Инквизитор - Семенов Сергей "Ssereys" (книга бесплатный формат txt) 📗
Единственное, что почувствовал Борис, как только открыл глаза, так это то, что его тело не принадлежит больше Творению. Оно перешло в Тесил, стало частью смещенной реальности, позволяя Борису на законных основаниях воспринимать мир таким, каким еще совсем недавно он разглядывал его, лишь надев на шею амулет «Глаз Мира». И еще пришло неожиданно горькое осознание, что для людей он теперь никто, пустышка, невзрачная тень, не стоящая даже мимолетного взгляда. Незаметность – благословение и проклятие всех дархов. Теперь главное – научиться вновь возвращать свое тело в Творение. Формула заклинания, совсем простенькая, как детская считалочка, вертелась в голове Хранителя, но пока он не знал, как правильно использовать ее. Нужен был другой дарх, способный преподать ему пару уроков колдовства. Только вот единственный известный ему дарх, действительно готовый помочь, лежал сейчас в церкви поодаль от него, и неопытный священник пытался провести над ним обряд Очищения.
Внезапно легкий ветерок донес до Бориса уже знакомый аромат лесных трав и цветов. Нежные пальчики коснулись его плеча, горячее дыхание демоницы приятно погладило щеку.
– Встань, Хранитель. Тебе пора. Твоя ведьма умирает! – прошептала Геката.
Пальцы до боли сжали плечо Бориса. Черные когти прорвали кожу, погружаясь в плоть новообращенного дарха. Борис попытался закричать, но другой, неожиданно сильный крик резанул его по ушам, заставляя испуганно вздрогнуть и… открыть глаза.
Джип. Дорога. Лес. Он сидел на ступенях церкви и, похоже, никуда отсюда не уходил. Просто задремал. И увидел очередной кошмар. Только вот что там сказала Геката о его ведьме?!
Резко вскочив на ноги, Борис обернулся к двери храма и встретился взглядом с участковым. Не нужно было даже быть дархом, чтобы понять, что сейчас чувствует Олег. Но Борис, став отныне оборотнем, а значит, неплохим эмпатом, сам не желая того, ощутил весь ужас и растерянность, пропитывающие сейчас трепещущую душу человека, впервые видевшего воочию обряд Очищения, проводимый над настоящей ведьмой. Олег был в шоке. Но пока держался неплохо. Наверное, потому, что у него было одно незавершенное дело. Он должен был сказать Борису… Должен был сказать… Должен…
– Что с ней? – едва ворочая вмиг онемевшим языком, прохрипел Хранитель.
Олег посмотрел на него, словно видел впервые. Но нашел в себе силы и ответил:
– Это было чудовищно. Она так кричала, так страдала! Я пытался ее удержать, но у меня просто не хватило сил. Ее проволокло до алтаря, а потом бросило под самый свод. Батюшка не остановился и продолжал читать молитву, а она билась в какой-то совершенно безумной истерике, сорвала повязки, выкрикивала непонятные слова. Я видел, как из ее ран течет кровь. Там весь алтарь… – Олег запнулся, не в силах продолжать.
Понимая, что больше от него ничего не добиться, Борис оттолкнул участкового в сторону и бросился в церковь.
Дайлана лежала на полу, возле забрызганного ее же кровью амвона, по пояс обнаженная и совершенно неподвижная. Рядом полулежал отец Василий, растрепанный, изнеможенный и совершенно опустошенный. Не зря изгонять бесов брался далеко не каждый священник. Многие просто не выдерживали этой борьбы. Тьма была слишком сильна для людей. Эффективно провести обряд Очищения мог только очень сильный кампер. Батюшка таковым не являлся.
Оставив сочувствие на потом, Борис подбежал к ведьме, склонился над ней, осторожно коснулся кончиками пальцев щеки девушки. Ничего! Холод. Пустота. Ничто. Хранитель не знал, что дархам дано так ясно видеть и чувствовать чужую смерть.
– Она мертва, – тихо сообщил отец Василий, едва ворочая языком. – Я ведь предупреждал.
Борис посмотрел на него так, что священнику захотелось моментально провалиться на месте. Это была даже не ненависть. Ведь нельзя ненавидеть того, кто старался помочь. Просто сейчас Борису не хотелось слышать объяснения отца Василия.
– Заткнитесь, батюшка, – сухо прошептал он, осторожно приподнимая еще теплое тело ведьмы и прижимая к груди.
