Жизнь взаймы - Кононюк Василий Владимирович (книги серии онлайн .TXT) 📗
– Ладно. Твоя, батьку, взяла. Делим все, как есть. Ничего тебе из добычи за счет казацкой казны выкупать не надо. С казаками сам потолкую, если чего продавать надумают.
– Ну, смотри, дело твое…
С казаками все вопросы решились значительно проще. После того как товарищество согласовало оптовые цены на основные элементы добычи: скотину, инструмент, коней, оружие и прочие ее составные части, – предложил выкупить некоторые из них за живые деньги. Естественно, все с радостью согласились. Казаки цены не задирали: никто не знал, что ему попадется в конце раздела. Поэтому назначали реальную цену, по которой от ненужных вещей можно будет избавиться на базаре.
Все крестьянское барахло вместе со скотиной потянуло почти на полторы тысячи монет серебром. Несмотря на то что удалось учесть во взаимозачет долги атамана и хлопцев за изготовленное на мои деньги снаряжение, около девятисот монет пришлось выложить. Это существенно подорвало мою наличную кассу, а ведь с наймитами нужно каждую субботу расплачиваться.
Но кое-какой жирок еще имелся. Атаман был мне должен триста монет за десять больших бочек ликера. А у него монеты точно есть, и в большом количестве. Если мои монеты кончатся, пойду с него долги требовать. До осени продержусь. Главное, зерно побыстрее достать и винокурню вновь запустить.
Из добычи мне еще перепало три коня и татарского барахла с оружием монет на девяносто. Казаки считали поход весьма удачным: доля вышла в пересчете на монеты около ста семидесяти монет серебром. Не считая долговременного дохода с гречкосеев, с которыми мне придется маяться. Ведь со следующего года все они начнут платить десятину дохода товариществу за защиту и землепользование. Правда, мы с Керимом индивидуальным разбоем добыли намного больше. Добыча Керима легко тянула на восемьсот монет, а моя на четыреста пятьдесят. Ее в общий котел вносить не нужно было, все нам осталось. Но и риски, конечно, несравнимы.
Следующие две недели выпали из сознания за множеством дел, которые нужно было решать одновременно. Временное жилье на шестьдесят семей, организация питания, быта, планировка будущих строений, колодцев, организация бригад, бригадиров и многое-многое другое. Но не это утомляло больше всего. Утомляло бесконечное нытье переселенцев, как все вокруг хреново, а они, мол, думали – придут, а вокруг все будет почти как в раю.
Особенно изгалялись бабы, обступая меня тесным кольцом, одновременно тарахтя визгливыми голосами, от которых вяли уши, при этом не давая мне проходу. Бить их мне претило категорически, а больше ничего они не боялись. На мои убедительные просьбы привести своих баб к порядку мужики пожимали плечами – мол, если тебе с саблями за плечами и нагайкой в руках слабо, чего ты от нас, убогих, хочешь?
Когда стало понятно, что так дальше продолжаться не может, ибо безнаказанность лишает представительниц лучшей половины человечества последних признаков ума в их прелестных (в отдельных случаях) головках, пришлось принимать радикальные меры. Собрав представителей худшей половины человечества, объяснил им текущую политическую ситуацию:
– Слухайте меня добре, мужики, чтобы потом не было обид. Слушать визг ваших баб у меня больше нет ни сил, ни мочи. Чья баба еще раз рот на меня откроет, сажаю всю семью на коней и вывожу на киевский битый шлях. Вот вам Бог, а вот вам порог. Татары ушли, совесть моя чиста. Дам один нож, полпуда каши на дорогу, чтобы с голоду не померли, – и с Богом. Ищите себе лучшей доли, коли тут вам беда. И не думайте, что шуткую. Все поняли?
– Поняли… – невесело загудели мужики.
На этом, естественно, история не закончилась. Лишь после того как на следующий день приехавшие со мной хлопцы усадили на коня голосящую бабу, решившую проверить серьезность моих намерений, ее детей, валяющегося в ногах мужика и увезли через речку в лес, наступил порядок. Ко мне подходили только бригадиры – и только после того, как позову. Остальные старались на глаза не попадаться. Была еще парочка семей, от которых избавился бы аналогичным образом, но одного раза хватило.
