Битвы за корону. Три Федора - Елманов Валерий Иванович (список книг .TXT) 📗
– Твоя проницательность, хан, делает тебе честь, – почти весело согласился я, пояснив: – Не далее, как четыре дня назад я был… бывшим лучшим, но опальным стрелком. Но сейчас не стоит говорить о грустном….
Вдохновленный успешным ходом переговоров я даже поставил весьма жесткое условие: его люди пройдут через русские земли мирно, ничего и никого не трогая на своем пути. А за каждую разоренную деревню с Кызы причитается штраф – дополнительная неделя пребывания «в гостях».
Поначалу он запротестовал, заявив, что в таком случае ему придется пробыть на Руси годы, ибо обозов они с собой не брали, а его воинам хочется время от времени кушать. Но не тут-то было. Я напомнил ему про двух запасных коней, имеющихся у каждого из его вояк. Согласен, заводного жалко, а вот вьючного…. Полона-то с добычей у них практически нет и не предвидится. Думается, до русских рубежей, расположенных в четырехстах верстах от Москвы, одной конской туши им вполне хватит, и еще останется. А чем они будут заниматься, достигнув владений короля Сигизмунда, меня абсолютно не интересует.
Хан кисло сморщился, но согласился и с этим.
Когда тысячники прибыли услышать его слово, Кызы-Гирей меня не подвел, приказав открыть проход и не препятствовать нашему уходу за стены города. Бдительности я не терял. С меня и Ксюши за глаза, которую «погладил» по щеке Сам-не-знаешь-кто. Не хватало, чтоб и с Федором приключилось нечто похожее. И будет вдвойне обидно, если несчастье произойдет в самом конце, когда до финишной ленточки останется всего ничего. Поэтому Метелица получил самые строжайшие указания не просто не спускать глаз с Годунова, но вести себя так, словно в государя продолжают целиться из луков со всех четырех сторон, ожидая когда появится малюсенькая щелочка. Словом, чтоб нигде ни просвета, ни зазора, ни щелочки.
Аналогично поступил и с Ксенией, возок которой окружило два десятка спецназовцев. Подумав, подкинул десяток и к колымаге, где находилась Мнишковна – мало ли. Мне она триста лет не нужна, а вот Федя, если что, на меня... гм, гм… слегка осерчает. Подводы с изъятым у Кызы-Гирея серебром наияснейшей и прочее конфискованное имущество я разместил в центре, а боевые телеги, то бишь с «органами» и «сороками», вокруг.
Ехали медленно, чтоб, упаси бог, никто не отстал, ибо татары носились вокруг в весьма опасной близости, метрах в ста. Правда, не нападали, честно соблюдая условия договора. В соответствии с ним же, в версте от Скородома большой татарский отряд тысяч в десять, возглавляемый Хаджи-беем, перегородил нам дорогу. Но едва я отпустил на свободу калгу-султана Тохтамыша с несколькими заложниками из числа приближенных хана, как они расступились и мы поехали дальше.
Я не верил тому, что все закончилось, до самого последнего момента. Даже когда под копытами коней загрохотал бревенчатый настил и наш поезд, миновав Арбатские ворота, стал медленно втягиваться за городские стены, я подспудно продолжал ждать чего-то эдакого, неожиданного. И Дубца, негромко произнесшего, что, дескать, кажется, приехали, одернул – рано такое говорить.
Из-за этого я и сам не торопился въезжать внутрь Скородома, и тронул поводья своего коня лишь вслед за последней телегой.
– Вот теперь действительно прибыли, – повернулся я к Дубцу, указывая на запертые за нами полотнища ворот и караульных, суетившихся с последним из огромных засовов.
Глава 38. День Победы
Очередное испытание меня ждало, едва я слез с лошади, ибо навстречу мне, выпрыгнувший из своей кареты, со всех ног летел Федор. Подскочив, он с разбегу заграбастал меня в объятия. Ооставалось жалобно покряхтывать, пока он меня тискал – силенка у Годунова еще та, не поскупилась природа-матушка, наделила.
– И как токмо ты отважился на таковское, – умиленно бормотал он. – И ведь не послушался меня.
