В лето 6746 года от сотворения мира (СИ) - Нефёдов Борис (книги полностью бесплатно TXT) 📗
— А лечить эту болезнь нельзя?
— Пока нельзя, но я своим каждый день даю забрус жевать. Это срез верхней части (крышечек) запечатанных сот, т. е. того, что находится за бруском самих сот. Помогает.
— Знаю я, что такое забрус. Можно и пожевать.
— Можно? Нужно! Ты, княже, еще достаточно молод и тебя эти проблемы не сильно волнуют, а ты вон у своих дружинников об этом спроси. В условиях походной жизни, чем они питаются? Вяленым мясом, да вяленой рыбой. А если зубов нет? Кашей пустой? Меняется питание и человек ослабевает, на него наваливаются болячки разные. Воин только в силу, только в мастерство войдет, а тут на тебе, был боец, а стал немощный старик. А мясорубки эти помогают ратникам моим свои здоровье и силы сохранять.
— А вкус не портиться?
— Идет летний мясоед, так что сейчас сам попробуешь. Я сказал, чтобы нам кашу с фаршем, да котлеты из него же, в числе прочего подали.
Князь кинул взгляд на своих дружинников, те стояли, опустив глаза и иногда только переглядываясь между собой.
— Не продашь. Хотя бы одну.
— Пока, сам понимаешь, не могу. Вернемся к этому разговору через год. Но ты не огорчайся, схожий подарок я тебе уже сейчас сделаю.
Подарок принесли быстро. Просто я знал, что рано или поздно такой разговор состоится и приготовился. Это было дубовое корытце полукругом и под него — серповидная маленькая секира, но с рукоятью не сбоку, а посередине лезвия, со стороны обушка. Показал, как пользоваться.
— Конечно, мясо не так мелко рубит, но достаточно. На всю дружину нарубить трудно, но на старшую дружину хватит. Ну, пойдемте к столу.
За столом, естественно, больше всего восхищались кашей и котлетами. Они же не знают, что я туда еще и масла сливочного положил. Втихаря делаю помаленьку, да в каши добавляю. А иначе, где людям силы брать? Религия-то та же самая, а климат-то другой. Вот и получается, как самая работа, так пост.
— Еду воруют?
— Как-то было, княже.
— Выпорол?
— Хуже. Перед строем переодел в хламье и вернул Ибрагимке. За полцены, но с условием продать кочевникам.
— Жестко.
— Другим неповадно. Зато больше случаев таких не было. Еды хватает, она одинакова для всех. Значит, воровал просто из желания украсть. Это не воин. На него все равно в бою никакой надежи. Да и хабар обязательно бы стал воровать, за это свои все равно прибили бы. Зачем же на обучение такого тратиться?
— Побеги были?
— Только вначале. Два раза. Это кажется, что просторы вокруг, да тысячи дорог, а реально в лесах наших пройти можно только по отдельным местам. А в этих местах — сторожи. Их и взяли. Да кому я рассказываю.
— Выпорол?
— Нет, метод тот же. Ибрагимка. Очень действенный и безотказный. Представляешь, только людьми они себя почувствовали, одеты, обуты, при броне и оружии…А тут с тебя все содрали и обратно мордой в дерьмо, из которого тебя добрые люди вытащили. Свои же их сильно осудили. Представляешь, посчитали предателями! Мол семью нашу большую предали. Настаивали, чтобы я их повесил. Но я не стал грех на душу брать. А у Ибрагимки их как дураков последних встретили, среди рабов конкуренция к нам попасть, а эти сами от нас побежали. Но больше не бегут. Да и куда бежать? У большинства и дома-то никакого больше нет. А ели есть, кто они там? А здесь — уважаемые люди. А я слово каждому дал, через год сам всех отпускаю, с бумагами, одеждой, оружием и какими-никакими деньгами на первое время. Владеть оружием учу, грамоте учу, кормлю вон, как свободные не едят. Знаешь, что скажу? Вот придет время и распущу я их по домам, так они сами не разойдутся. А нам как раз в то время надо будет пустоту заполнять, замену искать тем, кто неизбежно сложит свои головы в боях с ворогом.
— Если так, то почему вторые побежали?
— Среди приобретенных холопов оказался земляк одного из тех, что у меня уже месяца два был, он с ним новостями скорбными и поделился. Когда напали на их селение, пока мужчины сражали, бабы в лес успели с детьми уйти. Одни в лесу они могли и не выжить. Вот они вдвоем на следующую ночь и ушли.
