Опрокинутый купол - Буянов Николай (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
– Отлично, отлично. Вам удобно?
Кот Феликс подошел и потерся о ноги, требуя ласки. Она слегка улыбнулась и смежила веки.
– Просится на улицу, – сказал Бронцев. – Сейчас выпущу. Обратно он возвращается сам – научился открывать дверь на кухне.
Щелкнул замок, Марк вернулся и сел напротив.
– Постарайтесь не напрягаться и ни о чем не думать. Слушайте мой голос. Сейчас я начну считать…
Тьма сгустилась, гостиная потеряла четкие очертания, линии и углы поблекли, где-то на границе гипнотического сна и яви она увидела промелькнувшую фигуру подростка, почти мальчика со светлыми волосами, похожими на солому, в домотканой рубахе, услышала топоток в районе прихожей, трюмо еле заметно качнулось и отразило нечто – вроде бы женская рука… Пациентка вздрогнула, но властный голос успокоил:
– Все хорошо, голубушка. Слушайте меня. Сейчас вы в Осташкове. Лето… Вы идете по улице, рядом ваш друг – человек, которому вы доверяете. С ним вам хорошо и спокойно. Вы держите его за руку, ощущаете тепло его ладони…
– Да, – шепотом отозвалась она.
– Опишите, что вы видите перед собой.
Губы ее увлажнились и изогнулись в улыбке, выражение лица стало мягче, и она произнесла что-то невнятное, нежное и грустное. Будто читала стихотворение. Или молитву…
…День они провели в Осташкове. Сперва прибились к какой-то автобусной экскурсии, но вскоре надоело: старенький «Львов» на подъемах ревел, как больной бегемот, остальное время натужно сипел, точно астматик. Жалко было автобус. И голос у экскурсоводши казался каким-то безликим, рождавшим воспоминания о школьных годах и учительнице литературы. Впрочем, даже этому монстру в очках цвета расплавленного металла интереса к «изящной словесности» отбить не удалось – слава богу, мама тоже была литератором, каких поискать. Стихи не говорила, а будто пела – очень своеобразно, полушепотом, завораживающе:
Я давно ищу в судьбе покоя,
И, хоть прошлой жизни не кляну,
Расскажи мне что-нибудь такое
Про свою веселую страну…
Прокатились по Ленинскому проспекту от пристани до вокзала, пересели на «маршрутку» до Троицкого плеса, и – словно окунулись в самую середину прошлого века. Места тут были тихие, прямо-таки патриархальные – ни гомона, ни автомобильных гудков, лишь мостовая из брусчатки, и по обе стороны – одно– и двухэтажные дома: первый этаж кирпичный, второй – деревянный, облицованный потемневшими от времени досками и украшенный затейливой резьбой вдоль причелин. Проехала бы мимо пролетка, запряженная рысаком в серых яблоках, с облаченным в армячок лихим бородатым кучером – они бы не удивились.
Скоро деревянная улица закончилась. Дорога превратилась в грунтовую – не дорога, а просто широкая тропинка, уходящая в гору. Склон горы был усыпан ярко-желтыми пушистыми одуванчиками. Припекало солнце, но в меру, не до дурманящей духоты. Они взобрались на холм и вдруг увидели развалины древней крепости. Собственно, не вдруг – они заметили зубчатые очертания из белого камня издалека, и какой-то прохожий из местных объяснил, что крепость-то есть (и холм называется Крепостным), но кто ее воздвиг и когда – неизвестно. Некоторое время назад приезжали ученые мужи, обнесли «объект» колючей проволокой, долго копали, потом спорили над какими-то важными находками, но, не придя к консенсусу, вскоре снялись, будто стая грачей по осени, и убыли восвояси. Кажется, ответов на свои вопросы они так и не получили.
Вблизи камень оказался не белым, а серовато-желтым, в прожилках и рыжих подпалинах какого-то лишайника. Стены были здорово разрушены, уцелели только две башни – совсем такие, какими их рисуют в детских книжках. Но все равно архитектура была непонятная, словно укрепления строили сразу несколько зодчих из разных концов света – сперва спорили, доказывая, что именно его проект – самый удачный, потом решили объединить их, чтобы угодить всем сразу. Еще на холме был высокий собор с заколоченным крест-накрест входом в виде римского портика, разрушенная часовенка со следами давнего пожара и низкий каменный дом. Тоже пустой.
