Игра без правил (СИ) - Афанасьев Семён (читать книги онлайн TXT) 📗
- Vor zwanzig Minuten war alles in Ordnung[2], - ответил Бунстер с ноткой мрачного юмора.
- Так ты еще и по-немецки горазд, Профессор…
- Я говорю на двадцати шести языках, помимо двух родных.
- Охренеть…
Я велел Максу посадить Бунстера на землю возле дерева, сам сел на поваленный ствол и приступил к допросу, переводя Максу и таким образом создавая впечатление, что допрашивает Макс, а я только переводчик. Вскоре я уже знал, что Шрайвер стал единоличным «пиратским капитаном»: Бергофф был зарезан ночью, ван Грааф обвинил Шрайвера и дело закончилось поединком на ножах. Шрайвер победил, заработав больше ста очков и пару легких ран, а затем принялся укреплять свою власть и дисциплину.
Одним из ноу-хау Шрайвера стало решение «женского вопроса». В лагере пиратов оказалось, не считая суперзвезды Острова Ильзы фон Айзенштайн, всего две женщины, причем обе принадлежали покойным главарям, и из-за них ранее уже лилась кровь. Шрайвер не стал присваивать обеих на правах главаря, а установил определенный порядок, при котором каждый «пират» получал доступ к телу одной из них, которая постарше и попроще, примерно раз в месяц, если не имел никаких выговоров и взысканий. При активной и добросовестной «службе» это могло происходить и чаще. Верхушка же, включая самого Шрайвера, пользовалась второй девицей, молоденькой и куда более «товарной» на вид докторшей-азиаткой, которая заработала четыре электрических стула, травя своих пациенток ради их наследства. За особые заслуги рядовые «пираты» могли получать в награду и докторшу тоже.
Эта система неожиданно принесла Шрайверу авторитет и крепкую власть. Нечастый, но стабильный и безопасный «доступ к телу» оказался той «морковкой», за которую «пираты» признали главенство нового «капитана» и отказались от дальнейших кровавых переделов власти и благ, сулящих больше ништяков ценой высочайшего риска. Утвердилось некое равенство, чем в свое время славились обычные пираты.
- М-да, - подытожил Макс, когда я пересказал ему итоги допроса. – Гнуснее и не придумать… Хотя кто я такой, чтобы судить…
- Посмотри с другой стороны, - ответил я. – В немецких концлагерях тоже были бордели для лояльных заключенных, ты знал об этом? Отобранных для лагерных борделей женщин помещали в лазарет, где их приводили в форму — делали уколы кальция, чистили кожу специальными щетками, купали в дезинфицирующих ваннах, усиленно откармливали и оставляли загорать под кварцевыми лампами. Положение лагерной проститутки, крайне унизительное с обычной точки зрения, в чудовищных условиях концлагеря многими узницами расценивалось как желанное и престижное, и характерно, что почти все лагерные проститутки дожили до освобождения. И то, в лагерях была норма – восемь мужчин в день. Тут, как я понимаю, один или два, что куда более щадяще. И вообще, их уже не было бы в живых, если бы не было кого-то типа Шрайвера, который защищал бы их от произвола и групповых изнасилований.
Макс только вздохнул. Забавная у него защитная реакция психики: он заморачивается вопросами порядочности, скорей всего, чтобы не вспоминать, скольких детей он осиротил во время кровавой бойни в клинике покойного «доктора Кляйнера»: по странному стечению обстоятельств лишь одна его жертва из четырнадцати, двадцатидевятилетняя ассистентка хирурга, еще не имела детей.
Я повернулся к Бунстеру.
- Вот что, герр Бунстер. Вы пойдете сейчас в лагерь и скажете Блекджеку Шрайверу, что с ним хочет поговорить его бывший сослуживец, с которым они вместе служили в отряде «морских котиков». Затем пусть он пришлет кого-нибудь с ответом. Вам понятно?
Он не проявил особой радости.
- Вполне. А винтовка?
- Что «винтовка»?
- Винтовка. Это винтовка Блекджека, он дал ее мне для дежурства, и на весь Остров таких вроде бы три штуки. Что-то мне не хочется возвращаться к нему без винтовки.
Видали нахала?
- Если того, что вас отпустят живьем, вам мало…
Но Бунстер оказался крепким орешком.
- Вы оба под «антирадаром», - сказал он, - рейтинга за мою смерть вам не дадут, разве очко-другое, а «антирадар» - пока-пока.
