Якудза - Силлов Дмитрий Олегович "sillov" (читать книги полностью .TXT) 📗
— Это что? — спросил Виктор.
— Дондон-яки, — осклабившись, ответил Колян. — В переводе ээээ… жареный дондон. Название происходит от звука средневекового барабана, которым повара зазывали народ есть эту хрень. Буквы в названии не заменять, не блевать, привыкать жрать эту гадость. Потому как нам с тобой в ближайшее время ничего другого не светит.
— А… из чего этот дондон делают?
— Рисовое тесто, сушеные креветки, водоросли, ну и чего удалось свистнуть на кухне. В общем, не смертельно, считай, японская пицца. Там вода, — Колян указал носом на кувшин. — Хасями есть умеешь?
— Чем?
— Ну палочками.
— Пробовал, — кивнул Виктор. — Пару раз с девчонкой в суши-баре.
— Тогда это тоже тебе. Потому как с вилками здесь туго. И суси, а не суши. Здесь тебе не Москва и даже не Подмосковье.
Виктор развернул тряпку.
Завернутые в ней палочки для еды оказались гораздо качественнее тех, что подавали в суши-баре на родине. Выточенные из черного дерева, круглого сечения, с конусовидным острием, они скорей напоминали произведения искусства, нежели предмет сервировки.
— Традиция школы, — вздохнул Колян. — Никто из учеников не имеет своих личных хаси, как все нормальные японцы, а едят вот этими, общими, которым уже незнамо скока лет.
— Так мы разве ученики? — удивился Виктор, отщипывая кусок жареного «дондона».
— Это вряд ли, — горько усмехнулся Колян. — Куклы мы, и с этим тебе придется свыкнуться. А хаси я на кухне свистнул, — пояснил Колян. — Во временное пользование. Жрать чем-то надо, не руками же. Потом верну.
И хмыкнул недоверчиво.
— Говоришь, пару раз в суши-баре ими есть пробовал?
— А что? — пробубнил Виктор, наворачивая японскую пиццу за обе щеки. «Дондон» оказался на удивление вкусным. Хотя с голодухи и жареный картон в тесте пойдет за милую душу.
— Да так, — пожал плечами Колян. — Ты с ними управляешься будто в Японии родился. Или в Китае.
Виктор с удивлением посмотрел на свою руку, сжимающую черные палочки. Действительно, японский инструмент для отправки пищи по назначению лежал в его руке удобно и привычно, словно знакомая с детства вилка.
— Ну ладно, не хочешь — не говори, — слегка надулся Колян. — Поел?
— Угу, — сыто отозвался Виктор, ставя пустой кувшин на столик и заворачивая палочки обратно в тряпку.
— Ладно, я пойду пока, посуду отнесу. Ты до завтра из сарая не высовывайся, чтоб япошки тебя не заметили. На рассвете они к себе обратно под землю свалят, а я перед дедом за тебя замолвлю словечко. Будешь мне помогать, хватит мне за себя и за того парня ишачить.
— А что за дед? — поинтересовался Виктор.
— Да типа завхоза местного, — скривился Колян. — Древний как Фудзияма и такой же крутой — не подойди. Ну знаешь, типа, нет начальника выше уборщицы. Всех здесь шпыняет, и все его слушаются. Как же, смотритель при старом додзё, куда уж нам, сирым да убогим. И по-русски матерится не хуже наших таксистов.
— То есть как по-русски? — удивился Виктор. — Он что, не японец?
— Хе! Ты думаешь, что по-русски только русские матерятся? — хмыкнул Колян. — Здесь все это могут. Школа-то с нашим уклоном.
— Ничего не понимаю, — покачал головой Виктор.
— Чего тут не понимать? Завтра обрати внимание — над входом в додзё висит табличка с цитатой из офигенно крутого древнекитайского полководца Сунь-Цзы, которого даже японцы уважают: «Тот, кто знает врага и знает себя, не окажется в опасности и в ста сражениях. Тот, кто не знает врага, но знает себя, будет то побеждать, то проигрывать. Тот, кто не знает ни врага, ни себя, неизбежно будет разбит в каждом сражении».
— Ты хочешь сказать, что мы — враги для японцев?
