Прыщ - Бирюк В. (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
Рада морщилась с закрытыми глазами, подгоняла меня:
— Ну же! Ещё! Сильнее! Ещё!
Глава 309
Вдруг за моей спиной стукнула дверь. Пару секунд мы не реагировали, потом расширившиеся зрачки распахнувшихся глаз на раскрасневшемся лице Рады скосились и сфокусировались на ком-то за моей спиной. Она резко задёргалась, пытаясь сразу оттолкнуть меня, поправить платье, как-то собрать свои толстенькие белые ляжки…
Я обернулся взглянуть через плечо — у дверей стоял Лазарь. Опять на меня смотрят «рублёвые глаза». Теперь уже и в Залесье. Потом лицо его исказилось, он резко начал хвать себя за пояс. Сабель и мечей в доме не носят, а выдернутый им «русский ножик»… Я же объяснял — это из столового набора, нож-ложка. Его пыл показался мне смешным, детским. А останавливаться… про таракана с фугасом в голову я уже рассказывал.
— Лазарь, деточка, постой за дверью, посторожи. Чтоб не мешали тебе братика делать.
Парень ошалел от моей наглости. Вид у него стал… очень глупый. Наглость — заразительна. Рада поддержала меня:
— Иди-иди. Посмотри там, чтоб не мешали.
После чего снова подняла вверх свои голые ноги и кивнула мне. Типа: давай дальше.
Перебор. Зрелище исконно-посконного, даже — общечеловеческого процесса оказалось, в данном случае, чрезвычайной новизной, вызвавшей сильные эмоции у зрителя. Лазарь взвыл, возопил, завизжал, чередуя фальцет с баском:
— Ты! Ты мне не мать! Лахудра драная! Курва старая! Дура безмозглая!
Он истерично топал ногами, прямо как нервный жеребчик. Но не приближался к нам. Однако, он добился-таки своего: меня оторвало от Радиного тела и швырнуло в сторону метра на три. Ногами она бьёт… чуть послабее моего прежнего коренника. Хорошо — в грудь попала, не в голову.
Споткнувшийся о попавшуюся под ноги скамейку, врубившийся затылком в бревенчатую стену, со спущенными штанами и задравшейся на пузо рубахой, я разглядывал кружащиеся перед моим внутренним зрением разноцветные звёздочки и философически наблюдал за покидающей меня эрекцией. Надеюсь — не навсегда.
Ох уж эти комсомольские песни. О синей… звезде. Алкоголичка, что ли? Качающаяся на ветвях… И чего она туда полезла? Сучок подходящий искала?
Но — внушают оптимизм. Поскольку: «Ты — не навсегда». Хотя, конечно… и опухнет всё… Надо эту проблему внезапных улётов с женщин решать! Кардинально! Сменить конструкцию штанов. А не так, как вы подумали.
«Дёрни за верёвочку…» — хорошо. А летать по трапезной со спущенными штанами — плохо. Придётся воспроизводить флотские клеши. Или — шотландскую юбку? Вон как у Рады хорошо получилось — только села и уже… в форме.
Я приходил в себя после облома и полёта, всё более вслушиваясь в наполненную филологическим перлами, диамантами, лалами и смарагдами беседу в славном святорусском боярском семействе. Да, здоровы были предки. Так орать шёпотом… десятилетия активной практики в присутствии постоянно подслушивающих, переносящих и перевирающих слуг. В имперские времена русское дворянство ругалось между собой на французском. Народ языка не знал и оттенков не понимал. Просто «merde» и «мерде с уксусом» — есть отличия.
— В деревню загоню! В погребе сгною! Сучка! Шлюха!
— Цыц! Сучкин сын. Да мне на исповеди сказать — кто твой отец — тебя сразу из бояр вышибут. Ничем будешь! Ублюдком ославлю! Себя не пожалею! Я уж пожила, а тебя — холопьим отродьем выставлю! Выблядком! В грязи, в голоде да холоде сдохнешь! В насмешках да издёвках! В гоняниях да понуканиях!
— А ты… А ты…!
Лазарь немного поглотал воздух, пытаясь придумать достойный ответ. Не нашёл, зарыдал и кинулся вон.
Похоже на одесский трамвай: две женщины долго ругались. Наконец, одна из них крикнула:
— Да щоб к тебе на всё лето родственники приехали!
