Венский вальс (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич (читать книги .txt, .fb2) 📗

В Париже никогда не бывает пусто. Всегда кто-нибудь бродит — хоть ночью, а хоть и днем. А вот по утрам народу гораздо меньше, но все равно, успел по дороге получить предложение от одной потасканной девушки, которой за ночь не повезло с клиентами и она, бедняжка, еще на что-то надеется.

Прошел по Ледрю-Роллен, спустился до Набережной Анри Четвертого, а там и кафешка нашлась. Ночная смена еще не сменилась, все сонные, поэтому, никто не удивился заказу клиента — яичнице из трех яиц с ветчиной, хлебу с маслом и большой чашке кофе.

А после завтрака, уже совершенно проснувшись, решил прогуляться по утреннему Парижу. Гулял я это себе, гулял, прошел-то всего-ничего, минут сорок, а тут уже и Латинский квартал. Решив, что раз так, то можно и в торгпредство пройти — совсем недалеко, наткнулся взглядом на скромную, но новую вывеску «Prosto Maria». Даже не сразу и сообразил, что это написано по-русски, но латиницей. Не удержавшись, подошел ближе, чтобы прочитать надпись на стеклянной двери. Так и есть. Salon d’antiquités de Mademoiselle Semenovskaya, 12.00 — 20.00. И когда же это мышка-норушка успела? И в Латинский квартал переехала, вывеску заказала. А «просто Мария», выходит, я вслух сказал, а девушка запомнила? Ай да мадмуазель Семеновская-Семенцова.

До двенадцати еще часов пять. Решив, что непременно сюда зайти в рабочее время, развернулся и услышал стук по стеклу. Повернувшись, узрел изнутри саму хозяйку салона, улыбающуюся во весь ротик и призывно машущую рукой. Я кивнул, мадмуазель Семеновская открыла дверь.

Магазин еще не выглядел антикварным салоном, так, приготовления — металлические штаги по стенам, свободные от картин, пустые витрины. А, на паре огромных гвоздей висят две гравюры — одна с Сусанной, вторая с Петром Великим, встречающимся с юным королем Франции. И пол весь затоптан, словно здесь прошлась дюжина грузчиков, а весь угол закидан рваными картонками.

— Товарищ начальник, как вы кстати, — выпалила мышка-норушка, забыв поздороваться.

— А что у вас случилось? — начальственно нахмурился я.

— Деньги у меня при себе, и большие, — сообщила девушка. — Между прочем, там и ваша доля.

— Мария Николаевна, вы уже успели ограбить банк? — неуклюже пошутил я. — А мне полагается доля, если я укрою вас в торгпредстве?

— У торгпредства нет дипломатического иммунитета, я справлялась, — хмыкнула Семенцова-младшая. — Так что при ограблении банка брать вас в долю бессмысленно.

— Это да, мы контора исключительно частная, — вздохнул я, а потом спохватился. — Так откуда деньги-то взялись? И сколько?

— Пятьдесят тысяч франков, — гордо заявила девушка. — Правда, — загрустила она, — десять тысяч придется отдать, но останется еще сорок. Ваша доля — или доля торгпредства, как вам угодно, половина, то есть, двадцать тысяч.Я вам вашу долю прямо сейчас отдам, но вы меня до гостиницы проводите, я боюсь с такими деньгами на улицу выходить. А банк по воскресеньям не работает, куда я их дену? Вы же проводите?

— Провожу-провожу, — пообещал я, усаживаясь на табурет — грубый, не соответствующий антикварному салону. — Только вы расскажите вначале, откуда деньги взялись?

— Сейчас все расскажу, — сказала Мария, запирая дверь, а потом усаживаясь на такой же табурет. — Посмотрев на меня хитрым взглядом, принялась рассказывать. — Когда я еще на той барахолке была, ко мне вдруг дядька один подошел, предложил у него картину купить. Дескать, хочет он за нее выручить пять тысяч, а все, что сверху, то мое. Разумеется, картину я покупать не стала — зачем мне кот в мешке, да и денег-то у меня лишних нет, но он согласился отдать мне ее на реализацию. Стала я покупателей искать, за такие деньги никто брать не захотел.

— А что за картина? Кто автор? — перебил я девушку.

— Автор-то так себе, но в моду входит. Поль Сезанн. Слышали о таком?

