно и команду на закрытие отдал. Бывает. Хлопнули за спиной замки створок, по ушам даже немного ударило. И легче стало. И за спиной потемнело.
Садились сходу. С ветром определились ещё на подходе к аэродрому, поэтому и приняли такое решение. Да и с землёй заранее связались. Доложили с ведущего самолёта в первую очередь об успешном выполнении задания. Думаю, именно этого доклада от нас и ждали, иначе бы мы вряд ли смогли эту самую связь установить.
На посадочной прямой увидел, что вроде как все наши «Муромцы» вернулись на базу. Посчитать, правда, общее количество не вышло, но на первый взгляд все дома. Ну и мы теперь на месте. Да, запросил сразу же доктора к самолёту. Думал, накинутся сейчас с расспросами, но нет, только подтвердили приём, и всё. Даже удивился несколько такому отношению.
Сели без проблем. Земля за день на солнышке подсохла, рулить одно удовольствие. Правда, нигде нет совершенства. Земля-то подсохла, грязи почти не стало, зато пыль появилась.
Рулим вдоль стоянки, на «Муромцы» во все глаза поглядываем. И им тоже досталось. Правда, гораздо меньше, чем нам, но возятся на плоскостях механики, заплатки клеят. А вот и автомобиль с красным крестом объявился, рулит вдоль стоянки. Откуда-то из расположения вынырнул. Откуда — не знаю, ещё не выяснил где тут что располагается, да и неинтересно мне это было. А теперь вот придётся выяснять, если моих ребят на больничные коечки уложат.
Оглянулся на Игната. Прапорщик словно почуял, обернулся, посмотрел вопросительно. Головой чуть вбок качнул, к себе подозвал. Дождался, пока к креслу доберётся, опередил его:
— Игнат, что у нас с боезапасом?
— Да почти ничего. У меня половина ленты, да к ручникам по магазину осталось.
— И всё!?
— Всё! — и тут же быстро заоправдывался. — Так сколько пришлось пострелять! Считай, часа три с небольшими перерывчиками отстреливались. Хорошо ещё, что у нас загодя все ленты набиты, а то не отбились бы. Точно не отбились бы…
— Да ладно, ладно, а то я не понимаю. Ты проверь, чтобы нам запас восполнили. А то они одним отделаются. Если что не так, то сразу ко мне.
Зарулили на стоянку, развернулись, встали крыло к крылу с ведущим. Это он в воздухе был просто ведущим и бомбы бросал, дорогу, так сказать, для наших бочек «прокладывал». А теперь это командир эскадрильи, целый генерал, Михаил Владимирович Шидловский, мой начальник и, одновременно, компаньон по заводу Сикорского.
Вылезли из нутра самолётного на белый свет, народ сразу загомонил, впечатлениями после вылета делится, удачное бомбометание и затянувшуюся воздушную схватку обсуждают. Стою, не вмешиваюсь в разговор, просто стою, отдыхаю, тишину слушаю. Нет, понятно, ну какая может быть тишина на аэродроме, когда вокруг рабочий процесс полным ходом идёт? А для меня после рёва моторов и шума воздуха в кабине довольно-таки тихо.
А там и наши механики с вопросами подошли, вокруг самолёта зашуршали. Инженера с Дудоровым на подходе увидел, сейчас они к генералу первым делом подойдут, а там и нас выспрашивать начнут. Да и автомобиль санитарный как раз подъехал, выхлопом обдал, заставил поморщиться. Остановился рядышком, доктор с саквояжем из кабины вылез, к нам направился, поспешает. Из кузова пара солдатиков-санитаров с носилками выпрыгнули, команды ждут.
Краем глаза засёк, как в нашу сторону от командирского «Муромца» чьи-то многочисленные ноги топают. Выше развилки не вижу, фюзеляж не даёт, но и догадаться, кто это, не сложно. Подал команду на построение, обломав доктора с осмотром помороженных. Ничего, немного подождут. Сейчас эти минуты роли не сыграют, а я моментом хочу в полной мере воспользоваться и генералу наших орлов представить. Михаил Владимирович человек умный, сообразит, что к чему. А если и нет, то я-то на что?