– Читал некогда трактат Сунь-цзы об искусстве войны, вот кое-что и запомнилось, – честно ответил я, процитировав: – Бывают дороги, по которым не идут; бывают армии, на которые не нападают; бывают крепости, из-за которых не борются; бывают местности, из-за которых не сражаются; бывают повеления государя, которых не выполняют.
На слова Годунов тоже оказался щедр. И на слова, и на посулы. Я бы сказал: необычайно щедр, до расточительности. Сам я его, кстати, ни о чем не просил. Не до того мне, устал сильно. Скорее напротив, когда он не на шутку разошелся, притормаживал его. Государь же должен быть хозяином своего слова, а все шло к тому, что либо он предложит мне полцарства, либо совместное правление. Нет уж, ни к чему ни то, ни другое. Рулить страной, да не просто страной, а Русью – это такая морока, которую только врагу можно пожелать.
Впрочем, довольно-таки скоро меня от него оттеснили. Было кому. Бояр-то с окольничими на стенах Скородома, едва началась стрельба в татарском лагере, скопилось видимо-невидимо. И сейчас они, горохом посыпавшись сверху, торопились поздравить Федора со славной небывалой победой. Меня же эдак вежливо плечиками, плечиками, и все дальше и дальше в сторонку.
Ну и ладно, все равно надо заняться неотложными делами. Я едва успел закончить распределять, кого из заложников куда отправить, как снова объявился Годунов. Спохватившись, что не видит князя, он самолично ринулся на мои поиски, а, отыскав, обнял за плечи и торжественно объявил, обращаясь ко всем:
– Вот он – истинный спаситель и стольного града, и царицы с Ксенией Борисовной, и мой.
На сей раз я промолчал, не став ничего отрицать. Да и смысла нет – весь полк знал, что государь запретил мне перечить хану и я пошел против его воли, а потому истина рано или поздно всплывет. Но чуть погодя, улучив удобный момент, тихонько шепнул, оставшись наедине с Годуновым, и себя не забывать.
Тот поначалу заупрямился, но я напомнил, что всё действительно началось с него. Если бы он не назначил меня верховным воеводой, то я бы ничего не сумел сделать в дальнейшем…. Да и потом, уже сегодня, он своим унылым видом мне немало помог, ибо хоть и не читал Сунь-цзы, но вел себя, следуя рекомендациям китайского полководца, советовавшего сначала быть как невинная девушка, дабы противник сам открыл свои двери. А вольно или невольно вводил он Кызы-Гирея и его приближенных в заблуждение – не суть. Главное, вводил, и тем немало мне помог. И вообще, коль мы все государевы слуги, значит, любые наши победы – его победы.
Федор вторично замотал головой, но не столь решительно. Да и в словах его про совесть, которую надо иметь, твердости не чувствовалось. И я предложил ему компромиссный вариант: в ответ на хвалебные речи скромно улыбаться и эдак застенчиво отмахиваться, но вслух ничего не отрицая. Он потер лоб и неуверенно заметил:
– Тогда все сочтут….
– И пусть сочтут, – подхватил я. – Но и ты не солжешь, совесть чиста будет.
Федор смущенно протянул:
– Ну ежели ты, княже, сызнова желаешь толикой своей славы поделиться, тогда ладно. Так и быть, приму щепоть. Но… токмо из любви к тебе, чтоб не надорвался, а то для одного человека её и впрямь излиха….
Вот такой он у меня скромняга.
А касаемо «одного» я его сразу предупредил – отцов у нашей победы много. Это поражение – сирота, а у победы всегда родителей в избытке и наша не исключение. Потому не забывай, государь, и тех, кто дрался за тебя там, у ханских шатров, и тех, кто виртуозно осуществлял подмены. А взять Чохова с его учеником Дружиной Богдановым. Кабы не их «органы» с «сороками», до поры до времени запрятанные в сундуках, не устоять моим людям перед татарами. А шнуры запальные для гранат – работа Густава Эриковича. Ну и ключница моя Марья Петровна с помощницей Резваной. Если б не настой первой и не травки последней, не получилось бы бескровно и быстро выбить отборную татарскую сотню, остававшуюся внутри нашего полукруга. Да и Власьев со своими людьми из второго повытья здорово подсобил. Не будь его подробного расклада, навряд ли мне удалось бы договориться с ханом.
