Преторианец. Тетралогия (СИ) - Баймышев Даурен (лучшие книги читать онлайн .txt, .fb2) 📗

Наш променад по рядам продолжался только до определенного момента, мой взгляд зацепился за одну странность, я пригляделся и только потом понял, что же меня заинтересовало. В том месте сидел мужчина, на котором была частичная военная форма старого образца, перед его ногами были расставлены футляры, в которых что-то поблескивало в неясном свете блошиного рынка. Пошел в его сторону и только тут понял, что же казалось мне не правильным, трудно сказать о возрасте этого человека, так как большая часть его лица была обезображена шрамами от ожогов. Он внимательно рассматривал мой боевой скафандр, а потом его единственный зрячий глаз уставился в мое лицо. Его уста разомкнулись, и я услышал его хриплый голос, ему было тяжело говорить, но он старался.

— Что солдат заинтересовался медалями? — Перевел взгляд на футляры, которые лежали перед его ногами. Там было три медалей, среди которых мой взгляд вычленил медали, точные копии которых были и у меня. — Не думал, что уже такие красивые боевые скафандры начали применять. Наверно ты служишь с адскими ныряльщиками? Можешь не гадать и строить предположения, медали настоящие, это мои медали за боевые заслуги.

Я не знал, что сказать человеку, который решился продавать медали, за которые он платил кровью и потом.

— Можешь так на меня не смотреть, к сожалению, я вынужден их продать, а то средств к существованию у меня просто не будет. Бывает так солдат, что хозяин выгоняет верного пса, который служил ему верой и правдой многие годы, просто из-за того, что он стал не нужен. По твоему лицу видно, что ты уже успел хлебнуть лиха на войне с ксаргами. — Он облокотился на свои колени, и через ожоги на руке было видно татуировку, обычно такие делали адские ныряльщики. — Может, купишь медаль, потом перед девушками будешь красоваться, прошу не дорого тысяча кредитов за одну или две с половиной тысячи за все три, если берешь разом.

Во мне вспыхнула злость, но я придавил её, и сразу постарался успокоиться. Нет вины в том, чтоб продать последнее, раз другого способа этот человек не видит, ведь он не стал убивать и грабить, а плюнул на свою гордость и пошел продавать медали.

— Ты мне лучше скажи, я могу тебе, чем нибудь помочь? Как так получилось, что ветеран был вынужден продавать медали? — Мой голос скрипел, как несмазанные шарниры от волнения.

— Эхх… не все так просто, как кажется и виновных в этом, не стоит искать. У меня было сильное ранение, при сражении за систему Цегинус, то, что ты видишь, это только верхушка айсберга. — В его единственном глазе полыхнул огонь застарелой злости. — Эти уроды, которые себя называли — «сопротивлением режиму» или ГОМО-либералы использовали химическое оружие, многие в тот день умерли, а вот я выжил. У меня внутри не органы, а так, сплошная труха осталась, в то время министром вооруженных сил был прижимистый ублюдок, а лечение тех, кто пострадал от той пакости было слишком дорого, нас просто выперли из ВС КС задним числом.

Его взгляд опустился на медали, а по лицу прокатилась волна злости, но он справился с собой и продолжил говорить.

— Только эти кусочки металла до сих пор напоминают мне, каким я был идеалистом, их нам вручили перед тем, как вышвырнули из ВС КС. Нас с такими травмами осталось немного, мы просто доживаем свой век. Пришел новый министр вооруженных сил, но в тот момент мы уже были не в армии и не попали под новые реформы. Страховые компании выиграли суд и аргументировали тем, что это было предумышленное нанесение вреда своему здоровью, скорее всего они подмаслили пару потных ладошек, и суд вынес решение, что мы сами виноваты, и никто не будет нам платить.

— Я не знаю, кто Вы по званию, но как такой же солдат я хочу помочь. Могу я вам, чем нибудь помочь? — В этот момент у меня сильно чесались руки, чтоб придушить несколько бюрократов или тех, кто виноват в таком положении вещей.