Дайлана была еще здесь, рядом, такая близкая, но уже такая недоступная. Хранитель не чувствовал этого, как ведьмы и ведьмаки, он просто знал. Ведьма уходила от него. И от понимания собственного бессилия перед старухой Смертью Борису хотелось кричать.
И он закричал. Громко и отчаянно, не выпуская тело Дайланы из своих объятий. Глядя на огромное мозаичное изображение седого старца, летящего среди облаков под сводом церкви.
– За что? Ну что она сделала Тебе? Что сказала? Что же Ты творишь, всесильный Создатель, почему так поступаешь с теми, кто так предан Тебе! Или Ты уже привык забирать самых чистых, самых лучших, оставляя всю грязь здесь? Тогда я не удивляюсь, почему Ты проигрываешь эту Войну!
– Что ты такое говоришь! – опомнившийся священник тронул Бориса за плечо, стараясь образумить его.
Хранителю нужно было лишь обернуться, взглянув на батюшку, и отец Василий, получив мощный удар в грудь, кубарем отлетел к стене. Как это получилось, Борис даже не задумался. Ему было совершенно безразлично, как себя чувствует несчастный. Сейчас он прижимал к груди девушку, которую встретил всего два дня назад. Успел полюбить. Успел потерять. Так бессмысленно и нелепо. Потерять, стараясь спасти. Что же это, Всемогущий Творец? Жестокость или безразличие? А может, Ты действительно не слышишь? Или, как считают дархи, не желаешь слышать!
– Прошу, не забирай ее у меня, – взмолился он, понимая всю бессмысленность своих слов. – Прошу, оставь ее здесь. Она так нужна мне, неужели Ты не понимаешь этого? Прошу…
Борис не плакал, когда умер его отец. Борис не плакал, когда стоял над могилой Виктора. Но сейчас, сам не понимая почему, он вдруг почувствовал, как глаза наполняются слезами, а мир превращается в большое размытое пятно.
– Пожалуйста… Помоги…
Не было света, льющегося с небес. Не было голоса, идущего из стен. Не было грома и молний. Не было ничего, о чем успели нафантазировать те, кто представлял себе встречу со Всевышним. Просто Борис внезапно ощутил, как что-то коснулось его сознания, пробуждая ото сна. Это были знания, заложенные в мозгу во время его Обращения. Заклинание сформировалось мгновенно и как бы само собой. Борис даже ничего не успел понять. Сила могучим потоком хлынула из него. Но не рассыпалась в пространстве бесполезными брызгами, а, скрученная в одно неимоверно сложное заклинание, которое разум Бориса даже не мог осознать и постигнуть, ударила в грудь мертвой девушки. В тот же миг что-то могущественное и непостижимое коснулось окаменевшего сердца Дайланы, нежно сжимая его и посылая застывшим мышцам один-единственный коротенький импульс, пробуждающий к жизни мертвую плоть. Сердце ведьмы нервно дрогнуло, сделало пробный удар и снова затихло. Но ненадолго. Спустя несколько секунд оно ударило вновь, уже более уверенно. И еще раз. Из горла оживающей донесся едва слышный хрип. Легкие вновь начали свою работу, насыщая кровь кислородом. Дайлана была сейчас полностью опустошена. В ней не сохранилось ни капли Силы, способной удержать жизнь. Но теперь энергия тоненьким ручейком текла из тела Бориса, образовав Нить Жизни, и Хранитель с радостью отдавал свою Силу. Отдавал столько, сколько было нужно, и не жалел ни о капле энергии, возрождающей очаровавшую его ведьму. А Дайлана действительно возрождалась. И уже поднявшийся на ноги священник и вбежавший в церковь участковый Олег видели, как, выплевывая сгустки крови, затягиваются раны на теле ведьмы, как наливаются румянцем впалые щеки, как выравнивается дыхание. И как бледнеет Борис, теряя силы. Должно быть, он отдал бы все. По крайней мере, он сам был готов к этому. Но подобной жертвы от Бориса не потребовалось. Заклинание оказалось универсальным. Оно забрало ровно столько энергии, сколько было необходимо для оживления мертвой плоти, не убивая при этом донора. Мягко, осторожно. Так, что даже Хранитель практически ничего не почувствовал. Однажды он сдавал кровь. Так вот, тогда он чувствовал себя приблизительно так же. Легкое головокружение, небольшая слабость. Но не более того. Впрочем, и этого оказалось достаточно. Борис был обессилен, и случись ему сейчас вступить в схватку с кем-либо, будь то даже обычный человек, поражение Хранителю было бы обеспечено. Он проиграет даже младенцу. А ведь по следу беглецов идут отнюдь не дети.