— Ну, официально нет, — снова хмыкнул Колян. — Но сам посуди — в Русско-японскую они царским войскам навешали и шмат Сахалина оттяпали. Потом после революции мы их с Сахалина попросили. А в Отечественную ещё и Курилы забрали в качестве военного трофея. Так у них теперь основная тема: отдайте Северные территории, то есть Курилы, и будем дружить. А мы им — а давайте так дружить, без Северных территорий и Охотского моря, которое само собой к тем Курилам прилагается. В результате дружбы как-то не получается. Потому здесь, в Школе, они все поголовно русский учат. Так, чисто на всякий случай.
— Так они меня отметелили потому, что я в их глазах враг? — мрачно поинтересовался Виктор.
— Вряд ли, — покачал головой Колян. — Скорее, за то, что в древнем додзё в ботинках был. При входе в японский дом разуваться принято. А ты в ботинках, да еще и в додзё. Дед бы увидел — ору было б на сутки. Причем орёт он жутко противно. Так что уж лучше лишний раз трендюлей схватить, чем его слушать.
Вспомнив о русскоговорящем деде, «братан» заторопился:
— Ну все, побежал я, давай до завтра.
— А ты как же? — спросил Виктор. — Спать-то где будешь?
— За меня не боись, — подмигнул Колян и широко улыбнулся. — У каждого матёрого ниндзи везде должна быть своя нычка — и не одна. Запомни, это основной закон Школы.
Сказал — и растворился в ночной темноте, сгущающейся за дверным проёмом.
Виктор улегся обратно и в широкую щель недостаточно плотно прикрытой сёдзи принялся наблюдать, как черная пелена ночи поглощает угол японской избы, которую Колян называл «старым додзё». Когда у тебя есть в жизни серьезная цель, со сном можно и повременить.
Он точно помнил — в каменной трубе ботинок на нем не было. Значит, тот, с резиновой мордой, обул его и уложил в додзё — мол, не сдохнет от яда, так ученики забьют. Руки марать не хотел, что ли? Или, как покойный Стаc, на вшивость проверял?
— Задолбали, суки, — прошептал Виктор, извлекая из рукава украденную палочку-хаси и пробуя пальцем остроту кончика. — Куклой для пинков никогда ни для кого не был и не буду.
Острота была недостаточной для задуманного. Разве что зубами чуть обжать…
Обжать зубами не получилось. По твердости палочка была похожа на железную.
Виктор пошарил по стенам, нащупал что-то типа садовых ножниц и кое-как заточил ими своё оружие.
Тем временем бархатная темнота ночи затопила все вокруг. Виктор осторожно отодвинул сёдзи и выглянул наружу.
Вроде никого. Лишь два овальных подвесных фонаря из рисовой бумаги, закрепленных под маленькими островерхими крышами на специальных столбах, покачиваются в такт порывам ветра, бросая на стены старого додзё причудливые движущиеся тени.
Он, крадучись, вышел из сарая и, стараясь не попасть в освещенную зону, двинулся вдоль стены.
В темноте ночи старое додзё было похоже на склеп, вырубленный из черного мрамора. На мгновение Виктору стало жутко — уж больно сильно этот мрачный силуэт отличался от привычных глазу форм зданий его родины. Веяло от него седой древностью, чужой культурой, и, словно живые, метались по лишенным окон перегородкам тени древних воинов, собственным потом, кровью и страданиями заплативших за своё Мастерство, когда-то в незапамятные времена ковавшееся за этими стенами.
Но ненависть была сильнее страха.
Виктор слишком хорошо помнил самоуверенное лицо молодого японца, нанесшего первый удар. Несомненно, он был лидером группы и по его команде началось избиение. Бывает такое — взглянешь в глаза человека и сразу поймешь — или ты его, или он тебя сломает, вобьет в пол ниже плинтуса, сделает все, чтоб ты сам перестал считать себя человеком. И будешь ты по жизни его сапоги чистить да ворот хэбэшки подшивать, лишь бы не получить очередной порции трендюлей, с некоторых пор тебе положенных и за мнимые провинности, и просто так, оттого, что Великому и Ужасному захотелось кулаки почесать.
— Вот уж хрен тебе! — прошипел Виктор, сжимая в кулаке деревянную заточку и медленно, шаг за шагом приближаясь к раздвижной двери додзё.
Видимо, ни часовых, ни дневальных в японской казарме уставом не предусматривалось. Осторожно, миллиметр за миллиметром отодвинув сёдзи, Виктор ужом вполз в спальное помещение.
