Волшебный стрелок (СИ) - Вассин Васся (книга регистрации .TXT) 📗
— Пустозвон и демагог! Я еще раз тебе говорю: это никакая не любовь, это — извращенная животная похоть, порожденная пресыщением, вседозволенностью, распущенностью, и не более! Любовь может быть только между мужчиной и женщиной, и я не позволю марать, втаптывать в грязь это высокое чувство, которое ты, как и прочие бабуины, возможно, и не испытал ни разу в своей поганой жизни. И потому в бессильной злобе, неудовлетворении пытаешься находить успокоение в том, чтобы издеваться над этим величайшим даром человеку, и подобно слепцу, ничего не смыслящему в цветах, называешь белое черным, а черное — белым.
— А я еще раз вам, господин канцлер, повторяю: это мое право любить того, кого я сочту нужным, мое законное право. Которое вы, между прочим, обязаны оберегать…
— Как ты прикажешь мне оберегать то, чего не может быть в принципе? Жалкий жопник, импотент, у которого член на здоровую женщину и не поднимется никогда, который не сможет зачать и воспитать детей. Какая польза от тебя и тебе подобных для общества? Ты говоришь мне, что я испытываю к вашему «брату» ненависть? Не надейся, это будет сильным преувеличением! Да я всего лишь просто презираю вас, тварей…
Девушке стало стыдно за себя, за то, как дед позорит ее, в ней начало скапливаться негодование. Журналисты снимали спор канцлера с фотографом, сегодняшняя выставка будет долго обсуждаться в культурном обществе Столицы. Варт держался молодцом и смело отбивался от всех нападок злобного старикашки, которого нельзя было переубедить. Он понял, что этот скандал станет звездным часом в его карьере, и такую возможность нужно было раскрутить на всю катушку.
Канцлер повернулся к камере.
— Вы знаете, как мало я говорю о своей семье, стараюсь не выпячивать детей, внуков. Большинству из них не хватает звезд с неба и живут они обычной жизнью. Но я должен сказать, что люблю их всех и желаю им самого лучшего, того, что только может пожелать отец и дед… С моей дорогой женой, которая, к сожалению, пять лет назад оставила меня, мы прожили в счастливом браке сорок два года, она подарила мне четверых детей. Не все было гладко, как и в каждой семье, хватало трудностей. Но я ни одного дня не жалел о том, что у меня есть семья, дети, близкий любимый и любящий человек. Это были самые счастливые годы в моей жизни, и я желаю каждому испытать подобное высокое чувство. Любовь окрыляет: слабого делает силачом, трусу дает храбрость, отчаявшемуся дарит утешение. Одного только, к сожалению, не может дать любовь, а порою и отнимает последний разум — способность трезво мыслить.
Канцлер усмехнулся и его смех искренне поддержали зрители выставки.
— Так вот, любите и будьте любимыми, но разум не теряйте. В отношении же этого балагана могу сказать следующее. Я, как мужчина, и далеко не ханжа, уж поверьте мне… Не увидел здесь ровным счетом никакой высокохудожественной эротики. Вся эта заумная хрень, которую мне наговорили, лишь жалкая попытка воздвигнуть ширму для отвода глаз, чтобы мы не увидели нелицеприятную картину, свойственную нашей культуре последнее время. Это касается не только фотографии, это мы видим и в новинках головидео, изобразительном искусстве, литературе… Когда полную бездарность и низкопробную мерзость, дешевку нам пытаются выдать за «элитарность», прикрываясь при этом так называемым «особым взглядом» художника. Настоящая культура, как и настоящая любовь, делает человека лучше, а не опускает его до скотского уровня. Нет никакого достижения в том, чтобы порвать жопу, а потом снять это на камеру, выставив за «откровение» и «новый взгляд». Что здесь нового? Чем я духовно обогатился на этом мероприятии? Узнал о том, что некоторые из наших сограждан подобны животным, или, по крайней мере, ничем от них не отличаются? Так это я знал и ранее, в этом для меня нет ничего нового! Как и нет ничего нового в том, что настоящее искусство требует огромной работы мысли, напряжение всех душевных сил, траты энергии, времени, а самое главное — горячего желания работать над собой, подняться над своим животным началом и стать настоящим творцом. Способны ли на это вот эти так называемые «мастера»? Сейчас, к слову, вспоминаю этого идиота, Орка Одноглазого…
Устроитель выставки решился поправить канцлера:
— Возможно, вы имели в виду Орка Червоглазого?