Я чуть было не присвистнул. Поль Сезанн за пять тысяч франков? Хочу! Впрочем, в эту пору Сезанн еще не стоил так дорого, как это будет потом, через десять лет, а уж про миллионы долларов, что станут платить за его картины, так и умолчу.

— Картина называется «Сент-Виктуар». Кажется, гора такая.

Вона как, еще из самой дорогой серии. Кажется, за такую картину давали не то сто миллионов, не то триста.

— Я поспрашивала, но никто больше двух тысяч франков давать не хотел. Нашелся один маршан. Маршан, это …

— Торговец картинами, — улыбнулся я. — А еще прочими произведениями искусства.

— Вот, все-то вы знаете, — слегка нахохлилась хозяйка салона. — Так и неинтересно.

— Так мне по должности положено, — хмыкнул я. — И картины довелось как-то покупать.

Я умолчал, что картины покупал не я, а проштрафившийся русский экс-революционер, решивший стать французским буржуа и «замылить» сто тысяч франков денег.

— Мария Николаевна, больше перебивать не стану, рассказывайте, — миролюбиво сказал я

— Маршан этот, Волар его фамилия, сказал, что за Сезанна больше трех тысяч не дадут, а этих «Сент-Виктуаров» как собак нерезаных, так что и три тысячи — это много.

Я покивал, вспоминая, что Сезанн запечатлел эту гору — точнее, горную гряду, считающуюся в мое время природным достоянием Франции, не меньше восьмидесяти раз, а если к картинам еще добавить акварели — так и того больше. Но все равно, каждая работа стоит немалых денег.

— Я уж думала, придется мне картину хозяину возвращать, а потом еще раз подумала, и решила, что можно семейную лотерею устроить. Если обычную лотерею, нужна регистрация, госпошлину заплатить, а если семейная, то законом это не возбраняется. Дала объявление в газете — мол, семейство Семеновских разыгрывает в семейной лотерее картину Сезанна, стоимость билетика пятьсот франков. Билетики заказала с номерами, барабан купила, шарики. Потратилась, правда, двести франков пришлось все про все отдать, но за вчерашний день все билетики раскупили. Волар, тот аж целых десять билетов взял, а были и другие.Вечером разыграли, картина ушла…

— А кому досталась?

— Волару и досталась, — пожала плечиками хозяйка салона. — Десять билетов из ста, шансов у него больше, чем у других. А ведь знал, сволочь, что она не три тысячи, а дороже стоит. Знала бы, что ему, я бы лучше что-нибудь в барабане подкрутила, но не отдала.

— Так Мария, свет Николаевна, и вы не в убытке, — усмехнулся я. — Сто билетов, по пятьсот франков, пятьдесят тысяч. Кстати, а почему вы хозяину собираетесь десять тысяч франков отдать, если он просил пять?

— Я решила, что так правильнее будет, — сказала мадмуазель Семенцова. — Картина, на самом-то деле, десять тысяч и стоит, да?

— Машенька, — позволил я назвать барышню уменьшительно-ласкательным именем, но она протестовать не стала. — Картину я эту не видел, на сто процентов ручаться не стану, но если не десять, то семь тысяч она стоит. Волар заплатил пять, получается —он либо две тысячи франков заработал, либо побольше.

— Тогда я хозяину семь тысяч отдам, а наша доля — по двадцать одной тысяче пятьсот франков.

Вот за что люблю Семенцовых — что брата, а что и сестру, так за их честность. Жулики, они, мошенники, но свои представления о достойном поведении есть. Вспомнить того же Андрея, когда он липовые акции продавал. И сам заработал, но и со мной поделился. Но от своей доли я отказываться не стал. Разумеется, мог бы оставить деньги Марии, но это уже не педагогично.Пусть девушка учится зарабатывать, не надеяться на доброго дядю.

— Со вчерашнего вечера сижу здесь, как дура, деньги караулю. Куда я с такими деньгами, да еще и одна? Половина квартала про лотерею знает. Всю ночь не спала, думала, что кто-нибудь вломится, да ограбит. Ночью не выдержала — ну, надо было… думала, от страха умру.

Понятно. Девочке писать захотелось, а общественный туалет на другой стороне улицы.

— Не хочешь сбегать? — улыбнулся я, кивая на дверь. — Я пока посижу, деньги покараулю.

— Хочу, — с готовностью кивнула барышня, а потом строго спросила. — А когда это мы с вами успели на ты перейти?