Люди огня - Волховский Олег (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗

Эммануил занимался войной явно больше, чем Торой, но «сделал и преуспел». В том, что он истинный Машиах, уже мало кто сомневался,

Он обнял Матвея, мы с Марком преклонили колени. Он кивнул нам:

— Встаньте!

Я почувствовал укор совести. Я не хотел исполнять его приказа, я пытался спасти его врагов. Когда я был с ним, я словно переходил черту: в моих мозгах все переворачивалось, и черное казалось белым.

Мы поднялись на Храмовую гору и вошли в Храм, еще официально не освященный. Эммануил отошел в этом проекте и от храма Соломона, и от храма Ирода, и от описания Маймонида. Храмовое пространство было единым: ни Зала, ни Святая, ни Святая Святых.

— Эра Машиаха — иная эра. После освящения Храма все посты станут праздниками, а Господь будет со своим народом, и любой сможет прийти к нему. И не станет ни йешивы [142], ни изучения заповедей, потому что заповеди будут начертаны в каждом сердце, как на скрижалях Завета.

Ультраортодоксы хмурились. Нет, говорил-то Машиах все правильно, только Храм получился уж больно реформистский. Но Эммануил был слишком силен, чтобы обращать внимание на ортодоксов.

Господь осмотрел здание:

— Неплохо. Молодцы. Сегодня, на закате, жду вас здесь.

В центре Храма вместо алтаря стоял стол. Присутствовали все апостолы: даже Симон, которого я не видел более двух лет, даже Том Фейслесс. Из Японии приехал Варфоломей, из Европы — Яков Заведевски. Я улыбался им, я ловил взгляды. Только мы с Марком были живыми, только мы еще не умирали. Эммануил сидел во главе стола. Рядом с ним Мария Новицкая. После памятных афганских событий она больше его не покидала.

Храм сиял багровым, где-то далеко трубили в шофар — или мне это показалось? Господь готовил причастие. Тайная вечеря.

Давно этого не было. Я возрадовался сердцем. Именно так, только высоким штилем! В этот момент я понял, что все мои метания, вся рефлексия объяснялась только долгим отсутствием этого хлеба и этого вина.

Чаша пошла по кругу, Господь преломил хлеб и протянул мне кусок. Я пригубил вино. Силоамское, но обычное Силоамское ничто по сравнению с вином причастия Третьего Завета. Я пригубил огонь, тот же, что в Китае, тот же, что в Японии. И мне мучительно захотелось рассказать ему о Терезе, моем предательстве, моем глупом милосердии, противном божией воле. Я предупредил его врагов. Это ли не предательство?

Эммануил в упор смотрел на меня.

Причастие закончилось. Мы встали из-за стола. Эммануил подозвал меня.

— Ты хочешь остаться, Пьетрос? Ты хочешь мне что-то сказать?

Мне стало страшно. Наверное, я побледнел.

— Останься! Я приказываю, — уже другим тоном сказал Эммануил.

Мы остались одни. Господь сидел за столом, я стоял перед ним.

— Ну! Давай, исповедуйся.

Я вздохнул.

— Я очень не хотел выполнять приказ об уничтожении обитателей Бет-Гуврина и сделал все, чтобы жертв было меньше.

Я не упомянул о Терезе, хотя имя вертелось на языке, готовое сорваться. Я боялся не за себя — за нее. Ее не пощадят.

— Я знаю, — кивнул Эммануил. — Есть заповедь «не убий», но покорность слову Господа не выше ли исполнения заповедей? Это не первый народ, который я приказываю уничтожить. Был, например, амалик, вставший на пути у евреев, когда они вышли из Египта и скитались по пустыне. Царь Саул стер с лица земли этот народ по моему слову. Ты не послушался.

— Я применил газ.

— Не оправдывайся. Ты послушался не вполне. Для проклятия Саула было довольно того, что он оставил в живых царя амалика. Ты пощадил многих, но я люблю тебя и потому прощаю. Вы, мои апостолы, должны пройти через три посвящения, принести три жертвы: убить человека ради меня, убить святого ради меня и умереть ради меня. Две первые жертвы ты принес. Осталась третья. Я не настаивал на ней, во-первых, потому, что мне нужно твое согласие — жертва должна быть добровольной, и, во-вторых, потому что мне нужен был смертный во главе моего народа, ничем не отличающийся от него. Но эта ноша не для смертного тела. Ты — первый из моих апостолов, Пьетрос, и ты должен получить бессмертное тело так же, как все остальные.

