Железный город - Шалыгин Вячеслав Владимирович (читать книги бесплатно TXT) 📗

Вячеслав Шалыгин

Железный город

Пролог

Взрыв раздробил тело на тысячу частей. Единственное, что помешало организму рассыпаться грудой обломков – толстая кожа, задубевшая в соленой воде и под ураганными ветрами, покрытая коростой солнечных ожогов, почти ороговевшая в тех местах, где ее натирали ремни и лямки снаряжения. Превратившаяся в легкую броню кожа удержала кости, мышцы и внутренности на месте. Ура спасительной оболочке! Чем толще кожа подневольных бойцов, тем крепче оборона полигонов! Даешь поголовные аресты и отправку на планету Марта не прошедших расовый отбор слонов и носорогов!

Всё, попер бред контуженного. В общем-то, неудивительно, ведь от сотрясения мозга не спасает ни черепная коробка, ни титановая каска, а уж она-то покрепче любой слоновьей шкуры. Взрыв бризантного заряда буквально в трех метрах от тебя гарантирует подобное сотрясение, хоть надень две каски и вырой окоп в полтора полных профиля. Нет, в принципе и каски, и окопы – дело правильное, но не когда тебя обстреливают из орудий крупного калибра. Впрочем, знатоки утверждают, что калибр у них не самый крупный – сто пятьдесят миллиметров. Если взять для сравнения что-нибудь привычное, например, мишенный диск-отражатель, кажется, что сто пятьдесят миллиметров не так уж много, чуть больше диаметра диска. Ерунда! А вот если включить воображение и представить себе начиненную смертью дуру, ухающую от тебя в трех метрах, получается более чем достаточно. Мозги бьются о стенки черепа, все тело сковывает жуткая тягучая боль, а в ушах звенит, будто на голову надели медный колокол и пробили склянки. В глазах при этом становится темно, как в карцере политической тюрьмы «Шварцлюфт», а во рту образуется локальная пустыня, полная шершавого песка. В дополнение к богатой гамме ощущений взрывная волна поднимает и с силой швыряет тебя в густую липкую грязь на дне окопа. Пусть это не та волна, что способна убить, лишь ее краешек, но все равно приятного мало, вернее, нет совсем. Утешение одно – мыслишь, следовательно, пока существуешь.

«Ох, уж это академическое образование!» Аксель Хорст резко поднял голову, выныривая из лужи, и едва не застонал от боли в затылке. Грязь чавкнула, неохотно отдавая законную добычу. Аксель торопливо стер с лица вязкий чернозем и судорожно вдохнул. От удара о дно окопа весь воздух из легких вышел и превратился в пузырьки, теперь медленно лопающиеся на поверхности земляного киселя.

В лицо ударили брызги все той же грязи. Хорст снова утерся рукавом и попытался сесть, но тело не послушалось – руки дрожали и проскальзывали по стенке окопа, а ноги никак не желали подтягиваться к животу. В лицо снова брызнуло. Аксель часто заморгал, прогоняя муть и пытаясь хоть немого очистить глаза с помощью навернувшихся слез.

Перед самым лицом, утопая в грязи по шнуровку, стояли армейские ботинки. То есть, стоял человек в ботинках, но выше щиколотки взгляд Хорста не поднимался. Поле зрения ограничивал поднятый кверху и непроницаемо грязный лицевой щиток шлема, а запрокинуть голову мешала проклятая боль в затылке. Человек наклонился – Аксель этого не увидел и не услышал, а почувствовал – подхватил Хорста под мышки и усадил к стенке посуше. Условно, конечно, посуше. Под проливным дождем сухого места не найти даже в герметичном бункере, не то что в окопе.

– Жив?

Вопрос был риторический, однако, ответить на него следовало. И лучше утвердительно. Не в том дело, что, ответь Аксель «нет», его бы тут же уложили на бруствер в качестве дополнительной защиты от пуль и осколков. В принципе, ответ мог быть любым. Понятно, что если ответил, значит, жив. Но неписаные правила обязывали отвечать утвердительно. Почему так? А почему в армии положено ходить строем и с песней? Для порядка, а еще, чтобы в голове не роились лишние мысли. Вот по той же причине долго рассуждать в боевой обстановке не следовало. Чтобы не сбивать товарищей с толку. Ведь любая заминка, например, вызванная мгновенным замешательством, недоумением, могла стоить жизни.

– Жив, – прохрипел Хорст, сплевывая набившуюся в рот грязь. – Вода есть?

– Держи, – товарищ присел рядом и отстегнул фляжку. – Стихло вроде.

– А?! В ушах звенит, не слышу! – Аксель прополоскал рот и сплюнул в лужу.

– Стихло, говорю! – боец взял фляжку и сделал большой глоток. – Минут через десять полезут щупать! Если отобьемся, снова начнут молотить. И так пока не закопают всех без остатка. А как закопают, путь на станцию открыт. Что там во второй линии – десяток укреплений и батальон пехоты. Линия так себе, для галочки.

Солдат неплохо говорил по-немецки, но с явным акцентом. Хорст присмотрелся повнимательнее. Нет, раньше этого парня Аксель не встречал, наверное, он из другой роты.

– Что разглядываешь, не узнал? – боец усмехнулся. – Правильно, я не из ваших. Я разведчик.

– А-а, из взвода Райнхарта?

– С Земли я, парень. Загремел в ваш «Шварцлюфт» по глупости, и вот теперь тут. А ты политический?

– Как все, – Хорст замкнулся. Он, конечно, неслучайно попал в тюрьму для неблагонадежных граждан, но воспитан был на Эйзене и к чужакам относился в точности так же, как и «сознательные» граждане. Нет, не как к людям низшего сорта, но без панибратства. Особенно к землянам.

– Ясно, – разведчик уселся напротив. – Слушай меня внимательно, ариец. Нравлюсь я тебе или нет, мне начхать, понял? Твои гестаповцы засунули нас в эту жопу в качестве мишеней и в живых не оставят, так что мы в одной упряжке.