Сень (СИ) - Номен Квинтус (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt, .fb2) 📗
Впрочем, кое-что делалось и без особого шума, ребята товарища Хоннекера тихо и очень незаметно тоже провели определенную работу. И в начале мая в американское консульство в Берне обратилась пожилая дама (со непроизносимой немецкой фамилией, с кучей «цу» и «фон»), показавшая консулу письмо от Бисмаркского адвоката, сообщающее, что брат этой немки скоропостижно скончался и ей стоит срочно прибыть в США для улаживания определенных дел. Весьма специфических дел: к своему посланию адвокат приложил, очевидно полученное в ответ на свой запрос, письмо из католического госпиталя Святого Алексия о том, что «из религиозных убеждений кремация усопших пациентов может быть проведена исключительно при письменном согласии ближайшего родственника». Еще адвокат добавил, что оплатил хранение тела на один месяц, однако правила госпиталя не предполагают продление этого срока. Дело было необычным и явно срочным, да и дама явно была не голодранкой (консул обратил внимание на часы на руке дамы, стоящие явно несколько тысяч долларов), так что уже спустя пару дней эта дама в Париже села на американский «Супер Констеллейшн» и вылетела в Нью-Йорк…
Америка — воистину благословенная страна! В особенности для тех, у кого денег много. Потому что за эти деньги можно купить практически все, что пожелаешь, и — в отличие от той же Европы — никто и никогда не спрашивает, откуда у человека взялись эти деньги.
Торговец подержанными машинами Боб Линкер из городка Бурбонис, Иллиной, был очень разочарован, года вчерашняя старуха снова приехала в его магазин и потребовала вернуть плату за практически новый Хадсон Хорнет. Почти новый, его удалось старушке впарить за тысячу долларов — а теперь она его вернула. Вернула с пробегом в сорок две мили, и по закону Боб был обязан вернуть деньги за покупку полностью. Но когда она, довольно экзотически ругаясь на каких-то родственников (явная южанка!), сказала, что если Боб ее отвезет в аэропорт, то сотню может оставить себе, настроение его поднялось: продажу он в автомобильном департаменте еще не оформил, а сотня, за которую не придется отчитываться в налоговой, грела душу. Прокатиться на сорок миль за такие деньги — пустяк, а pink slip (документ о праве собственности на машину)… в департаменте он получал чистые бланки по полдоллара, и списать один как испорченный — дело вообще самое обычное.
На тихой улочке уютного американского городка под названием Кембридж преподаватель Гарвардского университета, возвращаясь с лекции домой с группой студентов, вздрогнул, когда какая-то женщина выкрикнула его имя. Но вздрогнул не от того, что его услышал, а от того, что дама обратилась к нему на польском — языке, который он последние пару лет вообще ни от кого не слышал:
— Збышек, как же хорошо, что я тебя встретила!
Однако после приветствия дама сказала что-то очень странное и довольно неприятное:
— Збышек, дядюшка Тадек сказал где тебя искать, но точного адреса мне не сообщил. Может не знал, а может и не захотел говорить, ведь деньги, чтобы за твое обучение заплатить, он брал у нас, а теперь считает, что и отдавать их тебе нужно. Мне не срочно, ты можешь в мае отдать только пять тысяч, а остальное я готова подождать до конца года…
— Извините, вы кто? Я вас что-то вообще не знаю.
— Ну конечно, как деньги возвращать, так сразу не знаешь! Тьфу на тебя! Ну да ничего, я зайду к президенту университета, он тебе поможет все вспомнить…
Женщина резко повернулась и ушла, а недоумевающие студенты с интересом уставились на преподавателя:
— Это какая-то полька, — пояснил он, — видимо дальняя родственница. Денег у меня взять хотела…
На следующий день коронер сообщил о результатах предварительного расследования начальнику полиции:
— Один из студентов, немного понимающий по-польски, сказал, что это была какая-то родственница, желающая срочно получить часть долга. Приличную часть, пять кусов до конца месяца. В противном случае пообещала представить его президенту университета как мошенника.
— Вы ее нашли?