«А Марк?» — я не произнес этого вслух, но он понял.

— Не беспокойся о Марке, думай о своей душе — не о чужой. Марк верен мне. Если я захочу дать ему бессмертие — он примет его, не колеблясь. А ты сомневаешься. Прошло время сомнений, Пьетрос, настало время выбора. Знаешь, почему Храм именно на этой горе?

— Здесь был Храм Соломона и Храм Ирода.

— А еще раньше?

— Не знаю.

Он вздохнул.

— Именно здесь, на этой горе, было жертвоприношение Авраама, именно здесь он должен был убить своего сына.

— Убийства не случилось.

— Ты воскреснешь.

У меня засосало под сердцем: я ждал этого и боялся.

— Не сегодня, Пьетрос. Еще не все готово. Храм еще не освящен, как должно. А завтра начинается ханука. После праздника, третьего тебефа, накануне Рождества, я жду тебя здесь в одиннадцать вечера. Не бойся, я не потребую от тебя героизма Варфоломея. У тебя девять дней на размышление. Если ты не придешь — мы расстанемся. Я устал тебя увещевать.

Храм был освящен на хануку, точнее, днем, накануне хануки — все еврейские праздники начинаются вечером, на закате.

Огромная процессия шла к Храму: впереди Господь и апостолы, за нами священники и народ. Эммануил восстановил институт коэнов — иудейских священников. Да, каждый теперь мог войти в любую часть Храма, но приносить жертвы — целая наука, без знатоков не обойтись. А Господь намеревался возобновить жертвоприношения. Заранее были изготовлены и преподнесены Эммануилу льняные священнические одежды. Он сам выбрал из колена Леви тех, кто должен был стать коэном. И они шли за нами: белые льняные хитоны под льняные пояса — одежды Аарона, и первосвященник в четырехслойных золотых одеждах и высокой шапке, напоминающей митру.

Когда мы поднялись на Храмовую гору, конец процессии еще был в Новом Городе.

Господь подошел к малому алтарю, который внутри храма: черный камень с золотым Солнцем Правды и двумя звездами Давида, слева и справа от Свастики Эммануила. Он воздел руки к небу и благословил народ:

— Благословен Господь Бог Израилев, ни одно слово его не осталось неисполненным!

Взял елея, помазал жертвенник и окропил священников.

Привели овена. Эммануил взял нож с сияющим лезвием и Солнцем Правды на рукояти, запрокинул голову жертвы и мгновенным ударом перерезал ей горло. Хлынула кровь. Шхита — традиционный способ убиения жертвы. Кошерный.

Я опустил глаза и тут же поднял: с моими грехами смешно бояться крови.

Кровью овена Эммануил семь раз окропил алтарь и вылил кровь к его подножию. Он знал Тору и точно следовал рекомендациям Левита, так Моисей освещал Скинию Собрания.

Вид крови будит в душе человеческой некие тайные струны, которые начинают звучать в унисон то ли с небесами, то ли с Преисподней. Недаром во всех древних религиях приносили кровавые жертвы, мазали себя их кровью и плясали в экстазе перед богами.

Священники подняли жертву и возложили на алтарь. Она вспыхнула странным белым пламенем без дыма, словно была пропитана бензином и в нее ударила молния. Белые, льняные, как у священников, одежды Господа засияли.

«От одежд, в которые Всевышний оденет Машиаха, будет исходить сияние от одного конца света до другого. И евреи будут пользоваться этим светом и скажут: „Благословен час, когда создан был Машиах. Благословенная утроба, из которой он вышел. Благословенно поколение, которое видит его. Благословенно око, достойное взирать на него. Уста его отворяются для благословения и мира. Язык его дает прощение, молитва его — сама сладость, мольба его свята и чиста“.

Сияние заполнило храм.

Он шел в этом сиянии к выходу, воздев руки к небу. Он вышел из дверей, он ступил на ступени, и облако сияния двигалось вместе с ним. После этого можно было поверить во все, вплоть до манны небесной и мяса Левиафана на мессианском пиру.