Жизнь взаймы - Кононюк Василий Владимирович (книги серии онлайн .TXT) 📗

Мотря со Жданой начали откатывать яйцом тяжело контуженного казака, а Любава быстро рассортировала остальных раненых на две группы – на тех, кому нужно помогать срочно, и кто доживет до утра и так. К немалому моему изумлению, меня определили в первую категорию.

– Никогда бы не подумала, Иллар, что в твой медный котелок может такая разумная думка прийти. Не позвал бы нас – не дожил бы Киндрат до утра.

– Ты, Мотря, думай, что говоришь своим змеиным языком. А то отрежу ненароком. Тебе язык за больными глядеть только мешает.

– Люди добрые, я его похвалила, а он меня так позорит при всем народе. Полдня задницу отбивала, к нему спешила в его очи ясные заглянуть – и что в ответ?

– Хватит балы точить. Видишь крест на горбочке? Трое под ним лежат, и тут восемь подраненных. Не до шуток. А задницу твою могу салом намазать, дюже помогает. Надумаешь – приходи, помогу.

– Так я об том всю дорогу думала. Готовь сало. А приеду – Тамарке расскажу, какие у тебя руки большие да ласковые.

– Тьфу, баба. Проще удавиться, чем тебя переговорить. – Атаман гордо развернулся и быстро ретировался подальше от языкатых ведьм.

Ко мне очередь пришла уже в темноте. При свете факелов Любава всунула мне в зубы кусок палки, ножиком, тоненьким и острым как бритва, сняла крайние швы. Затем начала ковыряться в ране тонкой палочкой, которую она регулярно смачивала самогоном. Слезы катились из глаз, а зубы пытались перекусить твердое дерево, но мучительница не обращала на это внимания. Она позвала Ждану, и они, вставив соломинки в края раны, начали поочередно что-то вдувать туда и отсасывать, сплевывая это кровавое месиво. Мне оставалось держаться и стараться не грохнуться в обморок. С трудом, но у меня это получилось. Уходя, маленькая злюка не преминула уколоть:

– Плачет, как баба, – за что получила подзатыльник от тетки. Фыркнув, она ушла мучить следующую жертву.

– Не обращай внимания. Она тебя любит, и я люблю. Спаси тебя Бог за то, что ты нас к Мотре привез. А нам уже новую хату поставили. Атаман перед Великднем десять хлопцев прислал, они вместе с нашими за седмицу управились.

Если бы у меня в зубах не была зажата деревяшка, тогда, быть может, мне бы удалось преодолеть свою скромность и намекнуть, что без меня там не обошлось. Именно мне принадлежала идея отправки ударного отряда на еще одну новостройку сезона. Но именно в это время Любава накладывала мне дополнительные стежки на рану, формируя деревянными палочками и лопатками более эстетичный вид сшиваемых участков, поэтому мне удавалось лишь шипеть, как змее.

– Ну вот. Сделала, что могла. Порезало тебя до кости, шрам большой будет. Заживет быстро. На таких, как ты, все заживает как на собаке. Но ты не радуйся… чем быстрее заживает, тем быстрее ты в землю ляжешь. За все платить приходится. Видела твою невесту. Красивая девка. Жалко мне ее…

Почему-то вспомнилась мне гуцульская песня, услышанная в Карпатах:

Мне трудно объяснить, почему среди тихой пустынной степи вспомнилась песня шумного застолья, услышанная среди высоких гор, но, видно, под впечатлением этого воспоминания, выплюнув палку изо рта, прошипел ей на ухо:

– Рот закрой. И впредь головой думай, где что говорить. А то без языка останешься.

– Злой ты, Богдан. К тебе со всей душой, а ты…

– Ага, ты еще полночи мне в ране поковыряйся – так я вообще озверею. Не злись, просто не болтай лишнего, когда рядом полно ушей. Вернусь из похода – построю вам сарай и корову подарю за то, что ты так хорошо мою рожу зашила.

