"Фантастика 2024-20.Компиляция. Книги 1-2 (СИ) - Номен Квинтус (книга регистрации txt, fb2) 📗
— Чем Серову к празднику награждать будем?
— Ничем. Ей наградой будет вручение ценных подарков команде математиков. Я уверен, что она этому обрадуется больше, чем очередной медали Героя соцтруда.
— Лонжин?
— Да.
— Это будет правильно. Только я думаю, что вручать надо шесть штук… она же еще девочка, а девочки любят красивые безделушки…
Глава 40
Ванников все же девушек-математиков слегка обманул: ордена им вручили не на следующий день, а спустя почти две недели. Зато вручили их в Кремле, и вручал их лично товарищ Калинин. Вместе с ними еще почти сотня человек там ордена получали, так что скорее всего «обман» объяснялся именно бюрократическими процедурами.
Еще им сказали (не в Кремле, а вовсе даже в одном из кабинетов в Университете), что носить ордена можно и нужно, а на вопросы любопытствующих следует честно отвечать, что награды получены за решение важных математических задач. Получился неплохой такой рекламный трюк: за неделю после этого события в ректорат поступило больше сотни заявлений от студентов, желающих перевестись с исторического или биологического факультета на мехмат.
Ну а к Новому году и физфак получил резкий рост популярности: почти все студенты и все преподаватели, работавшие в экспериментальной лаборатории, тоже получили правительственные награды. Студенты в большинстве — медали «За трудовую доблесть», а часть преподавателей и орденами обзавелись. В основном «Знаком почета», но пятеро (включая, кстати, и Семенова) повесили на грудь Трудовое Красное знамя.
Николай Николаевич правда, получая орден из рук Лаврентия Павловича, не удержался от вопроса:
— А Серову вы награждать не предполагаете?
— Не волнуйтесь за нее, Николай Николаевич, мы ее без наград не оставим. Просто пока мы решили, что стоит прислушаться к ее же собственным словам о том, что новые награды ей вешать некуда. Но список того, что ей куда-то повесить все же придется, мы ведем и ни одну награду не пропустим. Больше того, все постановления о ее награждении уже подписаны, но у нас есть опасения, что она просто… обидится. По каким-то причинам награды она очень не любит и стесняется их носить. Мы заметили довольно много странного в ее поведении, однако было бы более удивительно, если бы человек, помнящий свою собственную смерть, вел бы себя… обыкновенно.
— Это верно… надеюсь, со временем это у нее пройдет. Она ведь очень хорошая девочка…
Весь первый семестр Таня не вылезала из химической лаборатории. То есть на лекции и семинары ходила, и успехи в учебе демонстрировала хорошие — но вот все свободное время тратила на «вонючую химию». Соседки даже не каждый день ее в общежитии видели, и лишь перед Новым годом она там провела целый день. Ну, во-первых, потому что праздник и нужно к нему приготовить много вкусной еды. А во-вторых, Лаврентий Павлович велел ей сидеть в общежитии. Не просто так велел: он лично туда приехал и в скромной компании (состоящей из собственно девушек и трех преподавателей, к работе причастных) вручил им «ценные подарки». Золотые часы Лонжин…
Лаврентию Павловичу кто-то из помощников подсказал, так что всем Таниным соседкам часы были вручены именно такие, о каких она и говорила: небольшие, «женские». А самой Тане Лаврентий Павлович вручил здоровенный «мужской» хронометр, такой же, какой у нее уже был, только в золотом корпусе. И на всех «подарках» имелась гравировка, сообщающая владельцу, что вручаются они «за ответственную работу на благо Родины». С подписью товарища Сталина…
После праздника работы у девушек меньше не стало: началась серьезная доработка программ под управление ракетой не только от координатных датчиков, но и от данных с устанавливаемого на ракете радара — так что все они по шесть дней в неделю трудились под «бодрячком» и спать отправлялись с помощью «тормозухи». Однако работа была очень интересной, их никто не принуждал трудиться с такой интенсивностью — но они сами на предмет «химии» Таню теребили. Ну с этими-то препаратами проблем не было…
В начале марта к Тане зашел опечаленный Николай Николаевич:
— Как врач, тут такое дело… у Леона Абгаровича Орбели, ты его знать должна, он тоже врач известный, дочка приболела.