- Макс может прострелить вам колени. Фрага не будет, перки не сгорят. Герр Бунстер, винтовка – фигня, есть вещи поважнее. И для него, и для вас. Ведь вы же хотите выбраться с острова?
Бунстер вернулся с ответом меньше, чем через час.
- Бледжек согласен на встречу, - сообщил он, глядя на Макса, - при условии, что на входе вы сдадите оружие и вас обыщут.
Первая ласточка хороших новостей: Шрайвер с высокой вероятностью настроен конструктивно. Мне главное попасть к нему живым – а остальное дело техники.
- И какой дальше план? – спросил Макс.
- Я иду на встречу, а ты остаешься тут. Только смени позицию. Если увидишь вооруженных людей, идущих по твою душу – значит, я потерпел фиаско, своих дочерей ты больше не увидишь по вине Шрайвера и вообще дальше сам по себе. Если я не вернусь до темноты – значит, фиаско с теми же последствиями. А если все хорошо – с наступлением темноты я подам тебе световой сигнал от крайнего дома. Фонарем либо огнем – три быстрые вспышки. Это значит, что я договорился и у меня все по плану. Тебе при этом возвращаться не обязательно, но с этого момента ты не должен считать «пиратов» врагами. А позднее ты сам посмотришь, стоит ли приходить, телевизор у тебя уже есть.
- Понятно. Ну что ж, удачи, Профессор.
- Тебе тоже, Макс. Но я уверен, что мы еще встретимся. – Я повернулся к Бунстеру и сказал по-немецки: - идемте, герр Бунстер.
- А он? – удивился он, имея в виду Макса.
- Вам незачем вникать в детали, герр Бунстер. Вы же просто гонец.
Путь длиной в пару километров по берегу лагуны показался мне чертовски длинным: все-таки я иду в логово отпетых головорезов, пусть и с предложением, от которого невозможно отказаться. К тому же, что если Шрайвер откажется? Мой план основан на том, что он разумный человек, но и это может оказаться ошибочной предпосылкой. Однако пути обратно нет: шансы договориться с «апачами» невелики, и осуществить мой план с ними не получится, потому либо я договариваюсь со Шрайвером, либо выбраться с Острова мне не судьба.
«Пираты» устроили свой лагерь в деревне, которая сорок лет назад была единственным населенным пунктом Острова. Затем последние островитяне покинули свою родину или умерли от старости, и остров на тридцать с лишним лет стал необитаемым. Потом так называемая «восьмерка» стран, пытаясь решить проблему катастрофической криминогенности, спровоцированной перенаселением, приняла законы о праве преступника добровольно выбирать пожизненное изгнание за пределы человеческого общества в качестве альтернативы казни или пожизненного заключения. Для этих нужд остров был выкуплен у последних потомков островитян, заявлявших свои права на эту недвижимость, за мизерную цену сродни знаменитым ящику виски и шерстяному одеялу. Затем он получил официальный статус места, находящегося за пределами человеческого общества и чьей-либо юрисдикции.
Места, где не действуют никакие законы, кроме законов природы.
Это возымело эффект: лучше стать «робинзоном», чем сесть на электрический стул или видеть мир из-за решетки. Остров – та же тюрьма строгого режима, в чем-то даже самая строгая в мире: ни медицины, ни телевизора, который даже в суперстрогих тюрьмах дают за хорошее поведение, ни трехразового питания – никаких благ цивилизации. С собой можно взять запас еды, белья и туристического снаряжения – сколько сможешь купить и унести. А дальше живи как хочешь. С другой стороны – нет правил, законов, стен и решеток. Зато есть пляж, солнце, океан и пальмы. И другие изгнанники, также не связанные ни законами, ни моралью, ни общественным мнением.
В итоге Остров стал самой большой и самой экономичной тюрьмой для особо опасных преступников. Затраты – только на охрану. Остров окружен подводной оградой, выступающей над водой на три метра и оснащенной камерами наблюдения, спутниковое наблюдение и вооруженные дроны не оставляют шансов тем, кто сумеет преодолеть ограду. База беспилотников – на соседнем острове, персонал – меньше двухсот человек. А больше Остров не требует никаких расходов: как там живут изгнанники – дело их личное. При шести сотнях квадратных километров супертюрьма способна вместить любое число преступников, причем перенаселения не допустят сами заключенные.
