Транквилиум - Лазарчук Андрей Геннадьевич (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Потом, когда машина, наконец, улетела, он встал, оглушенный, и пошел собирать тех, кто остался.
12
– Как-то странно мы встретились, – сказала Светлана. – Тебе не кажется? Будто… – она поискала слова. – Будто было лучше.
– Да, странно, – сказал Глеб. – Действительно… не было дня, чтобы я не вспоминал тебя. Этим спасался. И вдруг… Я думал, что это сон, бред…
– Кажется, я понимаю. Тут я, живая, такая, как есть: нечесаная, грязная. Воняю, наверное. Вши были – правда, вывела. С сопливым мальчишкой на руках. Так, да?
– Нет. Просто… я уже простился с тобой – здесь, в себе. Это была прежняя жизнь, она никогда не вернется. Это был другой я – совсем другой. Этот я любил самую лучшую в мире женщину… но – жизнь назад. Будто мы уже все умерли и живем заново. И я так привык к этому… и вдруг – ты. И оказывается, что это все придумано – и про другую жизнь, и про то, что я другой, и про минувшую забытую смерть. Все, что есть вокруг, происходит на самом деле, и недавнюю нашу жизнь мы помним не по рассказам в растрепанных книжках, а – сами… И только мнится, что она миновала давным-давно и без следа. Это мы – ее след.
– Вот он, самый главный след, – Светлана качнула Билли. – Нравится?
Глеб снова долго-долго всматривался в личико спящего.
– Красивый, – сказал он.
– И только?
– Я еще не узнал его ближе…
Они шепотом засмеялись.
– Ты будто замороженный, – сказала Светлана. – Что-то, может быть, не так?
– Не так – все, – отмахнулся Глеб. – Война, разруха, вторжение, контрвторжение… все не так, все через колено. Главное, не сделать ничего, не поправить…
– И конечно, поправлять должен ты? – она взглянула на него чуть иронически.
– Увы, да.
– А почему?
– Не знаю. Ответа не имею, капитан. Так легли карты. В свое оправдание могу сказать только: будь со мной все иначе, будь я другой – мы бы не встретились никогда. Помнишь день нашего знакомства?
– Еще бы…
– Все четверо – мы чудом избежали смерти. Причем дважды. Помнишь?
– Олив сказала, что это знак.
– Это действительно был знак.
– Не сомневаюсь…
– Все гораздо… массивнее, чем ты думаешь. Я тебе расскажу все, что узнал о себе… позже, в более спокойной обстановке…
– Этого никогда не будет.
– Не будет чего?
– Спокойной обстановки. У меня, помимо всего, есть и свои дары. Дар предчувствия. Он говорит мне, что спокойной обстановки уже никогда не будет…
Она вдруг заплакала.
– Господи, кому мешало то, что мы живем тихо и спокойно? За что ты нас гонишь куда-то, за что убиваешь? Разве грех был – любить? Разве можно за это?..
Глеб обнял ее за плечи и так держал, переливая в себя ее горе. Ее напряжение и смиренный гнев. Никогда он не чувствовал себя настолько нужным.
– Все вернется, – сказал он. – Я тебе клянусь: все вернется.
– Как ты можешь клясться? – всхлипнула она. – Если бы от тебя хоть что-то зависело…
– Ты не поверишь, но именно от меня зависит очень многое…
Она отстранилась немного и посмотрела ему в глаза.
– Глеб, не шути так. Это…
– Я не шучу, – вздохнул он. – Я страшно серьезен.
Она опять заплакала. Сквозь всхлипы пробивалось: «не знаешь… так одиноко, так… хоронили, и никто, никто… как в каком-то вихре… и теперь еще…» Глеб вытирал ее слезы, но не успокаивал – молчал.
– Все будет, как прежде, – сказал он, наконец. – Ты больше никогда не захочешь плакать.
Третье, четвертое и пятое сентября были для Алика одним огненно-дымным пятном. Он запомнил – яркой вспышкой – момент, когда ему сообщили о том, что группа вторжения внезапно начала боевые действия. Он только что расстался с господином Байбулатовым и прилег отдохнуть на свою складную брезентовую коечку, подумывая о том, что неплохо бы, наконец, остепениться, найти постоянную женщину… жениться, наконец…
Это был именно тот момент, когда он вдруг поверил, что все обойдется миром.
Несколько минут он прожил в этой полнейшей уверенности. Да, было чуть-чуть досадно, что вся подготовка летела к чертовой бабушке… ну и что? Зато – тишина, свобода, любовь… Про войну с трудовиками он почти забыл – настолько несерьезной она казалась.