— Внимательно слушаю.
— Он пытался сам что-то придумать, но… у девушки лучевая болезнь.
— Интересно, где это она ее в Ленинграде-то подхватила? Там же, наверное, причется полгорода срочно лечить начинать!
— Не придется, уже всех, кто в работе этой участвовал, проверили.
— Так, что за работа?
— Маша занималась исследованиями осколков при делении тория.
— Ну почему глупые тетки лезут туда, где написано «проход запрещен»! Ясно же было написано: к торию в ближайшие лет двадцать не лезть, опасно для жизни! Пока не будут доступны плутониевые экраны… вы знаете, каково ее состояние?
— Жива пока, но… Леон Абгарович особо не распространяется.
— Дикий народ, дети гор: у него дочь умирает, а он… Николай Николаевич, меня тогда где-то с недельку в университете не будет, я этой дурой займусь. Сколько ей лет?
— Тридцать два вроде бы… а почему «дурой»?
— Потому что даже когда я ее вылечу, детей у нее не будет. В ряду тория столько гадости получается, там радиацией ей все яйцеклетки уже испорчены. Они же у женщин все еще до рождения закладываются… а их восстановлением мне пока заниматься некогда. Хотя… может, годам к пятидесяти я и это починить смогу, посмотрим. Ладно, я в Ленинград сейчас слетаю, посмотрю, может еще не все так плохо. А если этот врач будет резко возражать против того, чтобы я эту великовозрастную… в госпиталь себе забрала, мне кому звонить чтобы ему по рукам надавали?
— Он сам мне звонил, спрашивал насчет тех, кого ты уже вылечила.
— Еще не вылечила, пока лишь живыми оставила. Надеюсь, и ее смогу. Ладно, я побежала.
В доме Орбели царило уныние. Леон Абгарович даже не удержался, позвонил едва знакомому академику Семенову — ходили какие-то слухи, что у того есть знакомый врач, который знает, как излечить лучевую болезнь. Вряд ли даже близко к истине лежащие, ведь глава семьи сам был выдающимся врачом и о творящемся в медицине прекрасно разбирался. Однако часа через два Семенов позвонил уже сам и сказал, что в Ленинград вылетел, как он сказал, «единственный врач в мире, способный помочь». И уныние на некоторое время озарилось светом надежды. Однако, когда в дверь вошла какая-то совсем молодая девица и представилась, настроение старого врача поменялось на гнев:
— Вы что, издеваться приехали? Или товарищ Семенов вас сюда послал посмотреть, действительно ли моя дочь умирает? Убирайтесь! Прочь из моего дома!
Таня спокойно выслушала поток брани, села на стул и сказала:
— Заткнись, архар. Заткнись и слушай, что я скажу.
— Что вы себе позволяете? Я, между прочим, генерал-полковник медицины и гораздо старше вас!
— Оба тезиса сомнительны. Мне приходилось и маршалов в рядовые разжаловать, правда я его потом обратно в маршалы произвела — но лишь потому, что он все осознал и пообещал больше так не делать. Спросите у Голованова, он подтвердит. Вы попросили о помощи, я — единственный человек на планете, кто такую помощь оказать может — все бросила и прилетела к вам. А вы мне хамите. Ну и кто вы после этого? Баран и есть, причем горный. Давайте, одевайте вашу дуру-дочь, я ее забираю к себе в госпиталь. Или не забираю, тогда месяца через два-три вы отвезете ее на кладбище.
— А вы еще и больного человека оскорбляете! Как вам…
— Я констатирую факт. Ваша дочь — непроходимая великовозрастная дура. Ничего не понимая в химии и почти ничего в атомной физике, она сунулась исследовать то, на чем было большими красными буквами написано «не влезай — убьет». У нее не столько лучевая болезнь, сколько отравление полонием, который, между прочим, сам по себе является сильнейшим ядом, даже если не считать вреда от радиации. А чтобы хватать руками это вещество, нужно быть абсолютной, непроходимой дурой. Ладно, это лирика. Вам повезло в том, что сегодня эта непроходимая… женщина мне интересна как подопытный кролик, так что ее я точно вылечу. У меня из пациентов еще никто не умирал.
