Иная терра.Трилогия - Эльтеррус Иар (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗

Коста говорил долго и подробно настолько, насколько это было возможно. Говорил негромко и отстраненно, полностью погрузившись в воспоминания. Он даже не замечал, что по его щекам текут слезы.

— Она должна была стать тридцать восьмой и наверняка не последней. Но мне повезло, повезло так, как я не заслужил. Я до сих пор не знаю точно, кто она была, почему она пришла — мне никто этого не объяснил. Она заставила меня осознать, какая же я мразь. На протяжении всей жизни я сеял вокруг себя только зло, боль, страх, ненависть. Я не знал, что дальше делать. Хотел застрелиться, но… знаешь, умереть — это было слишком мало для меня. Я не заслужил даже смерти. И я должен был как-то искупить. Я бросил свои дела, уехал из Москвы в Питер. А по дороге в купе зашла она. И рассказала, что я могу встать на сторону тех, кто борется с такими, каким был я сам. Конечно же, я согласился.

— Коньяк закончился… — прошептала Катя, глядя на бутылку.

— Хочешь еще? Впрочем, о чем я… конечно, хочешь. Я сейчас принесу. А пока… я хочу, чтобы ты это увидела. Ты должна понять, что я такое.

Комп включился совершенно бесшумно. Коста включил проецируемую клавиатуру, открыл папку с фотографиями. Запустил первый цикл снимков.

— Тридцать семь циклов, в каждом — пятнадцать снимков. Я вернусь через полчаса.

— Несмотря ни на что, ты не боишься, что я уйду, — несмело улыбнулась Катя.

На экран она пока что не смотрела.

— Не уйдешь. Здесь нет дверей, а до земли — десятки метров, — он вскочил на подоконник, оглянулся. — Просмотри снимки. Я прошу.

Он бросился в ночную тьму.

IV. III

Камера предварительного заключения — чуть больше двух квадратных метров. Метр восемьдесят на метр двадцать. Узкая койка, подобие откидного столика. Под койкой — ведро. И тяжелые, безликие, серые стены, крохотное зарешеченное окошко в стальной двери, низкий потолок. Самое время подумать о бренности всего сущего, а заодно — своей собственной.

Стас лежал, закинув руки за голову и глядя в потолок. На гладкой поверхности расфокусировывающемуся против воли взгляду даже зацепиться не за что — Ветровский считал бы мух, но и тех нет! А воображение пасовало.

Он сидел здесь уже не меньше суток. А может — и больше, как тут высчитаешь время, когда отобрали абсолютно все, что на нем было, включая белье, и заставили переодеться в серую тюремную робу?

Паника, страх, попытки доказать свою невиновность — все это осталось во вчерашнем дне. А может, позавчерашнем — кто теперь разберет? Сейчас Стас просто пытался занять себя хоть какими-нибудь мыслями, любым способом, но отвлечься от размышлений о собственной судьбе, и, что страшнее — о судьбе Ордена.

С ним все было понятно. Он упустил врага, недоглядел, недооценил всю глубину и силу ненависти, что испытывал к нему Черканов. Стас точно знал, по чьей вине он здесь — тот взгляд в аудитории, когда его пришли арестовывать, не допускал иного толкования ситуации. Другое дело, что Ветровский даже примерно не мог предположить, каким образом Олег сумел такого добиться. Выдвинутые обвинения — не подозрения, а именно обвинения, соответственным образом подтвержденные и задокументированные — это не нелепая попытка ленивого полицейского повесить на так кстати подвернувшегося парня убийство Вениамина Андреевича. Это тщательно проработанный план, подразумевающий неплохие связи, сложную предварительную подготовку, долгий сбор информации и кучу всего прочего, что вообще-то не по силам сироте-второкурснику, питающемуся в бесплатной институтской столовой. Такой план требует, помимо всего прочего, немалых денег — там заплатить за информацию, здесь дать взятку, тут купить с потрохами следователя, подписавшего не постановление о задержании, а сразу полноценный ордер на арест. Следовательно, вина уже почти доказана, суд — только формальность, не более.

Когда Черканов успел обзавестись необходимыми связями и деньгами?

И Черканов ли?