— Тьфу на него, возможно. Не помню, как зовут этого идиота, между прочим, академика живописи! Который, как вы знаете, ковырял пальцем в заднице, а потом размазывал дерьмо по холсту. И что вы думаете? Это выдавалось за искусство высшей пробы! Его «картины» стоят миллионы! Когда я потребовал запретить покупку за государственные деньги этой мазни в Национальную галлерею, меня назвали ретроградом и душителем свободы. Поразительно, у меня порой просто нет слов! Не слушайте никого. Для того чтобы понять настоящее искусство, вам не потребуется заканчивать академию, истинную красоту вы почувствуете сразу и без всяких подсказок. Вам не придется для этого «воспитывать» свой художественный вкус. И как показывает практика — хорошая вещь в рекламе не нуждается. Также простой и ясный совет мне хочется дать нашему молодому поколению — больше думайте своей головой!
Канцлер развернулся, и толпа расступилась перед ним, Олли заторможено пошла следом. Возле самого выхода дед остановился. Он взглянул на еще одну работу — «Поединок на шпагах». В правом нижнем углу стоял спиной голый парень в одних кружевных черных чулках, он держал в руке дорогую шпагу и повернул к зрителям лицо. Все его тело было напряжено и вытянуто как струна. В верхнем левом углу на него шел его поединщик, тоже со шпагой и тоже в одних чулках, только белого цвета. Его член был возбужден и стоял колом. Канцлер мотнул головой, словно отгоняя наваждение, и прошел к лифту. Олли поплелась следом, там дед взял ее крепко за руку, как он обычно делал всякий раз в лифте, и уставился на мелькающие цифры табло. Девушке стало противно, словно ее держит за руку мерзкая жаба, и она попыталась вырвать свою конечность. Дед недоуменно посмотрел и усилил хватку, не отпуская ее, пока не раскрылись дверцы лифта.
Старик сел во флаер, следом в соседнее мягкое широкое кресло села рассерженная внучка. Дед посмотрел на нее и спросил удивленно:
— Олли, что с тобой, ты плохо себя чувствуешь?
— Нет, ничего, все нормально… Если не считать того, что ты только что мне всю жизнь поломал. Все мои друзья теперь будут смотреть на меня, как на прокаженную, после этих твоих нападок на свободное искусство. Возможно, со мной и будут здороваться, может быть, даже фальшиво улыбаться, как и раньше, словно ничего не случилось, а за спиной будут презирать и считать ничтожеством.
— П-ф-ф… Ну ты скажешь тоже.
Дедушка раздосадованно покачал головой, а взрослая уже внучка делала отчаянные усилия, чтобы собрать всю волю в кулак и не расплакаться. Она была уверена, что после сегодняшней выставки ей никогда уже не сделать карьеру успешного фотографа, стать независимой, отделиться от семьи и жить по своему разумению.
— Ничего я тебе не сломал, а вот ты сама вполне себе можешь ее поломать. Серьезно, тебе нужно выкинуть эту чушь из головы и определиться в жизни.
— Ты считаешь, что я ничего не смогу добиться в жизни сама?
— Бога ради, Олли, конечно, сможешь! Разве я об этом тебе говорю? Сможешь ты стать фотографом, если так хочешь, но с чего ты взяла, что тебе это нужно? Для чего?
— Как это для чего? Я хочу быть успешной, состояться в жизни как личность!
— Так состоись как личность в семье, в детях…
Внучка обиделась на эти слова, и как маленькая начала ногтем ковырять обивку кресла.
— Я хочу быть независимой.
— Так не бывает, мы все от кого-то зависим…
— Ну ты же не зависишь, ведь можешь делать все, что захочешь?
Канцлер помрачнел.
— Нет, и я не могу делать все, что захочу. Такой привилегии нет ни у кого в нашем мире.
Олли помолчала минуту, задумавшись о чем-то, а потом спросила:
— Ты не боишься испортить свою политическую карьеру такими гомофобскими высказываниями, не опасаешься, что от тебя отвернутся избиратели после сегодняшнего скандала?
