Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна (бесплатные версии книг txt) 📗

«Если она меня задушит, – подумал Кумий, – я умру счастливым.»

Но Верма не стала его душить, и он не умер.

Он разбудил Верму ночью. Стоял голый, прижимая к груди ворох страниц.

– Что? – не поняла она и щурясь со сна, потянула простынь к подбородку. – Ты о чем?

– Отнеси эту рукопись центуриону Марку Пробу.

– Проб давно не центурион. Он подал в отставку.

– Неважно. Отнеси ему рукопись. Он – честный человек. Честный и смелый. Я не могу переправить рукопись в Альбион. А он сможет.

– Ты толкаешь его на измену Риму?

Кумий затряс головой.

– Это не измена. Служить Бениту – измена. Сказать правду – долг того, кто любит Рим. Сказать правду о будущем – долг того, кто предвидит. Проб – умный человек, он это поймет.

– Но я давала присягу.

– Кому? Риму и императору. Но не Бениту.

– Ты ошибаешься. Гвардию заставили присягнуть лично Бениту. Как раз сегодня.

Кумий беспомощно моргал, глядя на Верму. Он не слышал о таком безобразии? Совсем одичал на своем чердаке. Как сенат дозволил такое или… в Риме уже нет сената?

– Безумцы… идиоты… – Кумий, ошарашенный этой новостью, плюхнулся на кровать.

– Я передам рукопись Пробу, – неожиданно согласилась Верма.

– Как? А присяга?

– Я ведь не читала рукопись. И к тому же свобода слова еще не отменена.

– Формально, а на самом деле…

– Я присягу тоже давала формально, – перебила его Верма. – Только не говори, что там написано.

– Логично, – Кумий ухмыльнулся и тут же тяжело вздохнул. – Свобода слова… как легко Рим готов от нее отказаться. А ведь еще Диоген считал, что лучше свободы слова ничего нет.

– Не знала, что ты киник!

Кумий обвел рукой чердак:

– А кто еще кроме киника согласится здесь жить?!

Префект Курций понимал, что безумно рискует. Но это понимание жило где-то на дне сознания, заглушаемое куда более сильным чувством – азартом схватки. Неважно, что схватка безнадежна, и все силы у противника. Разве это имеет какое-то значение? Главное, что справедливость на стороне Курция.

Он искал очень долго. Вынюхивал, выискивал, по крупицам собирал сведения. По ночам ему снилось, как он входит в крошечный убогий домишко где-нибудь в пригороде, и с койки ему навстречу поднимается немолодой человек с бледным лицом и бегающим глазками. Он так часто видел это в мыслях, что когда наяву он распахнул дверь и увидел этого человека, его охватило разочарование.

«Вот все и кончилось. Дело ты сделал. А теперь остается только проиграть».

С этой мыслью о проигрыше он придвинул колченогий стул и сел. Человек продолжал стоять, уронив длинные, переплетенные узлами вен руки.

– Почему ты не уехал из Италии, Котта? – спросил Курций.

Голос его звучал устало. И немного зло. Его злило, что на этого чудака ушло столько времени! Чуть-чуть бы раньше… А теперь просто не успеть победить.

– Все равно бы нашли.

– Ты мне расскажешь про Бенита?

Котта вздрогнул всем телом:

– Ты знаешь, совершенный муж?

– Разумеется. Я все знаю.

– Он заплатил мне, чтобы я ушел из дома в то утро. Я его ненавидел. Но такая сумма, такие деньги… – Котта вздохнул.

– Значит, ты предал Элия?

– Не его, – поспешно замотал головой старый слуга.

– Марцию.

– Она всего лишь конкубина.

– Ты ее не любил?

– Истеричка. – Котта брезгливо скривил губы.

Курций кивнул:

– Теперь тебе придется выступить в суде.

Котта отрицательно покачал головой.

– Качать головой можешь сколько угодно. Все равно некуда тебе деться. Ошибки трудно исправлять. Но приходится.

– Бенит меня убьет.

– Разумеется. Но ты выступишь. Тогда у тебя есть шанс спасти свою шкуру. – Курций и сам не верил, что такой шанс есть. Но что заставляет его драться? Быть может, то проклятое питье, что дал ему Логос? – Иначе тебя убью я.