Вздрогнув, Стас принялся перебирать в мыслях всех тех, кому он и его Орден перешли дорогу. Кто мог оказаться на подобное способным? Нет, хотеть-то наверняка хотели многие, но кто располагал достаточными ресурсами для реализации такого плана?

Перед внутренним зрением проносились лица, вспоминались имена, фамилии, должности — и все отметались. По самым разным причинам, но отметались. Пока не остался только один.

— Телепат, — беззвучно прошептал Стас.

Как там его звали? Лешка упоминал, когда рассказывал о своем расследовании. Человек, которого называл своим наставником и учителем покойный Кирилл Бекасов. Покойный, между прочим, именно благодаря своему «учителю».

Дориан.

Мог ли он найти общий язык с Черкановым? Глупый вопрос. Конечно же, мог. Общий враг — это, знаете ли, очень неплохо сближает.

Защелкали замки, дверь распахнулась. Двое тюремных охранников с автоматами встали по обе стороны узкого проема, в камеру вошел еще один. Стас без лишних понуканий вскочил, повернулся спиной, завел руки за спину. Его уже водили на допрос, и он быстро усвоил, что надо делать, чтобы не получить лишний раз по почкам ни за что.

Защелкнув наручники, охранник повел Ветровского по коридору, потом по лестнице. Запнувшись о ступеньку, Стас едва не упал, дернулся, пытаясь сохранить равновесие — горло, охваченное тонким электроошейником, ожгло болью.

Обернувшись, он увидел нацеленный на него плазмер.

— Шаг в сторону расценивается как попытка побега, — предупредил конвоир, показывая зажатый в левой руке пульт управления наручниками.

— Прыжок на месте — как попытка улететь, — удивляясь самому себе, пошутил молодой человек, но конвоир даже не улыбнулся.

— Лучше не нарывайся. У меня сыну десять лет, и я таких, как ты, собственными руками бы давил! Еще раз рыпнешься — разряд будет сильнее. Тебе не понравится.

Стас вздрогнул. Он до сих пор не смог осознать в полной мере, в чем именно его обвиняют. Это не укладывалось в голове, оставаясь за гранью восприятия.

— Я не…

— На допросе будешь оправдываться, — конвоир несильно, но болезненно ткнул его дулом плазмера в шею. — Давай, шагай.

До очередной тяжелой двери Стас шел молча. В голове было пусто и очень холодно. Он даже не боялся — отчетливо понимал, что если обвинение не удастся опровергнуть, то он найдет способ до отправки на место отбывания наказания покончить с собой. С таким приговором все равно не живут. Мысль о смерти не пугала — страху просто не было места в отчужденном безразличии, охватившем юношу.

Допросная комната, куда его привели уже двое конвоиров, оказалась просторной, даже очень просторной — с порога невозможно разглядеть тонущие в темноте стены. В центре комнаты — стол, заваленный бумагами: почему-то электронные системы здесь не в чести. Кроме бумаг, на столе лампа на гибкой металлической ножке. Сейчас свет от нее падает на гладкую столешницу, но Стас от порога уже увидел, как безжалостный яркий луч ударит в лицо, по глазам, ослепляя, не давая сосредоточиться, мысли станут путаться, и в его лепете дознаватель услышит только то, что ему нужно услышать. А Ветровский подпишет, не читая, потому что глаза будут слезиться, и он даже не увидит, что же записано «с его слов».

Стаса усадили на металлический стул, стоявший в метре от стола. Расцепили наручники за спиной, но тут же завели руки за голову, зафиксировали запястья на спинке стула. Звонко лязгнули ножные крепления — допрашиваемый не должен иметь ни малейшей возможности сдвинуться с места.

Конвоиры проверили крепость фиксации и вышли, оставив обвиняемого наедине с его страхами, оправданиями, мыслями, просьбами. Правда, у Ветровского не было ничего из вышеперечисленного, но кого это волновало?

Время ожидания тянулось липкой патокой. В комнате было жарко, Стас чувствовал, как струйка пота стекает вдоль позвоночника, как с каждой минутой становится тяжелее дышать, воздух кажется спертым и тяжелым, а затекшие от неудобной позы мышцы болят все сильнее.