Якудза - Силлов Дмитрий Олегович "sillov" (читать книги полностью .TXT) 📗
Известно, что шок от пережитого лучше всего гасится посторонними мыслями. Мыслям о том, что случилось бы, достань его тот здоровяк своим «тренировочным оружием», лучше было хода не давать.
Как и о том, что ждёт его на верхнем этаже.
И сколько ещё этажей предстоит пройти…
Вытащив из-за спины меч-маркер и ступая как можно мягче, он двинулся вверх по деревянной лестнице, ставя ноги как можно ближе к краю ступеней во избежание случайного скрипа…
Всё-таки он промахнулся ненамного.
Это был последний этаж.
И перед ним был последний противник.
Правда, не тот, кого Виктор ожидал увидеть…
Тот лежал на полу, связанный по рукам и ногам длинным шелковым шнуром-сагэо собственного меча. Сам меч валялся рядом, словно бесполезная палка.
А над связанным Масурао стоял человек в серой накидке. Тот самый Инструктор с маской вместо лица… который остался внизу, за железными воротами башни.
Увиденное было столь неожиданным, что Виктор на мгновение замешкался, пытаясь сообразить, откуда Инструктор здесь взялся и с чего бы ему связывать собственного ученика.
И поэтому чуть не пропустил момент, когда Инструктор начал стрелять.
Его рука вынырнула из складок накидки. Виктор успел лишь заметить чёрный глазок глушителя и почти сразу — неяркую вспышку, за которой последовал удар в грудь.
Он лишь успел чуть смягчить удар пули, расслабив ноги и повернув корпус, уходя с линии выстрела. Но даже удар по касательной сделал своё дело.
Виктора отбросило назад…
Говорят, в подобные моменты время останавливается.
Неправда.
На пороге страны Токоё время лишь замедляется настолько, что человек успевает заметить движение пистолетного ствола и осознать, что за этим последует.
Вот только сделать он обычно ничего не успевает…
Виктор успел. Правда, немногое. Бросить в Инструктора то, что было в руке…
Он услышал, как фыркнул человек в маске, разрубая ребром ладони бесполезную дырявую палку.
Потом он фыркнул еще раз.
Пистолет качнулся в его руке и наугад выплюнул несколько пуль… которые прошли мимо цели. Потому что другой рукой человек пытался через маску протереть глаза, запорошенные облаком красного порошка, который повис в воздухе тончайшей взвесью, высыпавшись из разорванного ударом клинка маркера.
…Каждое движение отдавалось болью в груди. Но двигаться было надо.
Меч Масурао валялся в пяти шагах. И Виктор сделал единственное, что было возможно сделать.
Поднырнув под веер пуль, он ушел в кувырок, подхватил с пола чужое оружие — и повторил движение его хозяина, которое снилось ему несколько ночей подряд.
Отрубленная рука с зажатым в ней пистолетом еще падала на пол, когда Виктор вторым ударом вонзил клинок в грудь Инструктора.
«Не убивать? Ну уж извините!»
Человек в маске зашатался и медленно опустился на колени. Кровь из отрубленной руки, вытекая толчками, окрашивала серую накидку грязно-бурыми разводами.
Инструктор вздохнул и свободной рукой стащил маску с лица. Но ожидаемого уродства под ней не оказалось.
Это было обычное лицо обычного, ничем не примечательного человека.
Европейца.
Человек посмотрел на Виктора… и улыбнулся. Вернее, так показалось Виктору. Просто мнимый Инструктор доставал изо рта обычное бритвенное лезвие… которым он в следующую секунду описал овал, разрезая кожу вокруг своего лица.
После чего он улыбнулся по-настоящему — и, резким движением сорвав кожу с лица, бросил ее на пол, словно тряпку.
Виктор невольно скривился, но взгляда не отвёл. Мало ли что. Тем более что рука человека вновь нырнула за пазуху.
На этот раз это был кинжал в белых ножнах, почти неотличимых от рукояти.
— Помоги, — шевеля остатками губ прошептал человек.
Виктор знал, что это за кинжал. Поэтому он кивнул, приблизился и сдёрнул ножны с клинка.
Послышался еле слышный хлопок. Из устья ножен показалась лёгкая струйка дыма.