Вторая не нашлась, чем ответить на такое страшное проклятие, заплакала и вылезла из трамвая.
Рада неловко пошевелилась на столе, тот с грохотом и треском сложился. Как-то… слабоваты столы в «Святой Руси». Не рассчитаны на пляски на них взрослых женщин. К этому моменту я уже подтянул штаны и смог приступить к подниманию с пола своей… собеседницы-неудачницы.
— Слушай, а вот ты говорила, что сын твой — ублюдок… от холопа, что ли?
Рада, почесывая ударенную ягодицу, фыркнула:
— Экая глупость! Я мужу своему завсегда была жена верная! То, что мы с тобой тут… ты не подумай! Лазарь не ублюдок, а — недоносок. Раньше времени родился. По осени, как муж сгиб, вздумал сынок мне указывать. Я, де, боярский сын! Самый в дому главный! Ну я и урезонила дурачка. Чей ты сын — только я знаю. Коли скажу, что ты не от мужа моего — мне-то стыд, а тебе-то — смерть.
— Почему смерть?!
— Гос-с-споди! Потому. Приблудный — не законный. Ни прав, ни имения. Жить где — из милости, отовсюду гонят, насмехаются. Прежние дружки да подруженьки на порог не пускают, из слуг каждый… восторжествовать старается… Только глупость это — я такого никогда не скажу.
— Потому что без взрослого законного боярина вотчину отберут?
— Тьфу на тебя! Экую несуразицу сказал! Сброя твоя где? Пусти Резана выбрать надобное.
— Посылай. Только уговора у нас пока — нет, дело-то мы с тобой… не закончили.
К этому времени в зале уже появились, на грохот упавшего стола, слуги. Рада принялась распоряжаться уборкой и ремонтом, а я отправился отбирать амуницию для Лазаря и его бойцов. Размышляя о соотношении понятий «ублюдок» и «недоносок», о влиянии на социально-материальное положение их носителей и поведение окружающих. И о манере здешних родителей применять такие эпитеты в воспитательном процессе.
Прежде, в первой своей жизни, я в такие ситуации не попадал. Однако же внимание к жизни туземной заставляло понимать и делать выводы из подобных коллизий.
Аристократы куда более зависимы от «доброго имени» матерей своих, нежели смерды. Ибо смерду происхождение малововажно: был бы человек хороший. Здоровый, работящий, неглупый. Для «вятшего» же утрата родовитости означает потерю всего. Ибо наследование титула и имения идёт здесь по крови отца.
Всякие «похождения матушки» молвою народной распространяются и на будущее («теперя ей только свистни — враз прибежит»), и на прошедшее («она, верно, и прежде тако блудила»). Сиё ставит под сомнение саму законность аристократа. Лишая, в общем убеждении, прав и состояния. Не имея средств подтвердить своё происхождение иначе, чем со слов родительниц своих, здешние вятшие весьма зависят от их доброго поведения и отношения. Ибо могут быть матерями своими унижены чрезвычайно.
Послушав Раду и уяснив себе это, я не единожды использовал сей приём в делах государственных. Вот и Волынских рюриковичей сходно завалил и Русь от усобицы уберёг.
Тихий весенний вечер постепенно переходил в ночь. Резан, дорвавшийся до моих запасов, как вшивый до бани, облизывался и причмокивал. Торга у нас не было, цены не обсуждались — бери всё, что надобно. Единственное — саблю Зуба себе забрал.
Уже в темноте, ещё раз пройдясь по списку, мы закончили и сверили. Тут, как раз, явилась Рада:
— Сделали? Это хорошо. Всё, Резан, иди. Так как с нашим… с уговором? А то мы… не закончили.
Перебрались из заваленных узлами сеней в избу и… И приступили к… к завершению. Уже в конце, удовлетворённо потягиваясь, она вдруг промурлыкала:
— Хорош ты, Ваня. Сладок да страстен. Слушай, а давай я за тебя свою старшенькую выдам. Приданого, правда, покуда нет… Но ей хорошо будет, и тёще… чего-нибудь иной раз… перепадёт. Опять же, остальное майно тащить никуда не надо — я здесь пристрою. А, Ванюшечка?
«За деньги баба продаст любую девку в деревне, сестру, даже и дочь…». Мда… Но есть и встречное: «Гусары денег не берут!».