Олег подошел к церкви, подергал доски, закрывавшие дверь. Доски поддались неожиданно легко, хотя на первый взгляд казались прибитыми намертво. Дверь отворилась без скрипа, сама собой, словно приглашая внутрь.
– Не ходи, – вырвалось у нее.
Он посмотрел удивленно и чуть насмешливо.
– Почему?
– Я боюсь.
– Здесь никого нет.
Она оглянулась кругом и поняла, что именно ее испугало. Тут действительно никого не было. Даже воробьи не чирикали. Далеко внизу в утренней дымке лежал город, вытянувшись вдоль центрального проспекта. Дома уютно утопали в зелени. Слева, недалеко от берега серебристого озера, торчали трубы кожевенного завода (впрочем, на данный исторический момент бездействующего и ожидающего превращения в совместное австрийско-российское акционерное общество) и два башенных крана. Картина насквозь знакомая – и все равно она чувствовала, что от этого мира их отделяет невидимый барьер. Все застыло, из раскрытой двери повеяло затхлой сыростью и холодом.
Олег уже скрылся внутри. Чертыхнулся, споткнувшись о какую-то ржавую железяку, и помахал рукой спутнице: пойдем, мол, не бойся. Она, поколебавшись, вошла следом.
Внутри, конечно, было пусто. Другого и ожидать было трудно – вся история матушки-Руси, страны с непредсказуемым прошлым, вихрем пронеслась над этими стенами, терзая, калеча, нанося глубокие раны… По неединодушному мнению специалистов («липовых» – ехидное дополнение Олега) – середина двенадцатого столетия. А значит, храм должен помнить еще нашествие Батыя и Тохтамыша (последний, впрочем, сюда мог и не дойти, повернув оглобли от стен Москвы), и церковный раскол, и превращение в картофельный склад (это уже в наш просвещенный век), и даже возможные потуги к реставрации, окончившиеся пшиком (денег нет). Не было видно фресок, да и вообще не было никаких украшений, лишь неусыпные стражи – каменные крылатые львы – притаились в пятах арок. Из двух узких окон падали косые солнечные лучи.
В их перекрестье, перед возвышением, на котором предполагался алтарь, спокойно стоял мальчик…
Марк вздрогнул против воли, завороженный рассказом пациентки.
– Мальчик? Откуда он взялся?
– Ниоткуда. Он был очень странно одет. Будто сошел с картины…
– Какой именно?
Женщина сделала усилие, сосредоточившись.
– Нестеров. «Явление отроку Варфоломею». Знаете, пастушок в домотканой рубахе. У меня дома на стене висит репродукция.
– Возможно, просто деревенский мальчишка.
– Нет, нет!
Она сделала паузу, потом проговорила:
– Он назвал меня госпожой.
– …Они прорвались в западные ворота, госпожа!
Голос пастушка звенел, как натянутая струна. Женщина вдруг очень отчетливо поняла: это все, это конец. Помощь вовремя не поспеет. Да и ждать ли ее вообще… Князь Михаил, брат покойного ее мужа Василия Константиновича, давненько поглядывал в сторону кипчакских степей, посылал хану дорогие подарки, сватался к младшей дочери доверенного лица Батыя хана Мелика (позже, в конце 1238 года, тайно бежал в Венгрию, где и умер с арбалетной стрелой под лопаткой). Ждать ли подмоги?
Она бы погибла в мгновение ока, но сработал могучий инстинкт жизни, будто труба пропела над ухом. Еще ничего не осознав, она толкнула отрока к стене и сама присела, обхватив голову руками. Длинная зазубренная стрела свистнула, едва не задев волосы, и ударилась о камень, оставив маленькую лунку.
Здоровенный монгол вырос на пороге, будто выйдя из ночного кошмара, – злобные раскосые глаза над широкими скулами, обвислые усы вокруг рта и спутанные волосы, выбивающиеся из-под шлема. Издав победный визг, он широко взмахнул кривой саблей (княгиня лишь вздохнула и зажмурилась. Даже имя Господне произнести времени не оставалось). Но удара не последовало. Нукер вдруг покачнулся, ярость во взоре исчезла, сменившись удивлением и болью. Чужой меч, вонзившись в спину, прошел сквозь тело насквозь, и кончик его вылез из груди, из разреза в кожаном панцире. Монгол постоял секунду (княгине почудилось, что он не умер и сейчас – кошмар продолжался – пойдет крушить, не чувствуя застрявшего в теле клинка), но глаза затуманились, и он упал с деревянным стуком, не согнув коленей.