— Что же ты их Ибрагимке-то вернул. Ну, выпорол бы…
— Правила жизни моих людей должны быть одни для всех. Иначе завтра замучаешься разбираться в причинах того или иного проступка. Правда это… не скрою… шепнул я Ибрагомке, чтобы на Восток или солеварам их не отдавал.
— Кому продал?
— Из Киева купцы были, им.
— Ну так те точно крымцам их продадут.
— Не продадут. Сбежали они по дороге.
— Откуда знаешь?
— Так они сюда пришли, да на коленях стояли у ворот моего селища полдня.
— Что так долго?
— Так из-за меня…я решение долго принимал. Укрыть чужого раба…чревато. Так я до Владыки поехал, совета спрашивал. Оформили так, будто он мне этих рабов «на хранение» передал. Хозяев-то нет (да и появятся ли), где их искать — неизвестно.
— Ну, а потом что?
— Взял я их. Правда, они у меня месяц отхожие места чистили.
— Потешались над ними люди-то поди?
— Да были такие, попытались вначале…
— И что?
— Так, они же в меченосцы попали, ну, командир их и подошел…
— Это, Суздалец что ли?
— Да он.
— И что?
— Да дал… один раз…
— Представляю.
— В общем больше никто не смеялся. Приняли их обратно как своих. Только Ибрагимка все жалуется.
— А ему-то какое дело? Он свое получил.
— Да те, кого я ему вернул, рассказали своим соседям о том, как здесь холопы живут, чем занимаются, как тут кормят…Эти соседи — своим соседям…
— Ну?
— Так теперь мне там хоть не появляйся. Все хотят, чтобы я именно его (или ее) купил. А я как? Мне и жаль их, но всех их я выкупить не могу. Зато те, кого выкупал, теперь считают, что это и был самый счастливый случай в их жизни. Кто же из них после этого побежит? Хорошо хоть, что я сколько хотел холопов купить, столько к сегодняшнему дню уже и купил. А к Ибрагимке (и делу его) можно по-разному относиться, но мне он помог здорово. Не без корысти, конечно, но мне бы иначе своего войска не собрать.
— Ну так ведь трудно здесь холопам. Занятия вон идут до седьмого пота.
— Это если бы занятия эти шли из-под палки. А тут каждый понимает их важность именно для себя. А сейчас уже и первые результаты пошли, так, не поверишь, занимаются так, что спать их загонять приходится. На хозяйственные работы (где, казалось бы, передохнуть можно) — только по приказу. Ты на своих не оборачивайся, у них такого побудительного мотива нет.
— Ну-ну, может и дело говоришь. Я начинаю привыкать к тому, что ты все время прав оказываешься.
И немного спустя:
— Я смотрю, ты при создании своей рати не сохранял племенные связи своих людей. Это случайность или ты преследовал здесь какие-то цели? Мы обычно стараемся объединить людей по признаку родства или совместного проживания, так им легче в бою, сильнее надёжа на соседа.
— Нет, княже, мне это не подходит. Мое войско собрано с бору по сосенке. Оно состоит из представителей множества народов и племен, причем многие эти народы и племена часто были врагами в их прошлой жизни. Более того, мои люди часто относились к различным слоям населения, в том числе в рамках одного народа или племени. Здесь ты встретишь и бывших охотников, и бывших землепашцев, и бывших ремесленников, и бывших купцов, и… даже бывших вождей. Но теперь все они родились заново. Мне нет дела до того, кем они были в прошлом. Теперь у них новый род, новое племя, а точнее — новая очень большая семья. Все они — члены этой семьи и у них только одна специальность. Они — воины и больше никто. Каждый из них займет свое место в этой семье и это место не зависит от того, кем каждый из них был в прошлой жизни или кто у него родители. Они должны полюбить эту новую семью, стать ее частью, а для этого я должен разорвать их бывшие кровные и родственные отношения. Хотя, нужно признать, что землячество все еще остается. Но землячество людей из разных родов моего войска только скрепляет отношения между меченосцами и копейщиками, лучниками и конным отрядом. В ходе совместных занятий (поверь, достаточно тяжелых) они привыкают оказывать помощь друг другу, завязывать дружественные связи, основанные на общей доле и общей цели. Вот я поделил их на десятки и сотни. Так вот уже сейчас попробуй, тронь любого из десятка и десяток, не сговариваясь, выступит на его защиту. Задень десяток и поднимется сотня. Задень сотню и встанет вся рать. Теперь, повторюсь, десяток — их семья, сотня — их род, моя рать для каждого из них его племя.
