Слово шамана (Змеи крови) - Прозоров Александр Дмитриевич (книги онлайн полностью TXT) 📗
— А ну и давай, — согласился опричник и пошел к дверям. — Софья! Слышишь меня? Водки принеси с огурчиком и капустой квашеной. У нас тут в трапезной четверг настал. Ведьмы наколдовали.
Не в пример прошлому разу, ключница быстро принесла поднос с большим кувшином и двумя плошками, в одной из которых лежало множество очень маленьких огурчиков, а в другой — тонко пошинкованная белоснежная капуста с алыми прожилками моркови и багровыми шариками клюквы.
— Наливай, — нетерпеливо потер руки Росин. — Давненько я не пробовал этого благородного напитка.
— Яблочная, — сообщил Толбузин. — Через березовые угли пропуще…
— Ты наливай, боярин, — перебил его Костя. — Как опробуем, так и расскажешь…
Опричник взял кувшин, наполнил медные чарки.
— Ну, — предложил Росин. — Чтобы нашелся среди колдунов хоть один!
Бояре одновременно опрокинули чарки в рот — и тут дверь в трапезную приоткрылась, и внутрь скромно просочился самоед.
— Я думал. Думал много. Сам может сделать.
— Ты согласен остановить османскую армию? — забыв закусить, удивился Росин.
— Москва хорошо, царь хорошо. Русский царь добрый, его враги злые сильно. Нужно Москве помогать.
— А про кол ты помнишь, самоед? — не удержался от вопроса опричник.
— Кол не страшен. От кола сам не умрет, — покачал головой шаман. — Сам зарежут. Пока сам жив, царству хорошо. Беда нет. Сам жив, тьма уйдет. Кола не станет.
— Логично, — кивнул Росин. — Если несчастья обрушатся на Русь после его смерти, значит добиться успехов янычарам не получится. И на кол саама посадить не получится. Потому, что беды получатся только после его смерти. Значит, до смерти сажать его не за что, а после некого. Наливай.
— Ты хороший человек, — довольный услышанным, ткнул его пальцем в грудь саам. — Ты мудрый человек. Жалко, мертвый.
У боярского сына Толбузина дернулась рука, и он пролил водку на стол:
— Как мертвый?
— Линии не вижу. Как родился, не вижу. Мать отец не вижу. Нет его совсем. Мертвый.
— Покойник не против выпить, боярин Андрей, — невозмутимо напомнил Росин. — Ты будешь, саам?
— То сам не пей. То саму яд. Сам грибы ест, они тебе яд.
— В общем-то, конечно, отрава, — взялся за чарку Костя. — Ну что, за здоровье?
— Подожди, Константин Алексеевич, — остановил его руку опричник. — Как это ты мертвый?
— Мертвый, живой, какая разница? — пожал плечами Росин. — Главное, что и дело делаю, и детей рожаю, и водку пью. Чего тебе еще надо, боярин?
— Нет, подожди, — в голосе Толбузина прорезались нехорошие нотки. — Ты, Константин Алексеевич, даже не удивился тому, что ты мертвый. Я видел!
— Я не удивился тому, что самоед не видит, как я родился, боярин Андрей.
— А почему?
— Слушай, боярин, — примирительно улыбнулся Костя. — Не нужно тебе этого знать, честное слово. На дыбе я повисел, поручения разные исполнял, за Русь Святую на поле боя кровь проливал. Стало быть, верить мне можно. Что еще?
— Я хочу знать, Константин Алексеевич, что ты скрываешь в прошлом своем?
— Не в прошлом, боярин Андрей, — покачал головой Росин. — В будущем. Потому, как я еще не родился. И появлюсь я на свет через четыреста пятьдесят лет. От рождества Христова году в тысяча девятьсот семьдесят первом, в городе, что стоять станет в Северной пустоши, в самых болотинах невского устья. И зваться этот город будет Ленинград, в честь нового пророка, обещавшего установить Рай прямо на земле, а создавшего здесь Ад, в котором сгорело больше людей православных, чем живет сейчас во всей Руси…
— Стой, — испугался опричник и торопливо опрокинул чарку. — Молчи. Не хочу знать. Не надо…
— Вот и я про то, — согласился Росин. — Не надо.
— Нет, надо! — стукнул чаркой о стол Толбузин. — Неужели все, что мы сейчас здесь творим, прахом все пойдет?! Чего ради мы тогда стараемся, чего ради животы кладем?!
— Не пойдет, боярин, не бойся, — усмехнулся Росин. — Скинули мы адское учение, избавились. Чай, люди русские, и в рабстве жить не приучены. А уж потом я сюда и попал. Напрасно ты в деяниях своих сомневаешься. Русь Святая бессмертна. Бывают в судьбе ее годы тяжкие, бывают годины радостные. Но как бы плохо не было, помнить нужно, что русский дух на земле этой живет. А значит, не пропадет, поднимется, всегда поднимется Отчизна наша! И даже когда видишь, что гибнет она, в пропасть катится, рук опускать нельзя. Труд твой не пропадет. Жизнь, на алтарь ее положенная, понапрасну не сгинет. Поднимется Русь все равно, благодаря труду и крови нашей поднимется. За Русь погибать не страшно. Потому, что всегда знаешь: не зря!
— Сам согласен, — оживился самоед. — Сам знает. Сам пришел, вместе один станем. Москва хорошо, сам хорошо. Всегда хорошо.
— Ох, тяжко с тобой, Константин Алексеевич. Никогда не знаешь, чем разговор кончится, — опричник, поднес кувшин ко рту и надолго к нему прильнул. Оторвавшись, облегченно перевел дух, стянув с лысины тюбетейку, промокнул ею рот, и поинтересовался: — Когда колдовать начнем?
— Земля нужен, — сообщил саам. — Обряд на земле делать надо. Там, что защищать надо. Волос надо. Волос земли держателя. На котором земля держится.
— Земли держателя? — опричник задумчиво почесал за ухо. — Государя, получается? Волос Ивана Васильевича? Ведь это он на правление землями нашими именем Господа помазан?
— Помазан хорошо. Волос его нужен.
— Много? Пряди хватит?
— Хватит, хватит, — кивнул самоед. — На все хватит.
— Тогда я завтра спрошу. Думаю, даст государь. Он под покровительством Божьим, ему бояться нечего.
— А под Астрахань с нами поедешь, боярин Андрей? — поинтересовался Росин. — Как я понимаю, колдовать придется именно там. На тех землях, которые необходимо защитить.
— Поеду, — кивнул Толбузин. — Моя голова теперича с вашими заодно. Хоть посмотрю, чего ради рискую.
Единственным, но неожиданным препятствием для быстрого пути оказалось то, что самоед не умел ездить верхом. Впрочем, это было не очень страшно — Костя Росин, когда ухнулся в это время, тоже лошадей побаивался. И ничего, в седле держаться научился, и довольно быстро.
