Рубежи свободы - Савин Владислав (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Что поделать, господа — человек не совершенен. Так уж повелось, что читающая публика любит смаковать кровь, насилие, убийства — а я, в сочувствии к повстанцам, изобразил то, что хотел изобразить. Но слова прозвучали "не в то время и не в том месте", и эффект был прискорбный. "Дейли Экспресс" от меня открестилась и вышвырнула вон. И меня не брали ни в одну приличную газету — "мы разделяем ваши политические убеждения, мистер Гарднер, но поймите правильно, наша репутация, и доверие читателей…". А когда я, доведенный до отчаяния, обратился к Стэну Уилкинсу из редакции "Экспресс" (кто телеграфировал мне, взять билет на тот проклятый пароход), раз вы меня так подставили, то возместите, а то я ведь тоже могу всякие неприятные вопросы вам обеспечить, то услышал ответ:
— Оливер, дело не в том, что вы в чем-то виноваты. А в том, что у газеты возникли проблемы из-за вас. И наименьшей потерей для репутации было, сделать вас крайним — ничего личного, просто бизнес. И выслушайте дружеский совет — Британия не полицейское государство, как Советы, но с этими джентльменами, вы поняли, о ком я говорю, лучше не ссориться. Если станете болтать лишнее, то весьма вероятно, станете жертвой грабителей, или вас машина собьет, или случайно выпадете из окна — мало ли что могут придумать… Вы живы, вы дома — а потеря работы, это такая мелочь в сравнении с двадцатью годами в русском ГУЛАГе!
И тогда я решил написать книгу. Отдать последний долг тем борцам за свободу Украины, отвагу которых я видел — и не мог защитить на том судилище, которому рукоплескала не одна Совдепия, но, к сожалению, и мои соотечественники. Видя лишь "пиратство", и совершенно не думая, что толкнуло юных героев на этот безнадежный шаг. Если бы я был адвокатом на том процессе, то я бы сказал:
— В любой нации, лишь меньшинство (как правило, из образованного населения) готово отстаивать подлинно национальные интересы. А большинство же, это просто инертная масса, довольная лишь тем, что живет, сыта, удовлетворяет свои инстинкты. Готовая пойти за любым, кто ее накормит, оденет, даст работу и жилье, обеспечит закон и порядок — забыв свою веру, кровь и язык. Скажите, господа судьи — как следует поступать национальной элите, когда предает толпа?
ОУН-УПА воевало против собственного народа? Нет, это истинные представители украинской нации воевали против предателей — что с того, что эти предатели составили большинство? Что делать с теми, кто ради сытости и покоя готов отринуть истинные, дедовские знамена, той великой Украины, которая раньше простиралась до Волги — и стать московитами, и по духу, и по вере, и по языку? В Киеве больше не слышна украинская речь — потому что эта территория уже заселена этническими русскими (азиатской расы), а европейцы-украинцы вытеснены в Карпаты! Дикая периферия Великой Украины (еще именуемой Киевская Русь) попала под власть Орды, и стала азиатским Московским царством — а теперь пытается распространить свое влияние обратно на исконно славянские земли. Польша испытала это полтораста лет назад — когда оказалось, что народ в большинстве своем недостоин лучших сынов своей нации, великодержавной шляхты. Повстанцы из ОУН-УПА кажутся излишне жестокими — нам, привыкшим к Хартии Вольностей и Конвенциям ведения войн. А как им быть, в войне против собственного народа, большинство которого стало врагами, предателями своей нации? Когда предать гораздо выгоднее, чем сохранить верность? Когда принять чужой порядок — значит, быть сытым и в тепле, а отстаивать дедовский, это добровольно подвергнуть лишениям себя и свою семью. Когда, чтобы удержать под знаменем своих же бойцов, нет никаких иных средств, кроме самого жестокого террора. Даже по подозрению, казнить возможно и невиновных — потому что нет никакой возможности в достоверном расследовании. И нет надежды, что придут освободители с запада, и принесут свободу.
