Против князя Владимира. Дилогия (СИ) - Ли Владимир (читаем книги онлайн .TXT) 📗
В тот день наговорился больше за минувшие полгода - рассказывал о походе, отвечал на бесконечные вопросы, сам расспрашивал о происшедшем в доме и городе. С Ланой угадал, уже приходили сватать ее, но с ответом оставили до возвращения отца. На вопрос - Кто жених? - дочь зарделась от смущения, после промолвила тихо: - Ростих, он живет неподалеку, его отец купец Стоян.
Вспомнил того купца - не сказать, что знатный, да и род не велик, но отказывать из-за того не стал, лишь спросил: - Тебе он по нраву? - в ответ дочь кивнула согласно, после произнесла: - Да, батюшка.
- Хорошо, доченька, будет по твоему, пусть шлет сватов, - к заметной радости дочери высказался Варяжко, только подумал с грустью: - Куда же ты торопишься, Лана, ведь не медом намазана женская доля, да еще в чужой семье!
Из городских новостей можно было понять, что совет господ практически свернул прежние начинания Варяжко. По его распоряжению вернулась экспедиция с Белого моря, бросив все построенное за два года. Остановили освоение новых земель, а на тех, что уже присоединили, ввели дань на местные племена. Упразднили большую часть управ, оставили только те, что были до реформ Варяжко. Даже подушевую подать признали слишком мудреной, опять принялись считать по дворам. С войском тоже решили сэкономить, урезали расходы на него вдвое. Как и следовало ожидать, все службы, что прежде работали более-менее нормально, стали разваливаться. Даже грязи на улицах стало больше - некому и не на что было их убирать. С теми же пожарами управлялись хуже, оставшаяся одна на весь город пожарная бригада не успевала вовремя приехать. А с защитой рубежей обстояло вовсе неладно - шайки с других земель разбойничали как у себя дома.
Среди народа пошли разговоры: - стоило ли снимать правителя, пусть и допустившего какие-то грехи, коль при новой, а по сути старой, власти становилось все хуже. Но они пока оставались досужими домыслами и слухами, не вызвали еще того всеобщего возмущения, которое реально могло повлиять на существующий клановый расклад. Знать родов продолжала править так, как могла, может быть, не злому умыслу, а по своему разумению. И должно было произойти нечто особое, жизненно важное для каждого - от важного мужа до последнего смерда, чтобы в корне поменять порочный уклад. А тем временем жизнь продолжалась, со своими хлопотами и заботами. Для Варяжко наступила своя горячая пора - искал мастеров-огранщиков, договаривался с ними, а потом малыми партиями, чтобы не вызывать излишний интерес, сдавал им на работу камни. И все равно по городу пошли слухи о несметных богатствах бывшего правителя, кто-то намеревался отщипнуть от них кусочек. Дважды темной ночью лихие люди совершали налет на хоромы Варяжко, даже устроили пожар, но цели не добились - стоявшие на посту бойцы отбили нападения и защитили общее добро.
Одновременно с реализацией ценной добычи Варяжко вместе со своими людьми готовился к новому походу. Прознав о том, к нему шел вал желавших испытать удачу - сперва он отказывал им, прежнего состава вполне хватало. Но после надумал не ограничиваться разовой экспедиции, а организовать в той стороне постоянный промысел. Пришлось снова обратиться к властям, выкупать солидную территорию в Прикамье и на Чусовой. Те вначале отказали, лишь под обязательство отдать солидную часть добычи им (причем конкретным чинам, а не казне) согласились выдать концессию на разработку недр. С того дня назначенные им люди нанимали всех, готовых поехать работником на долгий срок - от года и больше, таких набралось почти тысячу.
И вот такой немалой гурьбой вышли весной из Новгорода и почти без помех - разбойный люд, завидев почти три десятка судов, побоялся напасть, расходился почтительно по сторонам, - через два месяца достигли нужного места на Каме. Здесь, в устье реки Ирень, поставили поселок с прииском и приступили к добыче алмазов, топазов и других ценных камней. Вслед за первым прииском поставили второй, затем третий на реке Койва, притоке Чусовой, до осени с них получили как партию алмазов, так и золота. С продукцией из всех трех приисков Варяжко вернулся к началу зимы в Новгород, после раздачи мзды официально оформил компанию по добыче и продаже драгоценных камней и золота с долевым участием казны. Потом набрал мастеров и работников в собственные ювелирные мастерские и лавки, приступил к обработке и продаже ценного материала и украшений из него.