– Одними моими показаниями не свалить Бенита, – заметил старик.

– А это уж не твое дело, – огрызнулся Курций.

«Меня посчитают идиотом… Современники. И потомки. Но я не могу остановиться. С этим ничего не поделаешь. Увы».

Глава VII

Июльские игры 1977 года

Кумия сбросили с кровати на пол. Он не сразу понял, что произошло. Лишь когда подбитая гвоздями подошва впечатала в пол его лицо, до него дошло – явились исполнители.

– Мерзавец! – Мощная рука вздернула его с пола и ткнула в лицо мятые скомканные страницы. Рукопись? Ужас прошил тело насквозь. И тут понял – не рукопись, нет – от бумаги, дешевой и мягкой, исходил восхитительный запах типографской краски. Книга! Кто мог подумать, что именно так ему сообщат о долгожданном издании!

– Ты как видно еще не пробовал касторки с бензином! – бушевал исполнитель. – Так попробуешь!

Железные пальцы выпустили тунику, Кумий шлепнулся на пол. Дрожащими пальцами взял комканную книжку. Развернул. Его библион. Значит, Проб все-таки передал рукопись. Отпечатано в Лондинии… Анонимно. Но исполнители все равно прознали. Замечательно… отпечатали… читают… смеются… плачут… и теперь уж точно убьют… теперь уж точно… Только бы не пытали… он так боится боли… он все скажет… и про Проба… про всех… Но он не хочет… не должен… О боги! Спасите!.. Кто-нибудь! Спасите… О боги! Куда же вы смотрите, или не смотрите вовсе?!

Его впихнули в вонючий фургон и повезли. Он старался не думать. Он готов был на все – все рассказать – сдаться, выдать все имена. Силы мгновенно его оставили. Потом он вспомнил про Верму и Марка Проба. Придется их выдать. Но это невозможно. Но как же… как же… неужели он вынесет пытки в застенках… он не сможет…

Он решил, что будет орать, визжать, умолять о снисхождении. Что-нибудь выдумает. Уж на это он мастер. Хотя бы на это. Он видел, будто во сне, низкую арку ворот, просторный мрачный двор, однообразные ряды зарешеченных окон. Потом коридоры. Исполнители в черном. Повсюду исполнители. Откуда их столько? Может быть на самом деле все жители Рима подались в исполнители? И только один Кумий ничего не исполняет… Или исполняет? Но что-то совершенно иное… Почему он другой?… Почему? Ему так хочется быть со всеми. Но он не может, просто не может, и все.

Его ввели в крошеную каморку. Свет из оконца едва сочился. Лампочка под потолком едва теплилась. Пахло мерзко. Латринами, давно не мытыми, загаженными. Двое здоровяков. Открыли ему рот и влили мерзкую жирную вонючую жидкость.

– Счастливо оставаться! – воскликнул исполнитель и ухватив Кумия за волосы припечатал к каменной кладке половиной лица.

Что-то хрустнуло, на грудь полилась кровь. Кумий сполз на пол, сжался в комок. Внутри мерзко пульсировало. Тошнота подкатывало в горлу. Хорошо бы, его вырвало. Надо вызвать рвоту. Кумий засунул пальцы в рот. Долго давился и кашлял. Наконец мерзкая горькая жидкость полилась из рта.

Тут же дверь отворилась.

– Добавка! – весело крикнул исполнитель.

– А ведь они – гении… бывшие гении… как могли… как могли… – корчась на полу, бормотал Кумий.

Он не помнил, сколько прошло времени… час… два… Грязь и вонь камеры, все тело липкое, мокрое, вонючее… Отвращение к самому себе… Что может быть страшнее отвращения к себе, к своему телу, к своей душе! Спасите! Кто-нибудь, спасите! И тело, и душу!

Исполнители вернулись.

– Кто передал рукопись в Лондиний? – Исполнитель пнул Кумия в бок.

– Не знаю. Украли! Я дал почитать…

– Кому?

– Помпонию Секунду. – Он точно знал, что Помпоний уже умер. Исполнителям до него не добраться.