Видимо, человек экономил силы, поэтому он лишь показал Виктору лишенными век глазами на комок кожи, валяющийся на полу.
Виктор понял. И наклонил ножны. Из них вылилась тоненькая струйка жидкости, которая, попав на то, что совсем недавно было человеческим лицом, угрожающе зашипела, в мгновение ока превратив чуть подрагивающую плоть в чёрную пузырящуюся массу.
Человек удовлетворённо кивнул.
— Теперь меч…
Виктор отбросил белые ножны, которые уже стали чернеть от разлитой внутри них кислоты и, взявшись за рукоять, выдернул меч из груди умирающего.
Тот удовлетворённо вздохнул, обрубком кисти отвёл полу серой накидки — и резким движением слева направо вспорол себе живот.
Виктор и здесь знал что делать.
Несмотря на то что меч в его руках был чужим оружием, удар получился таким, как предписывала традиция.
Голова белого самурая повисла на тонком куске кожи, свесившись на грудь в последнем поклоне.
— Ты разрешил ему выполнить ритуал сэппуку!
Виктор обернулся.
Связанный по рукам и ногам Масурао лежал у стены, сверля его взглядом, полным ненависти.
Грудь болела не на шутку. Отчасти ещё и потому, что на неё давил покорёженный металл.
Виктор поморщился, воткнул меч клинком в пол и вытащил из-за пазухи металлическое зеркало. В паре сантиметров от края отполированной в старинном стиле металлической пластины торчал впрессованный в нее кусочек свинца.
«Потом отковыряю. На память», — подумал он, пряча зеркало в объемистый карман куртки. А вслух сказал:
— Тебе я тоже разрешу его выполнить. Когда придет время.
И направился к низкому столику, стоящему у дальней стены комнаты.
Это был обычный японский стол, только очень древний. И на нем лежал обычный лист рисовой бумаги, испещренный иероглифами.
«У меня нет родителей. Моими родителями стали Небо и Земля.
У меня нет очага. Единое Средоточие станет моим очагом.
У меня нет божественного могущества. Моя честь станет моим могуществом», — прочитал Виктор слова, впервые записанные в восемнадцатом веке великим Мастером Мацумурой Соконом. До этого текст Клятвы Синоби передавался только устно. И записывался лишь в тех случаях, когда под ним необходимо было поставить подпись. Правда, Мастер Мацумура немного изменил его. Вернее, не счел нужным записать то, что, на его взгляд, не следовало знать обычным людям.
«У меня нет волшебной силы. Внутренняя энергия — моя магия.
У меня нет ни жизни, ни смерти. Вечность для меня и жизнь, и смерть.
У меня нет тела. Смелость станет моим телом.
У меня нет глаз. Вспышки молний — мои глаза.
У меня нет ушей. Пять чувств — мои уши.
У меня нет конечностей. Мгновенное движение — мои конечности.
У меня нет закона. Самосохранение станет моим законом.
У меня нет стратегии. Свобода убивать и свобода даровать жизнь — вот моя стратегия.
У меня нет замыслов. Случай — мой замысел.
У меня нет чудесных свойств. Праведное учение придаст мне чудесные свойства.
У меня нет принципов. Приспособляемость ко всему — вот мой принцип.
У меня нет тактики. Пустота и наполненность — вот моя тактика.
У меня нет талантов. Быстрота духа и разума — вот мой талант.
У меня нет оружия. Справедливость — моё оружие.
У меня нет крепостей. Невозмутимый дух — моя крепость.
У меня нет меча. Растворение духа в Пустоте — вот мой меч». [76]
На этом текст обычно обрывался. Но на листе, который держал в руках Виктор, было еще несколько иероглифов.
«У меня нет выбора. Путь Воина — мой выбор.
У меня нет привязанностей. Верность клану — моя привязанность».
— Ну что ж, — пробормотал Виктор. — Конечно, не всё здесь меня устраивает, но в целом это лучшее из того, что мне приходилось подписывать до сих пор.
Правда, ни ручки, ни кисти, которыми можно было бы расписаться, на столе не наблюдалось.
Решение было очевидным. И, хотя разлившаяся по полу кровь белого самурая уже подступала к ногам, Виктор решил, что, по логике вещей, подписывать такого рода документы надо по-другому.
