Превосходящими силами - Герантиди Олег (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
– Не про тебя ли поэма «Ленин и печник» написана?
– Да ну! Опять же, кто печник, а кто Ленин! Мы тутось!
– Ну ладно, не буду тебя отрывать от такого важного и, прямо скажу, ответственного дела.
– Давай! – махнул рукой дворник и принялся дальше шаркать метлой…
– Ушел Савицкий, – доложил Берия Сталину.
– Как ушел?
– Проломал границы… и ушел.
– Дойдет?
– Дойдет. Его мои мальчики ведут, не армейские дуболомы, дойдет.
– Смотри Лаврентий, не дай Бог… сам знаешь.
– Товарищ Сталин, я вам не часто вопросы задаю…
– Нет. Задавай.
– Товарищ Сталин, а для чего вы столько времени волохались с этим Савицким?
– Интеллигенция требует к себе особого отношения. Что у нас, что на Западе. Овладеть их умами просто. А потом они горы свернут. Это оружие – посильнее уранового. Понятно, что всех не купишь, а для того чтобы убедить, нужно общаться. Побывав у меня, он станет героем на Западе и непререкаемым авторитетом. И нашим верным сторонником, какого не завербуешь и не купишь.
Поверженный Берлин. Ноябрь 1941 года
Берлин пал. А что ему оставалось, когда западнее сомкнулись передовые мехкорпуса Северо-западного и Западного фронтов? В тиски очередного окружения попали не только лейб-штандарт и эсэсовские дивизии. Попали и тыловые подразделения, и штабы, в том числе штабы ОКХ и ОКВ. Обойдя Берлин, советские войска не бросились штурмовать «цитадель» нацизма. Зачем? Окруженная крепость сама, как перезревший плод, должна свалиться к ногам победителя. Она и свалилась. К тому времени как Красная Армия подошла к Эльбе, Берлин пал. Надо отдать должное, сначала он крепился, но, когда и войска, и население облетела весть о том, что Гитлер и его приближенные бежали в Кёльн, у всех опустились руки. Лишь несколько подразделений лейб-штандарта попытались выполнить свой долг, удержать здания Рейхстага и рейхсканцелярии, но после показательного расстрела 152-мм пушками танков КВ-2 над зданиями сначала распустились белые флаги, а затем взвился и алый стяг. Знамя Победы.
Из подвалов выползали на свет грязные, обросшие, оборванные солдаты разгромленного Вермахта, они под суровым взглядом старшины аккуратно складывали в штабеля ненужное больше оружие и ждали, когда же злые карлики-комиссары поведут их на расстрел. И удивлялись, обнаружив, что более до них никому нет дела, и вставали в очередь к полевой кухне, у которой непривычно худой для повара азиат огромным черпаком раскладывал всем желающим наваристую кашу.
Вот ты какой, коммунизм?
Из подвалов рейхсканцелярии сноровистые солдатики грузили в полноприводные американские грузовики кипы документов. Вежливые мужчины, одетые слишком цивильно для военного времени, изредка останавливая кого-нибудь из прохожих, что-то спрашивали, уводили куда-то, просеивали серую солдатскую массу строгими глазами. Кого-то искали.
– Товарищ полковник, – обратилась Женька к Марине Рисковой, – можно попросить вас не по службе?
– Что, Женя?
– Та бригада танковая, ну, что в Румынии, она в Берлине сейчас, у Рейхстага.
– Двенадцатая?
– Ну да, можно…
– Можно, Жень, конечно, можно. Беги, ищи своего… танкиста.
– Спасибо, товарищ полковник.
– Беги, да смотри там, поосторожнее, не как в Братиславе, и вообще, возьми-ка лучше Валеру, сгоняйте туда на «Эмке».
– Спасибо!
На легковушке ГАЗ-М Евгения Саламатова вместе с водителем и двумя офицерами из батальона связи, которые тоже захотели посмотреть поверженный Рейхстаг, довольно долго пробивалась к центру города. Сначала преодолевали руины, в которые превратились пригороды Берлина из-за бессмысленного сопротивления. Потом городские улицы, забитые брошенной техникой, скарбом и бойцами КА. Когда по Герман Геринг штрассе проезжали мимо Бранденбургских ворот, усталое осеннее солнце уже клонилось к городским крышам.
