Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи (СИ) - Агишев Руслан (книги полные версии бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
Риивал так и не сомкнул глаза в эту ночь. Его переполняло восторженное, давно забытое, ощущение родного дома — не казармы, не приграничной сторожки, не привала на дальней вылазке, где нужно быть на стороже каждое мгновение. Он и понимал, что это всё чуждое для дроу, но ничего не мог с собой поделать. Все внутри него трепетало, сердце из груди едва не выпрыгивали.
— Дом… Моё…
Каждый предмет рядом, каждая вещь отзывались теплотой, радостью. Они были своими, родными. Какая-то часть Риивала помнила массивную печь, которая обогревала дом долгими зимними ночами. Даже лики икон, смотревшие из угла, казались не такими строгими и чужими.
— Дарующая жизнь…
Образ матери, когда он думал от ней, вызывал ещё большие эмоции. Дарующая жизнь, вообще, почитается у дроу превыше всего, как источник всего сущего и воплощение Благословенной Ллос.
Едва сдерживаемый восторг захлестывал его с головы и до ног. Риивал не мог лежать, сидеть, стоять. Ему жизненно нужно было как-то выразить свои чувства в отношении матери — своё восхищение, божественный трепет, восторг. Ведь, преклоняясь пред женщиной, а особенно пред матерью, ты выказываешь уважение самой Богине.
— Мама…
Дроу мягко, на одних носочках (ни в коем случае нельзя Её потревожить), проскользнул на улицу. С его ночной охоты осталась добыча, и её нужно было приготовить, чтобы подношение Дарующей жизни было достойным. Следовало и шкурки подготовить. Пусть у зверьков летний мех, но и он мог сгодиться для дела.
— Ты будешь довольна.
Для настоящего охотника в радость заняться своей добычей. И в этом вряд ли кто-то сравнится с истинным дроу.
— Такое мясо ты ещё не пробовала. С луговыми травами, запеченное в собственном соку… Жрицы от такого подношения бывало сами бросались на шею, — на мгновение улыбнулся, вспоминая одну старую историю.
Загляни, кто в это предрассветное утро на двор, увидел бы весьма странное зрелище, о котором ещё долго бы рассказывал на селе. Сельский дурачок, вечный тугодум и неумеха, носился по двору, как наскипедаренный. За какие-то минуты прямо посреди двора из плоских камней был сооружён очаг, в котором почти сразу же заалел огонёк. Рядом на широкой сосновой доске он живо разделал заячьи тушки, умело отделив шкурки от мяса. Внутреннюю часть шкур, словно делал это не одну сотню раз, принялся натирать ещё тёплой золой и солью. Сам мех распарил, очистил от грязи, расчесал, любо дорого смотреть.
На удивление умело сельский тугодум обращался и с мясом. В чашке развёл какой-то толи раствор, толи настой, где ненадолго замочил куски зайчатины. Вытащенный из-за пазухи пучок травы споро растолок двумя камнями в порошок, который тут же и насыпал в соляной раствор. Чуть погодя мясо оказалось над едва тлеющими углями.
Пока зайчатина томилась, тот уже лазил по крыше избенки и ловко перебирал соломенные пучки. Худые и подгнившие сбрасывал вниз, ещё крепкие связки получше перевязывал и укладывал заново. Починка соломенной крыши и для умелого человека непростое задание, а для неумехи, и вовсе, должно быть неподъемным. Он же на загляденье справлялся.
— Равиль? Сынок, где ты?
Едва раздался встревоженный, даже, пожалуй, испуганный, женский голос, Риивал стремглав слетел с крыши. Нож сам прыгнул ему в руку, уже готовый убивать того, кто напугал его мать.
— Ой, сынок! — вышедшая на крыльцо женщина удивлённо оглядывалась по сторонам. — Это ты сделал?
Только никакой угрозы подле неё не было. Спрятав нож, парень встал на колено. Рядом лежала широкая доска, на которой он разложил ароматно зажаренное мясо. Его подношение той, что подарила ему жизнь.
— Родненький, это всё ты⁈ Мой хороший, иди сюда, или…
Дроу вдруг почувствовал, как его обняли. Щеку сначала обожгло горячее дыхание, а после упало что-то мокрое. Слезы, не сразу понял он.
— Сыночек, мой хороший, мой золотой, — женщина покрывала его голову поцелуями, обливала слезами. — Ты же мог пораниться, обжечься…
А Риивал к своему ужасу почувствовал влагу в уголках глаз. Слезы, у него были слезы! Плакал тот, кого люди прозвали Сдиратель скальпов, эльфы — Жаждущий крови, а дварфы — Крадущийся во тьме!
— Вот папка бы твой увидел, порадовался, сердечный…
Женщина гладила его по голове, перебирала пальцами отросшие волосы. Он же млел, сам себе напоминая ластящегося пса в руках хозяина. От каждого прикосновения по его телу пробегала волна, по спине бежали мурашки, волосы на голове норовили встать дыбом. Удивительно, но все было именно так, как в объятиях Тёмной госпожи — те же ощущения, чувства, эмоции.
— Мой мальчик, теперь всё будет хорошо. Слышишь? У нас с тобой всё будет очень, очень хорошо! Обязательно!
И Риивал верил в это. Он видел в ней воплощение своей Богини и всей душой желал ей служить. Хотел быть рядом, оберегать её и защищать.
Так бы они — мать и сын — и стояли обнявшись, если бы не раздался громкий стук в воротину. Кто-то стучал от души, уверенно, с выраженной угрозой.
Милиционер поправил фуражку, вздохнул. Дело хоть и простое с виду, но дурнопахнущее. Кто знает, как вдова на повестку посмотрит? Вдруг в крик ударится, драться полезет. Скандал, стыдоба. От этой мысли даже в дрожь бросило.
— Наджип, когда-нибудь точно подведешь ты меня под монастырь со своими делами, — покосился он на председателя, держащегося рядом с грозным видом. Посмотрел на родственника и в очередной раз удивился, как тому при столь неказистой внешности удаётся выглядеть таким важным. — Эх чего уж теперь…
Толкнул сильнее ворота, раздался душераздирающий скрип. Взгляду открылся небольшой двор с неказистыми постройками — пара вросших в землю сараюшек, погребок с двухскатной соломенной крышей. Почему-то прямо посреди двора устроили каменный очаг, где ещё тлел огонёк.
— Поздорову хозяйка, — заметив женщину в выцветшем платье и при спущенном платке, поздоровался милиционер. — Пустите? — больше для порядка спросил он, проходя к ней. — Мы ведь ещё не знакомы. Капитан милиции Извеков. К вашему сыну я…
У женщины сначала брови метнулись вверх, а после в глазах зажглась тревога. Явно, не понимала, зачем её сын понадобился. Даже шаг вперёд сделала, чтобы сына защитить.
— Смотрю крышу в порядок проводите. Хорошее дело, нужное, — капитан сразу же приметил во дворе чёрные сгнившие соломенные вязанки, похоже, только что сброшенные с крыши. Да и у парня к одежде кое-где солома пристала. Значит, точно крышей занимался. — Помощник растёт, хорошо… Равиль Ринатович?
С женщиной всё было понятно — волнуется, не понимает, что происходит. А вот с её сыном что-то было не то.
— Товарищ Биктяков, спрашиваю?
Милиционер прищурил глаза, словно подозревал в чём-то. Больно у парня взгляд ему не нравился — странный, неподвижный, оценивающийся. Никак не мог такой взгляд у обычного дурачка быть. Видел он великовозрастных дурней. Те обычно тихие, запуганные, глаза поднять боятся. А этот совсем другой…
— Так… Отвечать не хотите? Не порядок, — капитан добавил стали в голос. Очень уж ему не понравился подчёркнуто независимый вид, словно какой-то серьёзный и важный человек перед тобой. — С тобой разговаривает представитель советской милиции, слышишь?
После такого обычно люди начинали бледнеть, что-то лепетать в своё оправдание, некоторые сразу за документами лезли. Парень же и не думал ничего такого делать. Просто смотрел на него и молчал, смотрел и молчал.
— Значит, так себя ведете, — угрожающе начал милиционер. Все это ему уже начало надоедать. — А я ведь к вам с повесткой пришел.
Из папки он вытащил небольшой серый листок с подписью военкома и большой синей печатью. Сначала показал его парню, а потом его матери. Женщина сразу в плачь ударилась — глухо зарыдала, заламывая руки.
Извеков поморщился. Так и думал, что у женщины истерика начнется. Кому такое понравиться?
— Вам, Равиль Ринатович, надлежит послезавтра явиться в Торбеево на сборный пункт в военкомате, — милиционер повернулся к парню, протягивая повестку. — Что взять с собой, здесь указано. Вот, смотри: пару белья, перекус на сутки. Лишнего не бери, все получишь по прибытию. Чего молчишь? Слышишь меня?