Прежде, чем строить царство божие — надо выполоть сорняки, отделить овец от козлищ. Прежде чем осуждать украинского повстанца, поймите, как ему было тяжело! Когда он должен был своими руками убить отца — не благославившего на "греховное" дело. Мать — не захотевшую забыть прежние времена. Брата — посмевшего взять оружие против. Сестру — не захотевшую порвать с русскими подругами. Жену — не надевшую украинское платье. Сына — за то, что он скажет хоть слово по-русски. Это ужасно, скажете вы — но подлинно виновны в том русские, отравившие души невинных людей своим ядом, а не те, кто вынужден был исполнить приговор! Придется разрушить все, что русские построили, чтобы освободиться — при лучине сидеть и деревянной сохой пахать, но разве не лучше быть голодными, но свободными, чем сытыми, но в рабстве? Так склоните головы перед идущими на смерть. Готовыми пройти через кровь и грязь — ради свободы. Ще не вмерла Украина — вслушайтесь в каждой слово этой песни! Когда я впервые услышал этот гимн, написанный в прошлом веке даже не украинцем, а группой каких-то поляков, едва ли не ради смеха вольно переведших на украинский широко известную "еще Польша не сгинела", то она мне показалась жутким похоронным завыванием, вместо победного марша, не вдохновение солдат, идущих в бой (как в оригинале), а стон рабов, еще только мечтающих восстать. Затем я пробовал увидеть прекрасное и величественное содержание за уродливой формой — и склонил голову перед величием повстанцев, под самым страшным гнетом хранящих мечту о свободе.
Я сказал бы это, будь на том суде адвокатом — а не свидетелем, могущим в любой момент стать обвиняемым. И никто бы не услышал меня, сгинувшего в ледяном Гулаге среди сибирских дикарей. Потому я промолчал там — и говорю здесь. А кроме того, я очень надеюсь, что эта книга будет иметь у нашей публики коммерческий успех, и принесет мне намного больший гонорар, чем тот, что я так и не получил за репортаж с "Нахимова". Разве это не будет также благом для дела свободы?
Где-то в Голливуде. Много лет спустя.
Ну что вы мне на этот раз принесли, мистер Гигиенидзе? "Заложники", ну название могло быть и покрасившее. Что, вы имеете в виду двоякость — не только те, кого ваши герои на пароходе в заложники брали, но и они сами, в стране-тюрьме. Ладно, может и сойдет.
Ну и где эти ужасы сталинского СССР показаны? Я вижу лишь муторные душевные терзания в стиле самой скучной достоевщины, "тварь я трусливая, или право имею". Наш зритель этого не поймет — переделать! Показать что СССР при Сталине тюрьмой и был — всюду патрули, облавы, проверки документов, комендантский час, все ходят строем и под конвоем, одетые в униформу "ватник", в одно время на работу и с работы, кто опоздает на минуту, того арестовывают и в ГУЛАГ. И с самого начала драйв нужен, чтобы зрителя увлечь — покажите, село на Украине, мазанки, аисты на крышах, мирная идиллия, и как в эту пастораль врываются солдаты НКВД, всех взрослых расстреливают, детей тоже хотят, но офицер говорит, этих в детдом, чтоб выросли и работали на Советскую Власть.
Больше ужаса, больше слез! Покажите, как этих бедных детишек в детдоме морят голодом и избивают за малейшую провинность. Но случайно они узнают — как, подумайте, из случайно попавшей газеты, или тайно слушая радио — что есть такая страна, Америка, оплот свободы! И они решают попасть туда.
Нет, сначала пусть они сбегут из детдома и, добыв оружие, сражаются за свободу Украины, которую поработили проклятые москали, так там русских называют. Но местные фермеры, смирившись с рабством, не хотят их поддержать — и нашим героям приходится казнить предателей, пусть и с излишней жестокостью. А затем, поняв что восстания не поднять, наши юные герои бегут в Одессу и там садятся на пароход. Мечтая лишь уплыть из СССР к свободе!
Так, с драйвом разобрались — теперь, чтоб зрителя захватить, нужен секс. На пароходе среди пассажиров, русский генерал со свитой. Увидев украинских девушек (слышал, они бывают довольно красивы) он приказывает — эту и эту, в мою каюту. И адъютанты бегут исполнять. Тогда отважные юноши, чтобы не дать своих подруг на поругание, открывают стрельбу. Убит генерал, убита его свита — но остальные пассажиры и экипаж остаются глухи к призывам, плыть к свободе, им дороже никчемная жизнь в сталинской казарме. Капитан судна говорит, что курс на юг — а сам поворачивает на север, к советским берегам.
