По следам Добрыни - Членов Анатолий Маркович (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
В. Г. Брюсова в своей докторской диссертации о Софии Новгородской подметила в этом храме загадочные элементы… огнепоклонства! Можно предположить, что это унаследовано от языческого патрона Новгорода, огненного бога Хорса. И что к Хорсу восходит такой «новгородизм», как известная легенда о том, что бог в куполе Софии держит в своей сжатой деснице судьбу Новгорода. Ведь при Добрыне в могучей руке Хорса Новгородского оказалась судьба не только Новгорода, но и всей Руси. Не было ли сжатой десницы уже в храме Хорса? И не были ли некоторые атрибуты Хорса Новгородского переданы христианскому патрону Новгорода – Софии, преемнице Хорса?
В языческом мире передача одному богу атрибутов другого и слияние их в одно лицо практиковались очень широко – по политическим причинам. Так, политика передала римским богам после завоевания Греции биографии греческих богов. Так, политика создала, к примеру, сначала бога Амона-Ра, а затем и бога Юпитера-Амона.
Но разве возможно такое с единобожными религиями? Возможно. Так, Христос присвоил «день рождения» своего опасного конкурента в Позднем Риме, солнечного бога Митры (это и по сей день праздник Рождества). Испытал это и Саваоф. На еврейских фресках античности (именно из них выросла затем вся христианская живопись) он изображался не так, как люди. Фигуры людей написаны во весь рост, но Саваоф оставался невидимым богом, изображалась лишь его могучая рука, простертая с неба. Но, став христианским богом, тот же Саваоф обрел тело и лицо могучего старца – скопированные с языческого Зевса.
Веры тоже не раз менялись в истории по воле могущественных монархов. Так, англиканская церковь с ее чертами, промежуточными между католицизмом и протестантством, создана волей короля Генри VIII. Некоторые государи, притом разных континентов, пытались даже слить воедино несколько разных религий. Словом, если бы Добрыня в зените власти объявил, что он теперь понял, что Хорс есть на самом деле Саваоф, а Даждьбог тождествен с Христом, никто возражать ему не посмел бы. А их жрецы рады были бы сохранить свои посты, подтвердив такое отождествление, как делали жрецы Египта и Греции.
Но не будем пытаться разгадать все тайны и детали крещения Руси. Возможно даже, некоторые из них вообще не удастся разгадать никогда. Перейду к дальнейшим действиям Добрыми.
Корсунь. Это было русское название того самого Херсонеса, где Константин наткнулся на русские переводы Библии. Поход Владимира на Корсунь послужил преддверием решающей схватки с Печенегией. Однако проход русских войск в Крым через печенежскую территорию был невозможен без соблюдения мира с Печенегией.
Этот поход иной раз рассматривают как продолжение войны Святослава с Византией. Но он от нее резко отличен. Добрыня не пытался ни сокрушить Византию, ни изгнать ее из Европы. Роковой конфронтации со всей мощью Византии Добрыня не допустил, выбрав театр военных действий, куда Византии было трудно перебросить через море крупную армию. Цель похода Добрыня поставил строго ограниченную и для удара выбрал одну «болевую точку» – Корсунь. Город был осажден и взят, что продемонстрировало унижение надменной Византии и силу Руси.
За возвращение Корсуни Владимир потребовал руки византийской принцессы Анны – в младшие жены! И получил ее, что подняло престиж Руси. И вдобавок Добрыня получил за Корсунь нужные ему заверения в том, что Византия, если у Руси вспыхнет конфликт с Печенегией, станет соблюдать нейтралитет.
Корсунская победа была также одним из отдаленных последствий победы новгородского оружия 980 года – и выдающееся участие в ней новгородских полков весьма вероятно. Была она и «проверкой боем» новых небесных патронов. Несмотря на внешнее сходство веры, держать сторону Византии они в этой схватке не стали. И оба собора, заложенные в 989 году, София Новгородская и Десятинная церковь в Киеве, абсолютно не были знаком триумфа греческой веры (тем более что ее на Руси в тот момент скорее воспринимали как чешскую веру). Оба храма были заложены как памятники победы над Византией, над великой державой, памятники славы русского оружия.