— Нет, и искать не будем. В канцелярии президента университета информацию об этой женщине подтвердили, но весьма своеобразно: сказали, что к ним вчера заходила какая-то странная леди, просила передать президенту, чтобы он сказал профессору Збигневу Потоцки, что не отдавать долги неприлично.
— Кому сказать?
— Не знаю, у них нет такого профессора. В канцелярии ей это и сказали, она еще пару раз переспросила, а потом извинилась и сообщила, что ее, очевидно, ввели в заблуждение. Да, там заметили, что женщина приехала на машине с номерами Иллинойса, а это уже не наша юрисдикция. Федералам передавать дело будем?
— И что им передавать? Дело о том, что какой-то поляк, испугавшись, что ему придется отдавать долги, сдох от страха? Четверо свидетелей утверждали, что она к нему ближе чем на три фута и не приближалась, а слова… Я не хочу стать у них посмешищем, ведь даже если они ее найдут, что смогут предъявить? Что она ошиблась, приняв одного поляка за другого? Причем приняв за мошенника такого же жулика: если бы он никому должен не был, то и поводов пугаться до смерти… Пиши просто «спонтанная остановка сердца» и закрывай дело.
Для Тани прокатиться за сутки с небольшим почти две тысячи миль было нетрудно: обойтись пару суток без сна она и без эликсиров могла без проблем. Самым сложным было «плюнуть» микрокапсулой в рот объекту, ей пришлось целую неделю тренироваться — но оно того стоило. А небольшую «плевательницу», которую она провезла через океан в волосах, все именно за заколку для волос и принимали. Копеечную, пластиковую — но модную… среди молодящихся очень не юных европейских дам. А ведь эта «заколка» была единственным нужным для выполнения работы предметом. Если, конечно, не считать денег: все остальное просто покупалось. За деньги, и только за деньги: даже торговец автомобилями не стал смотреть ее документы и лишь попросил фамилию по буквам продиктовать.
Вся операция — с момента полета из Москвы в Берлин до возвращения обратно в Москву — заняла у Тани всего полторы недели. Так что ее отсутствия почти никто и не заметил. Почти, только Лаврентий Павлович как бы мимоходом поинтересовался:
— Таня, а ты кого работать отлучалась? И где? Это я на случай, если наша доблестная милиция…
— Обычно наша милиция не в курсе, что творится в жарких странах.
— В очень жарких?
— Относительно. Но вам по этому поводу волноваться точно не стоит, это был один из тех, кого люто не любит товарищ Завадский. Мелкая сошка, но Решатель высчитал, что в дальнейшем мог бы много гадости СССР сделать. А теперь уже не сможет.
— Судя по тому, о ком я знаю, Решатель твой особо не ошибался. Но вот насчет Франко… если ты сможешь с ним поговорить по поводу какой-нибудь амнистии…
— Не смогу. И не хочу. И вы не хотите. Все нормальные коммунисты оттуда вместе с Пассионарией к нам переехали, а те, что остались у Франко в застенках, по нашим законам тоже минимум на пятнадцать лет в лагеря отправиться должны. Троцкисты-с…
— Это что за старорежимные…
— Извините, это я товарища Островского начиталась. Александра Николаевича, вы обо мне плохого все же не думайте. Тут мы с Иосифом Виссарионовичем как-то насчет культуры поговорили, вот я пробелы в собственной культуре и ликвидирую. Как раз сегодня утром «Женитьбу Бальзаминова» закончила…
— Вот не любишь ты советскую литературу!
— Я не люблю отдельных писателей. Самозванцев и мерзавцев, активных деятелей рабочей оппозиции и нацистского евкоммола. Которых Гамарник изо всех сил проталкивал в советскую культуру, несмотря на полную бездарность. У которых жены пошли работать главными редакторами фашистских газет в Крыму. Вот таких писателей я не любила, не люблю и не любить буду. Если бы он сам не помер, то я бы его пристрелила первым… ну, одним из первых.
Лаврентий Павлович поморщился:
— Ладно, литературную дискуссию давай на этом закончим. Я к тебе с другим вопросом заехал: что скажешь про новый реактор товарища Африкантова?