Женька стремительно выскочила из машины, подбежала к стоявшим гурьбой солдатам в плащ-палатках.
– Военные! Где здесь 12-я Гвардейская танковая бригада?
– Мы и не слышали о такой!
– Красавица, давай к нам!
– А какого фронта-то бригада?
– Юго-западного, какого ж еще?
– Так мы северо-западные, ищи там, – вислоусый старшина махнул рукой на Рейхстаг.
Всюду стояло радостное оживление. Играли гармошки. Взревывали «Ура», отвечая на приветствия, группы солдат. Все перемешалось: танкисты в промасленных комбезах братались с щеголеватыми кавалеристами в казачьей форме. Не беда, что у первых вся грудь в орденах, да ордена те на парадках в танках, а у вторых только газыря. В день Победы все равны. Какого-то генерала от артиллерии пехотинцы сначала качали, словно пытаясь забросить на трамвайные провода. Потом угощали спиртом. Сидя на ступенях Рейхстага, что-то сосредоточенно строчил в свой блокнот Твардовский. Видно, о Василии Теркине новую главу. Подъезжали на полуторках бойцы, спрыгнув из кузова, лезли со штыками к стенам ненавистного здания, чтобы оставить свой автограф. И стрельба, стрельба, стрельба… Это во время войны всего, особенно патронов, не хватает. А в День Победы патроны можно не экономить! И здесь же, среди многоголосья победившей армии, среди какофонии гармошек и выстрелов, привалившись спиной к каменному дядьке с тростью, спит, раскрыв рот, молодой лейтенант. Это он и его бойцы прошли, как раскаленный нож сквозь масло, сквозь ряды эсэсовцев и водрузили знамя Победы. Усталость и напряжение городского боя, операции, войны сломили его, победившего. Нет ему дела до выстрелов. Нет сил для радостного возбуждения, нет почти хмельного веселья.
Сон. Только сон.
Когда уже в сумерках Женька разыскала штаб 12-й Гвардейской танковой, а в нем и Короткова, поняла она, еще не спросив ничего у подполковника, а только заметив, как вздрогнул он, увидев ее, что что-то не так. Что случилось что-то. То, во что никогда не сможешь поверить, то, чего быть не может. Не может, и все.
– Где он? – спросила Женя, и Коротков, хоть и прошло после того бала немало времени, понял, о ком идет речь. Он медленно подошел и, не зная, что сказать, встал перед ней на колени.
– Прости.
– Где?!!
– Прости, не уберег…
Все в жизни видел прошедший огонь и воду красный командир и терял многих, но ни разу еще за всю военную карьеру не спрашивали с него вот так ни матери, ни жены, ни любимые.
– Как это случилось? Остался кто из экипажа?
– Да, Марат остался. Он там сейчас, у танков.
Женька побежала к сгрудившимся в парке «тридцатьчетверкам». А Коротков так и остался в штабе, среди битой штукатурки, со смятой фуражкой в руке.
– Марат?!
– Здравствуй. Прости, не знаю, как тебя зовут.
– Что с ним?
– Он погиб.
– Как?..
– Мы атаковали колонну автомобилей. А в ней затесались две зенитки. Одна с колес начала стрелять, и, пока мы ее гасили, вторая попала во второй танк в борт, он взорвался. А нам прилепила по ходовой. Мы ее расчет из пулемета положили, но они успели еще раз по нам залепить…
Танк подбили. Мы одни с Игорем остались. Андрея и Олега убило в танке. Потом он загорелся, и мы выползли. А там толпа фашистов. Мы на них в атаку, вдвоем. Они побежали врассыпную, но огонь по нам открыли. Меня ранило сильно. И его тоже. А они увидели, что мы лежим, и снова к нам, крадучись. Он тогда схватил пулемет, встал в полный рост и снова за ними! Дальше я ничего не помню… Потерял я сознание-то. Только меня потом наши нашли. Вокруг куча трупов немецких, а Игоря не нашли. Убили они его…
– Нет! Нет, ты врешь все, ты все придумал!
– Успокойся, – Марат хотел обнять ее, пожалеть, но Женька отбросила его руку.
– Не трогай меня! Как ты мог? Как вы могли?! Он же командир ваш! Он же… Почему он там остался… а ты здесь? Если бы ты там остался, он бы здесь сейчас стоял! Ненавижу!
– Извини, что живой. Только не прятался я…
