Зло побеждает зло (СИ) - Дмитриев Павел В. (книги хорошего качества .txt) 📗

Самое главное - нельзя сказать, что предпринятые меры обречены на провал! Наоборот, известная мне история говорит об успехе. Вот только жертвам грабежа легче от этого не становится.

... Между тем позади остался неуклюжий многоарочный мост через разбухшую от паводка Яузу. Рукой подать до цели - таганских переулочков. Не то что особое место, натоптанные спекулянтами пятачки попадаются в каждом околотке. Как-то случайно вышло затариться на этом раз, другой, а сейчас и желания нет что-то менять.

Почему не рынок? Был опыт... В первый же день, едва мы только успели обосноваться в Кузьминках, Блюмкин потащил нас на знаменитый "Новый Сухаревский". По дороге с издевкой поругивал мои "глупые" покупки у ЦУМа, который бывший "Мюр и Мерелиз", хвастался, дескать дешево и быстро возьмем все что нужно, да еще кучу сверх того:

- Славится Москва своих базаров бабьей шириной, - декламировал он явно чужие строчки. - Сухаревка особенно жестока в своем свирепом многолюдстве, дать волю, перекинется на город и весь город обрастет шерстью!

Александра, как основная виновница растраты, смущенно отмалчивалась. Однако смеяться над очередной проекцией партийной политики на товарно-денежные отношения в итоге пришлось мне. Выстроенные в оригинальные пилообразные ряды, по-немецки чистые и даже электрифицированные ларьки оказались по большей части закрыты.***** Лишь в нескольких оазисах бойко торговались цветы, соленья, сомнительные поделки из бересты, мед, веники, огородная зелень, лапти и прочие самодельные чемоданы. Продуктовых спекулянтов, а под это определение подходил чуть не любой, кто рисковал выложить на прилавок что-нибудь похожее на хлеб, картошку или молокопродукты, вывели начисто. Даже тех, кто по действующим законам имел полное право на реализацию "излишков".******

\*В 1929 году индекс Доу-Джонса упал с 370 до 200 пунктов, и до лета 1930 года демонстрировал положительную динамику (вплоть до 300 пунктов). Дно кризиса - 1932 год, Доу-Джонс "пробил" вниз уровень 50-ти пунктов, и не вырос более 100 до конца 1935-го.\

\**Общую задолженность СССР только перед США и Германией на начало 1932 года можно оценить в примерно 1 млрд. долларов. Полагаю, мы можем вполне определенно говорить о размере общей задолженности в 1,2-1,4 млрд. долларов.\

\***В 1929 году из Эрмитажа продали 1052 предмета на сумму 1,1 млн. долларов. В 1929-1933г., только по одному отделу истории западно-европейского искусства, 7348 экспонатов, в том числе: 1075 картин, 1462 изделий из золота и серебра, и др.\

\****В декабре 1930 года Г.К. Орджоникидзе сообщал, что даже такие ключевые объекты, как Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, Нижегородский автозавод, Бобриковский химкомбинат, строились без готовых проектов.\

\*****Несмотря на колоссальные средства, собранные с торговцев на строительство, электрификацию, канализацию и водопровод, рынок был закрыт в 1930 году.\

\******Колхозников начали вновь допускать до рынков только в 1932 году.\

- Стоять! Скотина сивая, тпру, тпру! - прервал мысли голос Якова.

Сосредоточенно дергая поводья, он парковал пролетку на знакомой улочке. Ничем не выдающейся ни на первый, на на второй взгляд: обшарпанная штукатурка стен, тусклые, с осени не мытые окна, недавно подновленная брусчатка мостовой. Дежурно свисающий вдоль водосточной трубы стяг "Ленин с нами". Только пешеходы не спешат вдаль по своим делам, а все больше неторопливо толкутся вокруг угловой трехэтажки, то собираясь в небольшие кучки на несколько человек, то опять распадаясь на отдельных "случайных прохожих".

Стоило мне соскочить с подножки, как навстречу устремился толстый старик в высоком старокупеческом картузе и кожаной куртке, туго охватывающей объемистый живот.

- Кирпич хороший! Добротный кирпичик! Теперя такого не делают... Кирпич хороший! - громко бормотал он как будто сам себе, потряхивая мясистыми, разрисованными сеткой красных жилок щеками.

Не иначе принял меня за партийного. Почему нет? Лицо чистое, можно сказать холеное. Роскошный костюм скрыт строгим плащом, туфли - калошами, эдакий достаток молодого выдвиженца. Зачем такому картошка? Зато стройматериалы от снесенной церквушки - пожалуйста. На дачке печку сложить, перегородочку от докучливых соседей возвести, а то и по служебной надобности - покуда не перевелись энтузиасты, готовые тянуть планы пятилетки за свой личный счет.

С улыбкой помотал головой: "не требуется". Не сомневаюсь, Блюмкин справлялся куда лучше, в подобной суете он чувствует себя как рыба в воде. Да только пролетка с пассажирами, но без извозчика, смотрится по местным понятиям подозрительно. Пустая, вне специально отведенной площадки, так вообще серьезное нарушение правил, примерно как проскочить на красный в 21-ом веке. Нам лишние придирки не нужны.

Тем временем вслед первому торопится следующий предприниматель. Черное пальто до пят, окладистая борода, солидное брюшко, не иначе бывший поп... Глаза светлые, грустные и возвышенные, да только за пазухой - бутыль! Длинное и тонкое горлышко призывно торчит из-под полы. Тут и слов не надо, всякому ясно - самогон. Отвернулся с брезгливым небрежением, только мельком приметил недоумение на лице бутлегера: "Как же так?!"

Стакан со свернутым в трубочку листом белой бумаги в руках полногрудой девахи скребанул ностальгией.

- Почем молочко, моя красивая? - спросил я продавщицу, не устраивая спектакля с намеками.

- Токмо за купоны трестовые, талоны али бонементы,* - чуть порозовела щеками молодуха. - Може за сигаретки. За червяки-то уж расторговалася нынче. Хотя ежели серебром...

Серьезной тоски по молоку я не испытывал, поэтому настаивать не стал - лишь многозначительно подмигнул на прощание. Хотя отметочку про себя сделал: талоны-вкладыши в заборную книжку, которые мы поленились отоварить из-за повсеместных безумных очередей, не столь и бесполезны. Непостижимая иерархия, а точнее полный бардак закрытых городских распределителей, рабочих кооперативов, отделов снабжения и прочих продуктовых организаций явно имел богатые недокументированные возможности. Благодаря которым отдельные совграждане избавлены от необходимости предъявлять резчику**** именную книжку, а также занимать место в хвосте с пяти утра в надежде получить к обеду жалкую недельную норму хлеба, жиров или сахара.

Еще пара шагов и при моем приближении притих жужжащий болтовней кружок дородных теток.

- Картошка есть? - поинтересовался я, не столько надеясь купить, сколько объяснить свое повышенное внимание.

Многолучевой рентген взглядов неторопливо прокатился по мне от макушки до пяток.

- Какая тут тебе картошка... - вынесла вотум недоверия самая старая и уродливая карга.

Я было направился дальше, но тут, уже из-за спины, донеся голос победившей жадности:

- По два рубля!

- Килограмм? - развернулся я к "сломавшейся" спекулянтке, женщине лет пятидесяти, закутанной в не по сезону тяжелую шаль.

- Фунт!

- Совести у вас нет! - резко возразил я, четко следуя установкам Якова. - Даю четыре червонца за пуд!

- Так нет у меня столь, - опешила спекулянтка. - Подъели ужо, к весне-то. Всего и смогла что мешочек малый...

- Вот остаток и заберу, - нажал я.

- Скину... Двугривенный...

- Три за кило, и можно домой ехать!

- Милок, не кричал бы ты на пол улицы! - вмешалась старая карга. - Неровен час...

- Пойдем, - неожиданно сдалась спекулянтка. - Будь по-твоему.

Путь оказался неблизок и непрост; мы миновали два дома, завернули в неприметную калиточку, мимо расписанных матом заборов пробрались на задворки, в закутки у дровяных сараев. Уж было начал подозревать недоброе, но тут на полуразваленной поленнице сидела удивительно опрятная для данного времени и места девчушка лет двенадцати.