Какой-то шум нарастал в лагере. Потом полог палатки приподнялся, заглянул Илья.
– Вашсокоблародь… там капитан-командор Денисов прибыть изволили. Их адъютант говорит: за вами велено послать. Война, вроде…
Вот она, вспышка. Откинут полог, Илья в тревоге, капитан-командор… фигура легендарная. Предлагал еще в прошлом году десантную операцию в Ньюхоуп…
А дальше – завертелось. Майор, сколько у вас?.. На шесть полноценных залпов. Выходите вот на этот рубеж и ждете…
Ждете… Там уже две БМД – встречают огнем. Алик теряет одну установку, а потом еще одну – на дороге, от гранаты, сброшенной с вертолета. Хорошо, что вертолетчики не догадываются об истиной сущности этих брезентовых фургонов…
Новая позиция – в дефиле между холмами. Два часа тишины. Бьет нервная дрожь. Потом справа: рев моторов и частая пушечная пальба. Дым и пламя за рощицей. На умирающей лошади подлетает казак: приказ отходить! Лошадь под ним валится. Потом Алик видит этого казака, бредущего куда-то с седлом на плече. Айда с нами! Качает головой.
Солнце будто застряло посередине неба.
Двадцать пять километров до берега, перекресток. Ломается колесо у одной установки. Командир первой батареи ведет всех дальше, к берегу, Алик остается с неисправной. Работы на сорок минут. Вдруг на шоссе появляется автоколонна: два уазика с солдатами, два бензозаправщика и крытый «урал». Установку быстро расчехляют, разворачивают. Алик наводит сам, ждет. Те – еще не видят. С трехсот метров он выпускает пять снарядов веером. Пламя до небес, обломки, взрывы в огне, кто-то бежит, падает, катается, сбивая огонь с тела… Алик для верности добавляет еще два снаряда – если что-то уцелело позади. Из огненного шара выплывает почти целая кабина «урала» и зарывается совсем неподалеку. Дым – черный, мазутный. Некогда любоваться, вбиты новые спицы, натянут стальной обод и каучуковая шина, колесо на ось – вперед!
Наконец – солнце низко. Красное – в дыму и пыли. Денисов без фуражки, спекшиеся бинты на черепе. Потери огромны. Нет связи с полками. Артиллерия…
Всю ночь – на колесах. Вдоль берега на юг. Слева море, справа горы. Пологие, легко проходимые – вот в чем беда… С восходом – вновь вертолет. Не стреляет, проходит мимо. И – корабли на горизонте. Три… четыре… пять силуэтов. Дым над трубами. Идут полным ходом.
Пешая колонна морпехов. Примерно два батальона. Как там? Жарко, парни. Легкие полевые пушки. Да ставь хоть десять батарей…
Чуть в стороне – следы вчерашнего боя. Взрытая обожженная земля, разбитые орудия, мертвые кони, трупы в черном и синем. Сгоревшая БМД, мертвые в хаки. Как они попали сюда? А, через перевал…
Новая позиция. От гор до кромки воды метров сто пятьдесят. Алик ставит одну батарею на прямую наводку, две – отводит за речку, маскирует в кустах. Если пойдут здесь…
Все не то, все не так. Но как надо – он не понимает. Заклинило что-то в мозгу…
Корабли – они там, впереди, почти у самого берега – окутываются дымом. Расстояние оставляет от грохота залпов лишь тихий ропот – будто волна накатывается на гальку. Накатывается – и уходит…
Звуки боя в тылу: очереди, беспорядочная пушечная пальба. Стихает. На рысях подходит казачья сотня – но с есаулом во главе. Приказано вас прикрывать. Что там было? С разведкой бурунцев сцепились…
Так в первый раз прозвучало это слово…
Без боя – команда отходить. Алик опять отправляет всех и остается с одной установкой. Ждет полчаса, отправляется следом. Никто не знает ничего. Казаки возвращаются с перевала: там был бой, бурунцы отошли. Старый сотник иллюзий не имеет: они не драться приходили, они шшупали. Ох, погорим мы, как швец подболтавый… Не погорим, почему-то считает своим долгом успокоить его Алик, не погорим, отец. По дороге приходится развернуться и ударить по гребню: оттуда пулемет запер дорогу. Попасть удалось только с четвертого снаряда… все тряслось внутри. Дайте водки, что ли… Илья поднес стаканчик – ледяная. Отец, будешь водку? Благодарствую…