Третьим ее памятником стала заложенная на реке Рось крепость, получившая название Корсунь (нынешний город Корсунь-Шевченковский). Памятники Корсунской победы от дальнего Севера Руси до ее южной границы свидетельствуют, что победе этой тогда придавалось большое значение.
В зону прочного мира Византия не вошла. Для этого хищная и деспотичная Византийская империя решительно не годилась, так как была оплотом религиозного, национального и социального гнета. Да Добрыня на это и не рассчитывал. Но того, что хотел, он достиг: теперь Печенегия была изолирована на международной арене. Теперь можно было приступать к решению одной из самых тяжелых проблем – печенежской.
Богатырские заставы. Летописная статья 988 года, начинающаяся описанием Корсунской кампании, заканчивается так: «И сказал Владимир: „Плохо, что мало крепостей вокруг Киева“. И стал ставить крепости по Десне, и по Остру, и по Трубежу, и по Суле, и по Стугне». Этот знаменитый пассаж говорит о начале строительства пяти поясов крепостей вдоль пяти рек, впадающих в Днепр. И добавлено, что в гарнизоны этих крепостей Владимир ставил новгородцев и воинов из других земель русского Севера и Востока.
Все эти пять рек текли в Полянской земле. Но южная граница ее была открытой и беззащитной. Так получилось потому, что Змиевы валы строились последовательно против сарматов, готов, гуннов и аваров. Но не против хазар. Академик Рыбаков отмечает, что хазарское иго есть выдумка Варяжского дома, дабы представить Олега Вещего «освободителем» от него. Реально никаких следов вымышленного хазарского ига не найдено. И русские в VII веке здраво усмотрели угрозу вовсе не в хазарах, а в завоеваниях Халифата и вынесли следующую линию Змиевых валов далеко на юго-восток – на Большой Кавказский хребет, для чего несколько южных и восточных земель Руси вступили, с сохранением всех своих вольностей, богов и династий, в Хазарскую федерацию. Когда потом Полянская и Северская земли (а возможно, и Уличская с Тиверской) из нее вышли и создали собственную великую державу – Киевскую Русь, Хазария стала ее союзницей – и укреплять дружественную границу стало незачем.
Но когда сюда вторглись печенеги, а Киев оказался в руках варягов, обстановка резко изменилась. Варяжский дом заключил со степняками союз и держал печенежскую саблю перманентно занесенной над головой своих свободолюбивых русских подданных, чтобы те не вздумали восставать. Угроза печенежской интервенции была сильнейшим оружием Олега и Игоря, ради чего они намеренно держали возникшую на месте хазарской печенежскую границу открытой, не строили на ней крепостей. У Ольги на укрепление этой границы не хватало времени, Святослав угрозы, как мы знаем, недооценил. А политику Свенельда и Ярополка в печенежском вопросе мы уже видели.
Но теперь на южных рубежах Руси стали вырастать богатырские заставы Владимира Красно Солнышко, воспетые в былинах. Только Владимир Древлянский оградил наконец Полянскую землю (а с ней и всю Русь) надежным щитом крепостей от печенегов. Тысячи русских сел, десятки городов, как подчеркивает Рыбаков, были избавлены от ужасов печенежских набегов. И сам Киев впервые был выведен из-под прямой угрозы удара степных захватчиков.
Заселение новых крепостей гарнизонами мотивировано в летописи тем, что «была война с печенегами». Между тем в момент Корсунского похода этой войны, как уже сказано, не было и быть не могло. А начал ее хан Печенегии, взбешенный тем, что на беззащитной прежде русской границе стал вырастать неприступный барьер крепостей.
Война была для Руси тяжелой, затянулась на много лет. Не раз удавалось печенегам прорываться почти до Киева, осаждать Белгород, но все усилия хана оказались тщетными: помешать строительству крепостей он так и не смог. Щит крепостей надежно служил потом Руси и против печенегов, и против половцев, вплоть до татарского нашествия.
Замысел щита крепостей и начало его выполнения несомненно принадлежат Добрыне. Недаром же в былинах мы видим его нередко на богатырских заставах, строительство которых и в жизни он, конечно, посещал. Но завершить многолетнее строительство выпало уже на долю одного Владимира – заставы неразрывно связаны с его именем. Их поэтическим воплощением является и та богатырская застава, в которой мы видим Добрыню на васнецовской картине.