– Не надо нам коровы…

– Корова на хозяйстве всегда сгодится. А деткам вашим молоко надо пить.

– Да кто за ней приглянет, мы ж в разъездах все время.

– Дети и приглянут. Соседи есть, чай, не в лесу живете. Слушай, что я вас попросить хотел. Вы трав целебных побольше заготавливайте. Я вам крепкого вина хлебного привезу, настойки целебные делать будете. Попробуем их в Киеве продать. И вам монета – и мне что-то перепадет.

– Зачем тебе столько монет? Люди говорят, ты уже богаче атамана, монеты в бочонках держишь.

– Слушай больше.

– Ты чего? Аж лицом поменялся…

– Пустое… про травы не забудь. Мне пора. Вон Андрей стоит, ждет, когда ты меня отпустишь.

– Насобираем. Ты поберегись. Лихое на тебя замышляют. Не знаю кто, не знаю когда, поэтому будь осторожен.

– Спаси Бог тебя, родная… обязательно буду.

Андрей принес мне болт к моей пушке и четыре мои поломанные стрелы, которые я успел выпустить из лука. Вот чем хорош самострел – так это тем, что одним болтом можно десятерых завалить, и он как новенький: подточил, перья наклеил – и готово. А стрелу хорошую и сделать тяжелей, и сломается при первом же выстреле.

– Держи. Твои стрелы. Троих насмерть, четвертая в коня. Про самострел даже не говорю. Кольчугу насквозь и спереди, и на спине. Лучше тебя только Керим, Сулим и мой отец отстреляли. Никогда бы не поверил, если бы сам стрел не доставал.

– Повезло. Близко было, потому и попал.

– Так и мне близко было… а я только одного снял. Второму в щит, третью в коня. Из самострела тоже снял, ну так то не в счет.

– Очень даже в счет, Андрей. Если бы все так стрельнули с первого раза, остался бы живым десяток вражин. Мы бы их враз смели… все были бы живы и здоровы…

– Ты себя не кори. Они наказ порушили. Из-за своей дурости полегли. Нет в том нашей вины.

– Ты еще их родичам это скажи.

– И скажу!

– Ты скажешь то, что я скажу и все скажут. Погибли хлопцы в бою с басурманами. Каждый из них двоих супостатов с собой забрал, а считая сшибку в лесу – троих. Недаром они кровь свою пролили: если бы каждый так помирал, давно бы забыли басурмане дорогу в нашу землю. Братья их вырастут, рядом с нами станут, сестры детям своим расскажут про дядьев, что в землю легли как казаки, а не как дерьмо придорожное. А не согласны со мной – просите атамана, чтобы вам другого ватажника поставил. Поутру соберемся, будем совет держать. А за стрелы благодарствую, должок за мной.

– Пустое…

С утра все хлопцы поклялись, что будут говорить то же, что и я, но высказывали обоснованное сомнение в том, что казаки скажут.

– Пусть казаки говорят что хотят. Мы их товарищи, мы рядом с ними лежали, а кто что сбоку увидал… Так чего он на басурман не глядел и стрел не пускал? За нами правда.

Атаман погнал нас в путь еще затемно. Ехали мы не спеша, таким темпом конь и в темноте найдет, куда копыто поставить. А если и провалится в нору, то ногу выдернуть из опасного места успеет всегда.

– Чего примолкли, казаки? С победой и с добычей домой едем, а что не все – так никто не знает, что лучше: молодым умереть с саблей в руке или старым, немощным, на печи. Да под лай невестки, которая тебя со свету сжить хочет – так ты ей уже надоел. Давай, Богдан, запевай песню, которую ты про себя сложил. Вот же ж молодые, нагайкой вас мало били. Нет чтобы про атамана своего песню сладить – он про себя поет.

– Не могу, батьку, рот открыть, болит дюже.

– То-то тебя не слышно. Только басурманской стреле под силу тебе рот закрыть, нагайкой не получалось. Значит, Андрею слова шепчи, а он пусть поет.

Под мой суфлерский шепот Андрей запел новый хит сезона: