Танго железного сердца - Врочек Шимун (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Лишь после десятиминутных страданий бедного, изнуренного человека таинственная фраза начала приобретать смысл.
– Юрий Серафимович, просыпайтесь, приехали. Юрий Серафимович.
И Баланов проснулся.
Водителя в кабине уже не было, а сам грузовик стоял в небольшом, плохо освещенном гараже рядом с такими же старыми и грязными «Уралами». Справа на стене висел пожарный щит, невдалеке начиналась и уходила в дыру в потолке крутая металлическая лестница – с хлипкими проржавевшими перилами. Левую стену украшало множество плакатов с малопонятными схемами и рисунками. На одном из рисунков Баланов рассмотрел выведенную крупными буквами надпись: «Не курить!», – чуть ниже – перечеркнутую сигарету. Плакат по соседству предупреждал: «Шины не прокалывать. Штраф 1000 рублей», – что, похоже, осталось незамеченным или проигнорированным, потому как большинство грузовиков стояло накренившись.
Возле Баланова замер на подножке маленький лысоватый человек с уставшими глазами. Он терпеливо ждал, пока гость придет в себя и осмотрится.
– Вы, наверное, Кирилл Мефодьевич? – обратился к нему Баланов. – Очень приятно.
– Да, мне тоже, – кисло улыбнулся собеседник. – Никак не ожидал, что придется вас будить. Сам, знаете ли, никогда в дороге не сплю. Не могу и все. Прямо как болезнь. А вам даже позавидовал – чтобы с Яником, да при такой болтанке…
Баланов пожал плечами, почувствовав вдруг накопившуюся усталость. Разбитое тело казалось сработанным сплошь из булыжников и металлических уголков. Шею ломило. Баланов невежливо потянулся, уперся ладонями в потолок кабины, хрустнул суставами и наткнулся взглядом на брелок. Модель над приборной доской едва заметно покачивалась – вправо, влево, вправо, снова влево. Плохо отрисованные розовые коленки. Ничего в ней особенного не было, зря только глаза в дороге мозолила.
– Разрешите? – сказал Баланов.
Кирилл Мефодьевич кивнул и исчез. Фамилия его была Коршун – знатная фамилия, если задуматься – но именно думать сейчас Баланову совершенно не хотелось. Он дождался, когда лысина уйдет вниз, с трудом нашел ручку – лязгнуло железом, заскрипела, отворяясь, дверь. Неловко переставляя тяжелые, словно бы чужие ноги, Баланов встал на подножку. Повернулся, бросил последний взгляд. Ну, бывай, Яник-Ярик… Руль, обмотанный синей, почерневшей от ладоней, изолентой; рукоять коробки скоростей с прозрачным набалдашником, в котором застыла красная роза. Брелок над приборной панелью тихонько раскачивался…
Баланов потянулся, чтобы рассмотреть его наконец, ухватил модель за голые коленки. В следующее мгновение нога предательски соскользнула. Закачался пустой шнурок… Баланов про себя выругался – лишать Яника женского общества, пусть даже – пластикового, в его планы не входило. В ладони оказался брелок.
– Юрий Серафимович, вы в порядке? – высунулся Коршун. Не вовремя. Чтобы не терять время на неловкие объяснения, Баланову пришлось зажать добычу в кулаке и спрыгнуть вниз…
– Тихо тут у вас. – Баланов неопределенно мотнул головой – здесь, в гараже. И вообще тихо. Трофей спрятал в карман, чувствуя себя, по меньшей мере, мальчишкой. Ничего, верну при первом же удобном случае, решил Баланов.
Отбитые при прыжке ноги легонько гудели.
– И не говорите. – собеседник вздохнул. – Все-таки четыре утра. Но и днем не слишком шумят, не думайте. Здесь у нас режим. Отбой в полдесятого. Даже сам Юлий Карлович. Это днем они гении. А ночью все по кроваткам, и баиньки.
Он переступил с ноги на ногу. Потом шагнул к Баланову.
– Юрий Серафимович, миленький, – заговорил Кирилл Мефодьевич едва ли не шепотом. В глазах лысоватого Коршуна зажегся странный, голодный огонек. – Вы меня простите, ради бога. – Он облизнул губы. – Вы… вы привезли?
Баланов помедлил. Нащупал пальцами гладкий пластмассовый корпус. Ладонь почему-то взмокла. В груди сидела непонятная заноза – будто ребенка ограбил. Глупость какая. Глупость и детство.
– Не знаю, о чем вы, – произнес Баланов. Лицо собеседника вытянулось. – Кирилл Мефодьевич, дорогой…
– Пойдемте, – сказал Коршун сухо.
Гулкие бетонные коридоры – почему-то круглые, как канализационные стоки – вели Баланова с провожатым все глубже, спускаясь с уровня на уровень, встречаясь и разбегаясь надвое и натрое – словно узлы электрической схемы. В тусклом желтом свете, процеженном сквозь потолочные решетки, монотонно гудели вентиляторы. Баланов старался дышать ртом – воздух здесь был сухой, кондиционированный, неживой совершенно. Звуки Балановских шагов усиливались в нем, набирали басы и, возвращаясь c эхом, накладывались на неровный ритмический рисунок походки Кирилла Мефодьевича.
За полчаса им не встретилось ни души – здание точно вымерло. Да было ли оно когда-нибудь обитаемым? – Баланов уже сомневался. Ржавые балки, затянутая ряской поверхность воды и утки – спящие, упрятав головы под крыло. Начинается рассвет, выбеливает туман – теплым молоком, медленно вливаемым в кофе. Тут Баланов моргнул и понял, что дремлет на ходу. Теперь он видел происходящее сквозь дымку недосыпа – болезненно яркий свет, четкие, до рези, контуры решеток. Холодноватый запах хвойного освежителя и тошнотворный – горелой изоляции. Гул шагов и мелькающая впереди фигура Коршуна – мучительно четкая, различимая до деталей.
Дорога все не кончалась.
Баланов шел и каждые несколько шагов проваливался в параллельное измерение – к уткам.
Изредка на стенах встречались плакаты, исполненные в знакомой гаражной манере. Столь же лаконично-строгие. «Стекла не бить! Штраф 2000 рублей», – гласил плакат, висящий рядом с пожарным щитком. Видимо, с этой надписью тоже никто не удосужился ознакомиться, потому что стекло было разбито, вымотанный рукав залег поперек коридора – полотняная змея с оторванной металлической головой. Баланов осторожно переступил, каждую секунду ожидая, что змея оживет и обхватит его ногу мягкими кольцами.
«Диффузионная проницаемость, сказала утка. Торсионный пеленгатор. Да-да, Юрий Серафимович, проснитесь».
И Баланов проснулся в очередной раз.
– Так… так… так… – Кирилл Мефодьевич коршуном завис над Балановым. – Вот сюда, Юрий Серафимович. О стеночку облокотитесь.
Баланов ошалело уставился на потолок, на забранные решетками светящиеся плафоны – и с облегчением понял, что находится не в грузовике. Обморок, должно быть, подкосил его в одном из бесконечных коридоров, приложил, к вящему удивлению Коршуна, о бетонный пол.
Однако удивленным Кирилл Мефодьевич не выглядел.
– Предупредить вас забыл, – сказал он. – Лаборатория с подозрением относится ко всем новичкам. Она их, так сказать, пробует. На зубок.
– На зубок? – Баланов осторожно тронул затылок. – Что за ерунда? Как лаборатория может пробовать?
– Я выражаюсь образно, – исправился Кирилл Мефодьевич. – Не удержался – люди из города в наше время большая редкость. Раритеты!
– И зачем же вы эту редкость запугиваете? – поинтересовался Баланов. – Не боитесь потерять нас, раритетов, окончательно? А?
– Вы поднимайтесь, Юрий Серафимович, поднимайтесь, – проигнорировав вопрос, засуетился Коршун. Пока он выбирал, с какой стороны удобнее прийти на помощь, Баланов встал самостоятельно. – Следующий всплеск будет не скоро, дойти успеем.
С этими словами Кирилл Мефодьевич взял Баланова под руку. Затем, мягко пресекая попытки «раритета» освободиться, выбрал один из четырех коридоров.
Некоторое время Коршун шел молча. Хмурил брови, к чему-то прислушивался, разглядывал прикрепленные к потолку пожарные датчики, точно видел их в первый раз. Баланов против воли заинтересовался. Чему тут загораться, казалось бы? Плафоны здесь стеклянные, такие, как правило, при высоких температурах скучно раскалываются – в отличие от громко лопающихся лампочек. Ну а бетон трескается и крошится, абсолютно не думая гореть.
– Это не обморок, – неожиданно заговорил Кирилл Мефодьевич. – Обычный сон, необходимый любому здоровому организму. Своеобразная защитная реакция на лабораторные всплески, и пока она есть, надо только радоваться… Наведенная нарколепсия, если хотите. Вот что вам, к примеру, снилось?
