Иная терра.Трилогия - Эльтеррус Иар (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
За секунду до столкновения он перевернулся, стремительно расправляя крылья. Злой ветер вывернул суставы, но Коста удержался, мягко спружинил ногами, отталкиваясь от обледенелой снежной корки, и вновь взмыл в небо.
Полет, набор высоты, крутое пике, выход, кульбит… Он давно не летал так — свободно и просто потому, что хотел. Наверное, он еще никогда не летал просто потому, что хотел. Крылья — инструмент долга, и только. Может, это было неправильно, но в чем-то такое отношение помогало выживать, выполнять приказы Кейтаро и не сойти с ума при этом.
Теперь было можно не выживать, а жить. Коста тихо и немного безумно засмеялся.
Этого не могло быть. Просто не могло быть. Даже теоретически, даже предположительно, даже во сне или кошмаре.
Этого. Не. Могло. Случиться.
Но это случилось.
Это было на самом деле.
Усмешка, едва заметное движение бровей. И слова, сорвавшиеся с бледных, почти белых губ.
«Я имею в виду то, что ты услышал. Ты свободен от Закона… если это можно назвать Законом. Ты — свободен. Но не приведи Создатель тебе заставить меня пожалеть об этом…»
После ухода Эрика Коста больше часа сидел неподвижно, уставившись в одну точку невидящим взглядом, и, кажется, даже не дышал, погрузившись в музыку и собственную мятущуюся душу.
А потом сорвался с места, прыжком преодолев отделявшее его от окна расстояние, оттолкнулся от подоконника, расправляя крылья. И полетел. Просто так.
Небо на востоке светилось золотисто-багряными тонами рассвета, хотя солнце и встало уже больше двух часов назад. Но для Косты рассвет сегодняшнего дня остался в душе навсегда, краски небес запечатлелись на сердце, а ликование новорожденного дня наполнило его жизнью и смыслом.
Он летал весь день. Бесился в небе, как внезапно обретший крылья мальчишка-мечтатель. Чем выше, тем холоднее становился воздух, но Коста был мокрый, как мышь — он еще никогда так не уставал физически и никогда еще не был так счастлив.
Да был ли он вообще когда-либо счастлив?!? По-настоящему счастлив, а не как в тот день, когда услышал свой приговор и узнал о возможности хотя бы частичного искупления совершенного им.
Нет, не был. Никогда. Никогда — до сегодняшнего дня.
Эрик мог потребовать чего угодно. Коста сделал бы все, принял бы все — за один только этот день он готов был отдать все на свете: жизнь, свободу, даже крылья, готов был вернуться к тому существованию, которое вел все долгие годы со дня оглашения приговора и трансформации. Не готов он был лишь на одно — вернуться в ту жизнь, что была до встречи с хрупкой светловолосой девочкой, показавшей ему, кем он был и что творил. Да, сейчас Коста знал, что никакой девочки не было — был лишь Закон, принявший нужное обличье. Но, по сути, это не так уж много меняло.
Набрав максимальную высоту, Коста распластал крылья, позволив себе свободно скользить по воздушным потокам. Как же это, оказывается, прекрасно — летать! Какое же счастье — жить!
На горле сжались ледяные пальцы ужаса. Ужаса — и понимания. На сей раз — полного, настоящего понимания.
Жить. Летать. Мечтать. Верить. Творить. Желать. Дышать.
Скольких он лишил этого? Скольким оборвал крылья, скольких предал жуткой смерти просто так, себе в угоду, для собственного удовольствия? Как вообще можно было получать удовольствие от такого? Как можно наслаждаться жуткой предсмертной болью безжалостно замученной женщины? Как?!!
И какое он имеет право после всего этого — летать, дышать, желать, жить?
Правильно, никакого.
Что-то внутри него протестовало, но Коста не обращал на это внимание. Оправданий нет и быть не может. Права на жизнь — тоже нет, и тоже не может быть. Пусть страшно, пусть больно — но он жил все эти годы, украденные у несчастных жертв.
Но больше он жить — права не имеет.
Перевернуться в воздухе головой вниз, сложить за спиной ставшие бесполезными крылья, что оплачены чужой кровью и мукой. Высота чудовищна — не выживет даже он.
