Летун. Фламенко в небесах (СИ) - Воронков Александр Владимирович (книга регистрации txt, fb2) 📗

Annotation

"Над всей Испанией - безоблачное небо". И в этом небе - наш человек. Против итальянских и немецких асов, р-р-революционного бардака и фашистских происков. Потому что его профессия - Родину защищать - пусть даже Родина об этом парне и не знает...

Летун. Фламенко в небесах

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Интерлюдия

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Интерлюдия

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Эпилог

Nota bene

Летун. Фламенко в небесах

Пролог

ЛЕТУН

Фламенковнебесах

ПРОЛОГ

США, Детройт, муниципальное кладбище. 11 марта 1932 г.

Холодный мелкий дождь монотонно лил второй день, напитывая влагой землю и одежду, омывая стволы и ветви недальних деревьев, низенькие — по местной сверхбережливой традиции — намогильные памятники, кожу лица и рук. Намокшие волосы двадцатидвухлетнего парня потемнели и издалека могли показаться почти чёрными, по лицу стекали тонкие струйки. Давно ушли и нанятые могильщики-землекопы, и хорошенько поддатый отец Илия, которому пришлось ради отпевания добираться сюда из детройтского пригорода Фёрндэйл, и трое хмурых приятелей покойного — таких же, выкинутых Фордом на улицу работяг, которым повезло остаться живыми и относительно целыми во время произошедшего в понедельник, седьмого марта, расстрела полицией и наёмниками концерна мирной демонстрации. А вот Аркадию не повезло… Он был схвачен фордовскими костоломами, закинут в чёрный автомобиль, а на следующее утро ранние прохожие обнаружили его, избитого до бессознательного состояния, в одном из здешних дворов-«колодцев». Злая ирония судьбы: содержание в больнице воевавшего некогда против красных эмигранта оплачивал полуподпольный профсоюз. Парни из профсоюза помогли и с похоронами.

Все поуходили, а парень сидел на корточках у могилы старшего брата, вывезшего когда-то кадета из Владивостока на Филиппины на корабле старковской эскадры и девять лет подряд бывшего единственным родным человеком в этих чёртовых Сумасшедших Штатах, безразличных к любому, у кого нет кругленькой суммы на банковском счету и сурово карающих каждого бедняка, кто попытается потребовать: «Работы и хлеба!». Сидел, и выцарапывал на камне маленький православный крестик…

Полчаса спустя он всё-таки покинул промокшее насквозь кладбище с появившимися там за неделю свежими могилами, где меж английских надписей чернела, выведенная краской по камню: «Аркадій Пантелеевичъ Русановъ. 1895–1932».

Глава 1

I

Неизвестно, где и когда

Не болит! Вот ей-же-ей — не болит!

А ведь только что в груди словно раскалённой арматуриной шерудили — и вдруг — не болит! Чудеса медицины или сам как-то оклемался?

Наверное, всё же сам: обстановка вокруг ни разу не похожа на больничную: узкая комнатка-«пенал» с выгоревшими обоями на стенах и странной формы электролампочка, свисающая с давно не белёного потолка. Лежу навзничь и разглядываю её, как старинный крестьянин «лампочку Ильича»: видел я как-то такой фотоснимок: дед с бабкой разглядывают её, как чудо чудное… Эта, кстати, похожа на ту, что на снимке: сам-то я такие раритеты не застал — а тут висит себе и всё ей параллельно, ибо последовательно подключать их в сеть — неправильно… Шутка, да. А когда случился приступ — было не до шуток. Прихватило «моторчик», когда пришло извещение о смерти Костика. Последний сын у меня оставался: Пашка-то ещё от полученных в Чечне ранений помер, не дожив до тридцати пяти. А Костю посадили на три года: якобы он привёз с Донбасса незаконное оружие. Парень заявлял, что пистолет ему подбросили — вполне верю. А вот прокурор с судьёй поверить не захотели: не полагается им верить активному оппозиционеру местного масштаба и «злостному критикану» властей предержащих. Ещё и «наёмничество» пытались инкриминировать, но в этой части вообще ничего доказать не могли. И вот через две недели после суда — сообщение: «скончался в результате сердечной недостаточности». Ну да, тридцатилетний спортсмен, КМС по парашютному спорту — и «недостаточность»…

