Путь на Балканы (СИ) - Оченков Иван Валерьевич (читать книги онлайн TXT) 📗
К несчастью для них, их русские коллеги, хорошо знали свое дело и еще вчера успели засечь все необходимы ориентиры и пристрелять окрестную территорию. К тому же, они находились на возвышенности и в связи с этим имели некоторое преимущество в дальности. К сожалению, в боекомплекте четырехфунтовок не было новейших шрапнелей, которыми можно было заставить умыться кровью густые турецкие цепи, но для контрбатарейной борьбы довольно было и гранат.
Несмотря на то, что солнце слепило наших наводчиков, они первые открыли огонь и скоро среди наступающих врагов стали рваться снаряды. Не все из них легли хорошо, но те, что разорвались среди турок, собрали обильную жатву. Их артиллерия пыталась отвечать, но никак не могла пристреляться и вражеские бомбы, то с грохотом разрывались, недолетая до русских позиций, то со свистом перелетали их и падали с другой стороны холма, не нанеся никакого вреда.
Впрочем, бесконечно так везти не могло и один или два турецких снаряда достигли цели, убив и ранив немалое количество наших солдат. Приободренные стрельбой своих артиллеристов, османы пошли в атаку, и тут заработали картечницы. Выпущенные ими очереди хлестали в самую гущу бегущих на гору аскеров, срезая их одного за другим. К вчерашним трупам быстро добавлялись свежие, но все же они продолжали неудержимо рваться вперед и скоро почти достигли вершины холма, на котором засели русские. Наша артиллерия перешла на картечь и шарохи, но и они не смогли остудить наступающий порыв оттоманской пехоты и скоро их волны докатились до русских позиций.
Полковник Тиньков видя, что положение становится критическим, лично повел нежинцев и болховцев в контратаку. С саблей в одной руке и револьвером в другой он бросился вперед, увлекая за собой солдат в штыковую. Какое-то время все висело на волоске, так что казалось еще немного, и турецкая волна смоет русскую, но как это не раз бывало в той войне, стойкость наших солдат оказалось выше ярости османов. Озверевшие люди кололи друг друга штыками, били прикладами, а иной раз и просто кулаками, не зная ни пощады, ни сострадания. Но все же атака была отбита и не выдержавшие ответного удара аскеры откатились назад.
Все это время Будищев и его подчиненные вели размеренный огонь по наступавшим туркам. В окопах им были не так страшны вражеские пули или снаряды, а потому потерь они по сравнению с открыто стоявшими солдатами линейных рот почти не несли. Когда противник подошел совсем близко, Дмитрий и несколько самых лучших стрелков, отложили свои винтовки и взялись за припрятанные до сих пор винчестеры. Их было всего несколько штук, однако в критическую минуту их скорострельность оказалась весьма кстати. Почти все добравшиеся до них аскеры полегли перед позициями и лишь некоторые ухитрились добраться до стрелков. Один из них свалился в траншею неподалеку от Будищева, как раз отдавшего Егорову для перезарядки свой винчестер, однако злой от недосыпа унтер не растерялся и, подхватив линнемановскую лопатку, тут же раскроил незадачливому турку череп. Затем вытащив револьвер, двинулся дальше, перестреляв по пути остальных врагов.
Оглянувшись, он увидел, что османы, не выдержав штыкового боя, отступают, а вслед им бьют картечницы и пушки. Первая атака была отбита, и вот тут Асаф-паша сделал роковую ошибку. Если бы он просто сменил расстроенные неудачной атакой таборы на свежие, возможно повторный натиск принес бы ему успех, однако он сначала попытался остановить бегущих, потом, приведя их в относительный порядок, снова послал в бой, а пока все это длилось, потерял драгоценное время. Солнце поднималось все выше и уже не слепило русским в глаза, а оробевшие после понесённых потерь аскеры, наступали не так бодро. В общем, после этого ни одна волна атакующих так и не добралась до вершины, всякий раз останавливаясь под убийственным огнем русских. Артиллерия, как ни пыталась, не смогла помочь своей пехоте, поскольку всякий раз, когда она выдвигалась вперед, по ней тут же открывали огонь вражеские пушки или митральезы и вскоре топчи понесли такие потери, что вынуждены были отказаться от подобных попыток.