Скорость выше с каждой секундой. Кара все ближе. Пока жив — дышишь, пусть и не хочешь, пока жив — имеешь шансы, хоть ими и не пользуешься, пока жив — можешь искупить, даже если в прощении не нуждаешься.
А он не имел права на то, чтобы заслужить прощение.
Земля приближалась быстрее, чем когда-либо.
Коста закрыл глаза, мысленно улыбаясь.
Его спасли инстинкты. Подавленное и запрещенное самому себе многие годы назад вновь обрело силу, когда прозвучало безразличное, констатирующее: «Ты свободен». Он хотел жить слишком сильно, сильнее, чем когда-либо — потому и решился убить себя, потому и не смог.
В сотне метров от земли закричал, развернул крылья, сопротивляясь неминуемому, почти что весь обратился в эти крылья — единственное, что могло спасти. Сопротивление воздуха рвало суставы, рвало сухожилия, выдирало широкие маховые перья едва ли не с мясом.
Но все-таки он смог. За мгновение до соприкосновения с землей изменил структуру крыльев, сгруппировался, почти что полностью заворачиваясь в кокон стальных перьев.
Страшный, несмотря на все предпринятое, удар выбил воздух из легких, заставил подавиться собственным криком. Коста покатился по бугристому, заледенелому склону, внутренним слухом он разбирал за сумасшедшим грохотом сердца хруст ломающихся костей и треск разрываемых мышц, но заставлял себя сосредоточиться лишь на одном — не размыкать крыльев.
Последний раз ударившись всем телом об осколок гранита, крылатый понял, что безумное падение прекратилось, и он жив. Набрав полную грудь воздуха, Коста на несколько секунд задержал дыхание, потом резко выдохнул, одновременно раскидывая крылья и вытягиваясь.
Острая боль пронзила все тело, от кончиков пальцев рук и ног и до кромок перьев, которые, теоретически, вообще не должны были чувствовать ровным счетом ничего. По подбородку потекла кровь, а по вискам — слезы, и их не удалось сдержать.
Так больно — физически — ему не было со дня трансформации.
Небо на закате окрасилось алым, и вскоре погасло — зимний закат короток, и редко ярок.
Боль понемногу отступала — Коста почти видел, как повышается до предельной границы количество эндорфинов, как запускаются механизмы регенерации, ускоренной до недостижимого уровня. Теперь нужно было поторопиться.
Левая рука уцелела, зато плечо правой было раздроблено — оно пострадало больше, чем что-либо еще. Придется обойтись одной рукой.
Превозмогая вспыхивающую при каждом движении жгучим пламенем боль, Коста сел, упираясь в землю крылом. С трудом дотянулся до ноги, положил пальцы на согнутую в том месте, где суставов просто не могло быть, голень, резко дернул, ставя на место.
Крик сорвался, застряв в горле. Перед глазами потемнело.
Но через буквально минуту он уже тянулся к следующему перелому…
Умная и чертовски сложная машина, в которую Закон превратил его тело, могла очень и очень многое. Например, сложить из кое-как поставленных на место осколков плеча — здоровые, без следов дробления, кость и суставы. Но вправлять переломы — не умела. Если бы крылатый оставил ногу переломанной под углом в сорок градусов — она могла бы так и срастись. Как-то раз ему даже пришлось потом заново ломать самому себе кости.
Когда Коста закончил, тонкий серп растущей луны поднялся высоко над горизонтом. Крылатый поднялся на ноги, осторожно, медленно расправил крылья, вытянул руки, проверяя, все ли в порядке? Его все еще слегка мутило, в животе сворачивалась тугим клубком отложенная боль — но это все уже не имело особого значения. Он мог летать и сражаться, а все ушибы и царапины, отбитые внутренние органы и прочие менее значительные повреждения вполне могут подождать до ночи, когда он ляжет спать и восстанавливаться. Например — что это вообще было?
Коста глубоко вдохнул, медленно выдохнул, снова вдохнул. Опустился на смерзшийся снег, скрестил ноги, закрыл глаза, погружаясь в полумедитативное состояние. Здесь не было места эмоциям и желаниям, разум легко отбрасывал привнесенное и оставалась лишь самая суть. Четко и коротко формулируя вопросы, крылатый достаточно легко получал от себя такие же четкие и короткие ответы.