Это у меня «моторчик» барахлил, из-за этого и с работы лётчиком-инструктором в нашем ДОСААФе пришлось уйти, хотя если так посчитать, километража налёта мне хватило бы, чтобы несколько сот раз наш «шарик» по экватору облететь. И налёт был не простой, особенно во время африканской командировки, где «настамнебыло»… Вот и добарахлился до приступа, да так, что не понимаю, где очутился: и не дом, и не больница — не разбери-пойми!

Надо всё-таки поглядеть, где это я очутился. Осторожно — вдруг опять сердечко сбойнёт — сажусь на кровати, свесив ноги. Слава труду, никаких неприятных ощущений в организме. Осматриваюсь. Помещение небольшое, около одиннадцати квадратных метров. Изголовье узкой кровати придвинуто к торцевой стенке с окном, из которого видны крыши домов и небо, затянутое облаками, в которых прячется неяркое солнышко. В противоположной стене — старомодная филёнчатая дверь с основательной латунной ручкой с замочной скважиной, из которой торчит ключ с подвешенной деревянной «грушей», выкрашенная в красно-коричневый колер. Ещё из мебели в помещении — грубый стул с обитыми потёртым коленкором спинкой и сиденьем, зафиксированный в открытом положении пристенный откидной столик, на котором красуется «натюрморт» из эмалированной миски с ложкой, такой же кружки рядом с алюминиевой флягой, и небольшого свёртка из рыхлой даже на вид серо-коричневатой бумаги. Помню, в советские времена из такой в продмагах скручивали кульки для расфасовки развесных продуктов — круп, макарон, сахара и разно-прочих баранок с пряниками. Сто лет похожей упаковки не встречал: теперь всё больше полиэтиленовые пакеты и прочий пластик. Самый крупный предмет интерьера — двустворчатый шкаф типа «шифоньер обыкновенный, неполированный». Ручки явно отломаны уже давно, но из замочной скважинки тоже торчит ключик.

Приготовился встать, чтобы осмотреть всё поближе, глянул на свои колени — и замер. Ёжики кучерявые, да это не мои ноги! И руки, блин-компот, не мои! После выхода на пенсию я, увы, подзапустил организм и несколько «раздобрел» вширь. Но сейчас у меня конечности не располневшего старика, а мускулистого молодого мужчины в хорошей физической форме, одетого в белую футболку и чёрные сатиновые трусы вроде тех, которые выдавали в Советской Армии — удобная, к слову, штука, но, увы, недолговечная из-за постоянных стирок вручную хозяйственным мылом.

Подхватившись, кидаюсь к окну в попытке рассмотреть собственное отражение. Видно плохо, но можно понять, что вместо усатого деда в стекле видно лицо чисто выбритого парня около двадцати пяти лет с короткой стрижкой.

М-да, «прилетели, „мягко“ сели, высылайте запчастя»[1]… И что теперь делать? На всякий случай пощупал пульс на шее: говорят, во сне и бреду он не ощущается. Куда там! Пульсирует распрекрасно. В голове всплыло читанное когда-то давно у Марка Твена: «Вам, конечно, известно о переселении душ?». Никогда не верил во все эти реинкарнации, рай или ад, а слова «бог, боже» произносил совершенно не задумываясь, по сложившейся привычке. Ну, верят люди, что есть такие: бог Перун, бог Аллах, бог Иегова или бог Шива — ну и пусть себе верят, только не пытаются насаждать свою веру огнём и мечом или госпропагандой. А я — как тогда думалось — проживу жизнь правильно, а после — закопают да будут вспоминать иногда дети с внуками. Вот только из троих детей теперь только дочка осталась, да и та живёт и служит вместе с мужем аж в камчатском Елизово, да подрастают внучки. У них уже другая фамилия. Оборвался род Бехтеевых[2], а ведь с пятнадцатого века служили мы России. Э-эх!..