Тем не менее, сражение вышло крайне тяжелым. Пехотные роты к вечеру насчитывали едва ли половину утреннего состава, да и то многие из них были ранены. У артиллеристов потери были меньше, но снарядов осталось едва ли по десятку на орудие. У Самойловича ситуация была лучше, но и для его картечниц патронов оставалось не более чем на два часа боя. Утешало только, что турки понесли, по меньшей мере, вчетверо больший урон. Весь склон был усыпан трупами аскеров, причем перед позициями митральез и стрелков они лежали просто один на другом, образуя, иной раз, подобия валов.
— Господи, какой ужас! — тихо сказал Линдфорс, рассматривая лежащих перед позициями его команды павших врагов.
— Индустриальная война, — хрипло отозвался стоящий рядом с ним Будищев.
Подпоручик опасливо покосился на своего подчиненного, открывшегося ему сегодня ночью с совершенно неожиданной стороны. Унтер-офицер производил впечатление смертельно уставшего человека. Лицо его было совершенно серым от пыли и частиц сгоревшего пороха. Погон на левом плече болтался, очевидно, оборванный пулей. Кепи тоже прострелено, отчего имело вид одновременно несуразный, но при этом лихой. Из-под шинели выглядывали ноги в опанках, которые он так и не успел сменить на сапоги. В общем, вид у него был не слишком презентабельный, и только поблескивающие глаза со всей ясностью показывали, что сил их обладателя еще много и он может в любой момент перейти от апатии к действию.
— Каковы потери? — спросил офицер, чувствуя, что надо сказать, хоть что-нибудь.
— Убитых четверо, раненых — тринадцать, из них шестеро тяжело, — тут же ответил Дмитрий, а у стоящего неподалеку Гаршина от услышанного сжалось сердце, поскольку в его взводе, только убитых было двенадцать человек.
— Огнеприпасы?
— Чего нет, того нет, — развел руками унтер. — Однако люди посланы, трупов турецких много, так что совсем без патронов не останемся.
— Сам-то цел? — решился, наконец, спросить Линдфорс.
— А чего мне сделается? — пожал тот плечами.
— Ты знаешь, а поляк погиб.
— Какой поляк? А этот…
— Ну, да, пленный. Турецкий снаряд совсем рядом разорвался.
— А часовые?
— Что, часовые?
— Ну, погибли или нет?
— Кажется, живы.
— Тогда, ладно!
В начале декабря пришло долгожданное известие о капитуляции гарнизона Плевны. Турецкий командующий Осман-паша вовсе не хотел сдаваться и предпринял отчаянную попытку прорвать блокаду и выйти с войсками из осажденного города, однако распорядительность командования и особенно стойкость русских войск, не дали его плану осуществиться и лучший османский военачальник был вынужден сложить оружие. По этому поводу были большие торжества, и на победоносную армию пролился щедрый дождь наград. Больше всего, конечно, наградили генералов. Великий князь Николай Николаевич получил орден святого Георгия первой степени, Тотлебен — второй, Непокойчицкий и князь Имеретинский стали георгиевскими кавалерами третьей степени, а Левицкий — четвертой. Не забыли и о других участниках осады, а затем благодарность государя дошла и до Рущукского отряда.
Если не брать совсем уж больших персон, а ограничиться теми, кто попал в наше повествование, то полковник Тиньков стал генерал-майором и командиром бригады. Штабс-капитан Гаупт, как отбывший ценз командира роты, вернулся к штабной деятельности и занял вакансию адъютанта командующего гренадерским корпусом.
Персоны поменьше, так же не были обойдены высочайшим вниманием. Подпоручик Линдфорс был произведен в следующий чин, грудь его украсил Станислав с мечами и бантом, а на темляке появилась клюква [82].
Прапорщик Самойлович, также получил повышение и Анну третьей степени с мечами, а вольноопределяющиеся Гаршин и Штерн стали кавалерами знака отличия военного ордена, а кроме того были без экзаменов произведены в офицеры.