За изгоев не переживал: казацкие разъезды, купеческие обозы не дадут пропасть. А что охолопят – так тут за что боролись, на то и напоролись. Мужик – тряпка, баба – змея подколодная, пусть с ними кто-то другой мается. Как говорил один известный в истории человечества деятель, «лучше меньше, да лучше».
Хорошо, что лесопилку удалось до приезда атамана запустить: потом на нее ни времени, ни сил не хватило бы. К моему приезду первая дамба была полностью готова. Желоб вставили на высоте два с половиной метра от дна ручья. Над ним подняли дамбу еще на два метра. Желоб представлял собой параллелепипед со сторонами шестьдесят на восемьдесят сантиметров, сбитый из толстой колотой дубовой доски. Внутреннее отверстие сорок на шестьдесят сантиметров, по которому шла вода, можно было перекрыть специальным опускающимся запором. Им же можно было регулировать поток воды через желоб. Летом, когда уровень воды в ручье упадет, планировалось перекрывать воду на ночь, чтобы даром не бежала, а набиралась в запруде.
Столяры как раз к моему приезду изготовили трехметровое водяное колесо метровой ширины. Оно было похоже на бухту от телефонного кабеля, только выше и тоньше. В колесе с помощью колотых дощечек были наделаны раздельные ниши, шестнадцать штук, куда наливалась вода из желоба. Чтобы установить это чудо, на дне ручья дополнительно прорыли канал метровой ширины глубиной сантиметров шестьдесят, куда сбрасывалась вода. Колесо опустили в канал, и оно залезло под желоб.
Смонтировать остальные, уже опробованные, части конструкции труда не составляло. Мое первое механическое устройство на водяной тяге начало работать и пилить заготовленный лес. Вокруг него теперь возводились стены, заготавливался материал на крышу. Рядом строились крытые навесы, под которыми складывались на просушку готовые доски и различные брусья.
Тем не менее на лесопилку тоже приходилось постоянно появляться и контролировать уже налаженный процесс. Всем работникам так нравилось пилить доски, что последующих операций мозг не воспринимал. Поэтому они все делались на шару. То бревен основы, на которых в последующем складировался пиломатериал, не выведут на плоскость, то между рядами досок не резаную мерную планку положат, а куски веток орешника, то еще какую пакость отчебучат, совершенно не понимая будущего вреда. Время такое – нет у людей никаких навыков работы с тонким пиломатериалом.
Чтобы увеличить эффективность работы переселенцев, не хватало качественного инструмента. Все имеющиеся в наличии кузнецы, а среди освобожденных нашелся еще один знающий это дело человек, были заняты моими заказами. Но заканчивалась закупленная осенью крица. Проблему нужно было срочно решать. Да и желание съездить в район известного мне месторождения железных руд было давно.
Интересующая нас территория была в ведении другого татарского рода, соответственно и переговоры следовало вести с их беем. Весточку ему передали сразу по возвращении атамана. Вскоре разъезды с той стороны привезли ответ, что через три дня нас будут ждать на переговоры возле переправы. Количество участников просили ограничить десятью представителями с каждой стороны. В состав нашей делегации включили и Сулима и Керима как знатоков татарского.
Меня атаман заставил надеть одну саблю на пояс, снять портупею с крюком, оставить дома мой старый самострел. На естественный вопрос, что за сложности, почему самострел брать нельзя, он хмуро сообщил:
– Мурат передал: монеты за наши головы назначены крымским мурзою, что осенью с выкупом за полоном нашим приезжал. За мою, Керима и твою. Можешь гордиться. Мы с Керимом уже битые-перебитые, немало им крови попортили, а ты молодой, да ранний, но успел им приглянуться, что такой честью пожаловали. Никто тебя еще из соседей не знает – пусть так и остается. Мы день побудем и уедем, а тебе туда не раз отправиться придется. Будешь Сулиму помощник, а звать тебя будут Пылып Шульга. Все понял?
