Дары Кандары.Сборник(СИ) - Батхен Ника (версия книг .txt) 📗

оформляя клубы и детские садики, он ждал чуда – и жизнь прошла.

Семья давно кончилась – жена умерла, дети выросли. Единственной его крупной выставки никто не

заметил. Звери, да и женщины в мастерской не прижились, друзей не осталось. Коллеги (для поддержания

бренной плоти наш герой переквалифицировался в уличные портретисты) в основном пили – а его тянуло

блевать с третьей рюмки. Итак, он остался один. Слишком умный, чтобы полагать себя непризнанным

гением, слишком наивный, чтобы просто плюнуть на жизнь, слишком неудачник, чтобы

разочаровываться…

Что осталось – мокрая улица, темный подъезд, пятый этаж без лифта, но с окнами во всю стену – как

и следует в мастерской, бутылка кефира на после ужина и невеселые мысли о том, чего уже никогда не

будет… Аркадий Яковлевич не торопясь, но и не останавливаясь – слава богу, он еще не в том возрасте,

чтобы отдыхиваться на каждой площадке, поднялся наверх по лестнице. Чуть помедлил у обшарпанной

кожаной двери, нащупывая ключи по всем карманам. Вошел, снял ботинки, пристроил кефир в

холодильник, сел в любимое мягкое кресло, когда-то обитое красным плюшем, огляделся вокруг… Два

мольберта с чистыми холстами по углам, засохшая палитра – под слоем пыли не различить, что за краски на

ней мешали. Гипсовая Венера прячется за горшком с засохшим алоэ, смотрит меланхолически… Дура.

Жалкие афишки по стенам, книжный шкаф – с грудой альбомов и умных книг – когда его открывали в

последний раз? Куча грязной посуды на кособоком столе, серые оконные стекла – все плохо, приятель. Чаю,

что ли выпить для поддержания настроения?

Аркадий Яковлевич проследовал на кухню – за новым поводом для расстройства. Чая не было. В

заварочнике цвел пенициллин, на дне жестянки сиротливо стыл тараканий трупик, пакетный «Липтон» –

подарок заботливой дочери – выпили по случаю дня рождения. И, в довершение несчастий, шум за окнами

заверил Аркадия Яковлевича, что на улице начался ливень. Ну что за невезенье! Аркадий Яковлевич

задумчиво почесал бороду – а не повод ли это? Да, пожалуй. Он разделся, посидел минутку потирая колени

– суставы как всегда являли собой барометр. Набросил халат, подвернул рукава, поплевал на руки… И

пошел разбирать кладовку. Покойная жена была запаслива – неудачную зиму девяносто четвертого года

Аркадий Яковлевич пережил исключительно благодаря древней гречке и окаменевшему варенью, а чай,

между прочим, вообще не портится. Возможных складов в мастерской было три, но обе антресоли себя

давно исчерпали. Что день грядущий мне готовит? Пачка старых журналов – перечитать на досуге, что ли;

мешок килограмма на два засохшей кураги – в компот пригодится; коробка «ленинградской» акварели –

ровесница дочки, судя по упаковке; ботинки, почти не поношенные – еще жена выбирала; а это что?

Господи, вот так находка! Кукла. Марионетка – старичок в облезлом балахоне с круглой и лысой как яйцо

головой… Давным-давно дедушка Гедальи доставал ее по большим праздникам, чтобы порадовать внука

маленьким представлением. Тогда еще Аркаша – толстый мальчик в очках – с замиранием сердца следил за

игрушкой, умевшей танцевать и разговаривать и даже подмигивать левым глазом… Господи!…

Покачнувшаяся коробка задела одну из палок марионетки и кукла подмигнула ему – задорно и нагло.

Аркадий Яковлевич отправился в ванную за валидолом.

Потом он трое суток просидел дома, неопытными руками выкраивая новый балахон для старой

куклы, заделывая трещины, подрисовывая улыбку и пытаясь разобраться в механизме палок, проволок и

рычажков. Получилось. Он – впервые за несколько лет – навел порядок в мастерской, вычистил углы,

собрал паутину. Из старой простыни сделал ширму. И долго стоял перед зеркалом, заставляя куклу

двигаться – шевелить руками, пританцовывать на месте, разевать беззубый рот. Старичок выглядел живым,

ехидным и добрым одновременно, мудрецом, впавшим в детство на потеху толпе. Похожим на дедушку и…

на самого Аркадия Яковлевича – будто в зеркале отражались два брата. Ну и дела. Аркадий Яковлевич

задумался, машинально двигая куклу, всмотрелся в мутное стекло пристальнее… А что, если?