— Для нас уже слишком поздно, но ты можешь просто постараться помочь нашему обществу ветеранов, может быть, когда нибудь и для тебя будет последний шанс, это обратится к таким же бывшим солдатам. Сам понимаешь, средств не будет хватать в любые времена, мы собираем кредиты на операцию нескольким ветеранам, кому еще рано на тот свет, вот поэтому я решился продать медали. Да и бывшее командование нас лишило льгот, это те, кто идет на службу при нынешнем министре вооруженных сил более менее могут быть спокойны за свое будущее.

Он замолчал, наверное, что-то вспомнил, я воспользовался паузой в его речи.

— Вы не продавайте медали, я поговорю с ребятами, думаю, мы сможем скинуться в кубышку общества ветеранов. По крайней мере, могу сказать за себя, что я так сделаю. Может мне непосредственно Вам как нибудь помочь?

— Я мзду не беру, мне за державу обидно! — Его лицо дернулось, а потом разгладилось, когда я предложил помощь непосредственно этому человеку, видно, что он не сдался и продолжает бороться. — Спасибо за сопереживание, если поможешь обществу ветеранов, то этого будет достаточно, а остальное будет излишним. Как нибудь справлюсь не в первой, так что не стоит. Ты главное запомни одну вещь, которую я тебе скажу, и не совершай моих ошибок. Запиши эти слова себе в подкорку головного мозга: «Герой нужны только в час нужды народа, а когда беда проходит стороной, людская память их быстро забывает и выкидывает на помойку. Не гонись за титулом „Герой“, ими обычно становятся будущие трупы, которые об этом не знают, просто постарайся выжить в бойне, чьё имя „война“».

— Обязательно запомню ваши слова, спасибо за мудрость. Мы поможем обществу ветеранов, это не правильно, когда продают боевые ордена и медали, чтоб ветеран мог свести концы с концами. А сейчас, мне нужно идти.

Он не стал ничего говорить, а просто с кряхтением встал, видно, что любые телодвижения доставляют ему муки, которые он терпит по принципу «не могу, но надо», у этого человека поистине мифриловый стержень внутри. Он протянул мне руку, я аккуратно её пожал, а после этого пошел на выход, хватит с меня на сегодня блошиных рынков. Мои глаза стали смотреть на людей по-другому, они тащат последнее из дома на продажу, чтоб можно было купить простой синтетический хлеб или пищевой картридж. Поэтому и появляются такие блошиные рынки.

Мы гуляли с Эшли до самого вечера, после чего пошли в детский дом, в котором ей осталось пробыть еще два года, а потом она должна будет сама решать, что ей делать. Пока мы гуляли, я написал много писем преторианцам, с которыми мы общались, после пересказа истории, которую мне пришлось услышать, они там чуть ли не бучу подняли. Обычно на военную службу идут в достаточно зрелом возрасте, когда человек смотрит на вещи как прожженный циник, а его сердце очерствело, проблемы и несчастья такими людьми воспринимается с точки зрения: «Это произошло не со мной и значит это не мои проблемы». Касательно преторианцев, тут дела обстоят по-другому — это бывшие подростки, которые потеряли абсолютно всё, и им пришлось испить чашу боли и отчаяния до дна, поэтому их сердце не очерствело до конца и многие из них, когда видят такого человека, то примеряют его беды на себя.

Многие решили помочь и настроили постоянные отчисления в общество ветеранов, но сначала мы проверили эту некоммерческую организацию, те ли это люди за кого они себя выдают. В наше время нельзя верить на слово никому, даже себе. Все эти дела решались попутно, пока мы гуляли с Эшли, а потом шли в сторону детского дома. Я привел Эшли перед самым комендантским часом, мы в этот момент стояли в холле детского дома.

— Ты главное возвращайся, хорошо? Даже если тебя сильно ранят, как того человека на блошином рынке ты мне все равно нужен, я всё равно буду тебя ждать.

— Эшли, ты сама понимаешь, что говорить что-то конкретное, в данный момент будет тяжело, но всё равно я пообещаю тебе вернуться. Ты тогда беги к себе, меня тоже завтра ждет тяжелый день. Просто считай, что ты меня отпустила, чтоб я к тебе вернулся.

Она стояла и смотрела в мои глаза, и я чувствовал, что Эш не хочет меня отпускать, но не мы диктуем правила, а этот дикий мир, в котором мы живем. Поэтому нам приходится прощаться с дорогими нашему сердцу людьми и только остается надежда, что мы еще встретимся.