Казалось, все наладилось - есть дело, приносящее немалый доход, дома тоже порядок - дети ухожены, жены довольны, Преслава уже вторым дитем в тягости, с Милавой примирился. Разве что Радмила ушла к старому мужу, когда Варяжко дал волю - хочешь, оставайся, но можешь и уйти - держать не стану. Он уже не испытывал нужду в любовнице - захаживал к ней изредка, больше по привычке. Как и вообще особой тяги к женской ласке - хватало раза или два в неделю, а не как раньше - в день столько же, а то и больше. Что-то надломилось в нем после смерти Румяны - прошло уже три года, а из сердца не уходит, даже чудится иной раз, что она рядом. Как будто слышит ее голос - оглянется, но нет, сердце же бьется в груди, как вольная птица в клетке, рвется к ненаглядной. Долго отходил после таких наваждений, благо, что случались они не часто, и то не дома, а вдали от него, как будто напоминая о родной стороне.
Зимой, в канун нового, 995 года, судьба вновь призвала Варяжко к служению народу - пришла на землю новгородскую беда моровая, прежде никогда не виданная, погубившая многих, в самом Новгороде - почти каждого второго. Те эпидемии, что свирепствовали в Европе, обходили северные земли - сама природа боролась со всякой заразой, да и люди за чистотой больше следили. Но в этот раз мор не миновал, пришел в Новгород с поморскими гостями. За считанные дни он распространился по всему городу, после перешел на окрестные земли. Люди слабели на глазах, сгорали в жару, кашель выворачивал их наизнанку, а потом в беспамятстве уходили в мир Нави. Никто не понимал - откуда беда и как с ней справиться, страх и паника вошли в каждый дом вместе с мором. Кто-то бежал из города, разнося дальше заразу, другие забились по углам, молили богов о милости и защите от напасти, третьи пошли буйствовать, требуя от властей хоть какой-то помощи.
Варяжко вначале не придал значения болезни, когда дети, игравшие на улице, к вечеру слегли от недомогания. Посчитал обычной простудой, дал меду и настойку ромашки, велел укрыть потеплее, чтобы пропотели за ночь. К утру же стало только хуже - поднялся жар, дети дышали с трудом и плакали от боли в голове. Остался дома, хотя дела требовали быть на службе, предпринял все, что мог - холодные компрессы, теплое питье, лечебные отвары и настойки, - но двоих малышей, самых младших - Душицу и Креслава, не удалось спасти. Предаваться горю не позволил недуг уже всей семьи, только он один остался на ногах - так и метался между родными, испытывавшим муки. Выходил их, через день-два уже пошли на поправку, лишь тогда, обняв два маленьких тельца, отправился на огневище с кродом (погребальным костром) предать их огню. И тогда увидел страшную картину - люди несли покойников со всех сторон, многие хрипели и кашляли, едва переставляя ноги.
Встал, пораженный массовой гибелью - с такой, как сейчас, ему еще не доводилось встречаться. На войне смерть в какой-то мере привычна, но так, среди мирных людей - не мог даже представить. - Это же эпидемия, - пронеслась в догадке мысль, - неужели от гриппа? Но ведь от него не должно быть столько жертв, как от чумы или холеры, наверное, что-то другое. Похоже на “испанку”, упаси, господи! Но чтобы ни было, надо помочь людям, нельзя их оставить в беде. Ведь они не понимают - что же за напасть случилась и как от нее спастись? - с этими думами Варяжко направился к огневищу, неся в последний путь своих малышей.
Глава 11
Справил тризну дома с едва ставшими на ноги Милавой и Преславой - помянули с грустью, но без слез и стенаний упокоившихся детей, лишь просили Белбога принять безвинные души в Ирий - рай небесный. У славян в это время - до введения христианства, - смерть родных людей не воспринималась скорбью, напротив, считали ее милостью богов, возносившим души в чертоги небесные. Поэтому тризну проводили как праздник - с щедрым застольем, плясками и песнями. Варяжко же не мог принять такой обычай, расценивал его в отношении своих близких - как прежде с Румяной, так и сейчас, с малышами, - кощунством, провел поминки как желал. Жены же послушно следовали воле мужа, хотя и не понимали - зачем печалиться, ведь детям там, в небесах, будет лучше.