Через месяц аттракцион «Кукла-художник» стал самым популярным на Арбате. Важные иностранцы

с фотоаппаратами на круглых брюшках и шумные провинциальные туристы, солидные новые русские и

суетливые мамаши с детьми, любопытные хиппи и невообразимые панки, короче все, те кто составляет

визитную карточку страны Арбат, толпились кругом, вставая на цыпочки и вытягивая шеи. Кукла

оглядывалась по сторонам, пританцовывала, постукивая по мостовой маленькими башмачками,

подмигивала, призывно махала рукой, улыбалась застенчиво, даже кланялась… Если смельчак находился –

буквально в несколько минут кукла чертила его портрет – скупыми, емкими штрихами. Публика

аплодировала – и обаятельной марионетке и искусному кукловоду-художнику – шаржи были удачны. Сам

Аркадий Яковлевич тоже был счастлив – особенно радовали его очарованные детские мордашки, с

радостным изумлением глазевшие на игрушку – как и он сам когда-то. К тому же зарабатывал он, не в

пример прошлому, столько, что наконец-то смог позволить себе курить трубку и пить по вечерам кофе.

Аркадий Яковлевич пополнел, стал лучше выглядеть – дочка, навестив его в июле, решила даже, что у папы

удачный роман. Так прошло лето…

А потом наступил обычный сентябрьский понедельник… Народу было немного – похолодало.

Толстая мамаша с украинским прононсом заказала портрет своей дочери – необыкновенно обаятельной

семилетней дурнушки – кареглазой, пухлощекой, с зубками набекрень и невесомой тучкой кудряшек над

маленькой головой. Девочка сидела смирно, серьезно смотрела перед собой – ведь «дядя кукла» попросил

не шалить, но искорки смеха прятались под пушистыми ресницами – вспыхнут мгновенно, только выпусти

их на волю. Аркадий Яковлевич рисовал почти машинально – за долгие годы изготовление портретов

доведено было до автоматизма. Здесь завиток, тени под глазами чуть глубже, родинка у виска… Готово! Он

бросил последний взгляд на лист бумаги – и обомлел. Уличный портрет, жалкий набросок, сбитый за пять

минут – был лучшим из сотворенного им за жизнь. С шероховатого ватмана смотрела живая семилетняя

девочка с искорками смеха из-под ресниц. Заказчица наверное сочла его сумасшедшим – Аркадий

Яковлевич буквально вырвал из рук женщины портрет, подхватил куклу под мышку и побежал, вернее

полетел домой… Господи, за что мне такое счастье, чем порадовал тебя Господи?! Получилось!!! По

лестнице – вприпрыжку, плевать на занывшее сердце, плевать на ноющие руки – к холсту. Аквамарин,

краплак, кобальт, осенний запах льняного масла, липкий от старости стерженек кисти… Только бы удалось!

…»Скорая» уехала в полшестого утра. Аркадий Яковлевич лежал на продавленной кушетке,

всхлипывая бессильно сквозь зубы. Черта с два! Бодливой корове бог крыльев не дал. Раздавленные ампулы

лежали кучкой на блюдце с отбитым краем, мерзко пахло аптекой. Мольберт задрал к потолку тощие лапы,

брошенная в сердцах палитра отпечаталась на стекле книжного шкафа. Кукла уныло висела на гвоздике,

приоткрыв левый глаз. Со стола безмятежно улыбалась девочка – несколько четких штрихов – ведь смог

же?! Единожды за жизнь получилось – и на том спасибо. Вышло по-настоящему – абсолютный,

камертоновый вкус к живописи – единственный талант Аркадия Яковлевича, не могли отрицать даже

злейшие враги и завистники. Ох, горе-злосчастье…Как говорил дедушка: «Где взять мазл, если ты

шлимазл?» Аркадий Яковлевич прислушался к затихающей под левой лопаткой боли, сплюнул в блюдце –

после нитроглицерина во рту остается отвратительно горький привкус, завернулся в несвежее одеяло и