Знак Лукавого - Иванов Борис Федорович (чтение книг TXT) 📗
Как я уже сказал, даже в той сравнительно небольшой компании Привратников не было двух одинаковых. Конечно, человек от человека может сильно отличаться цветом кожи, волос или формой носа. Но, черт возьми, не до такой же степени, когда из троих сошедшихся вместе, наугад отобранных особей у одного вместо этого самого носа нечто вроде укороченного свиного пятачка, у другого— кротовое рыльце, а у третьего — самый настоящий слоновий хоботок — подвижный и активно участвующий в жизни своего хозяина?! Причем, по всему судя, никто из этих троих не считал кого-либо из двух других уродом. Руки Привратников тоже порядком разнились. У одних они были длиною чуть не до самой земли, у других — лишь до колен, а были и такие, у которых передние конечности с трудом сходились в замок на груди, под подбородком. Мне показалось — да, пожалуй, так оно и было на самом деле, — что и количество локтевых суставов у них, тоже было неодинаковым.
Одна пара суетливых ладоней, торопливо вертевших, раздевавших, ощупывавших меня, принадлежала, казалось, существам, никакого отношения друг к другу не имеющим, у других это были проворные мартышечьи лапки — сухие, горячие и ловкие, у третьих — вовсе и не ладони даже, а какие-то ласты — влажноватые, апатично-неуклюжие, но очень мощные. У четвертых на кончиках длинных, многосуставчатых, словно ствол бамбука, пальцев красовались присоски — коричневые, с розоватой плотью, просвечивающей по центру. Окончательно же меня добило то, что (я заметил это не сразу) часто у одного и того же Привратника одна рука вовсе не походила на другую ни по длине, ни по тому, что за «агрегат» был пристроен на каждой из них вместо кисти. У того, например, кто внимательно прослушивал мою грудную клетку (и почему-то живот), прильнув ко мне огромным, похожим на крыло летучей мыши хрящеватым и чутким ухом (о, формы ушей Привратников — это отдельная поэма в семи песнях… Здесь я воздержусь от ее исполнения), правая рука была относительно короткой и кончалась набором из неполной дюжины сухих пальцев-молоточков. А левая — длинная из множества сочленений — заканчивалась кистью настолько субтильной и миниатюрной, что полностью тонула в жестковатом пуховом манжете, охватывавшем запястье. Этот манжет складывался в кисточку, которой любопытный Привратник легонько похлестывал меня то по спине, то по животу, как джазмен похожим инструментом по барабану. Видимо, таким образом он обогащал палитру звуков, извлекаемых из моего организма.
Мой осмотр закончился чем-то вроде консилиума: Привратники совершили что-то наподобие омовения своих мордочек и лапок какой-то отвратительно пахнущей жижей, которая была доставлена вместе с нами на борт резного челна — в сосудах, смахивающих на выполненные из керамики молочные бидоны. Их крышки и запечатывающие эти крышки оттиски каких-то причудливых рисунков на цветном воске ломали особыми молотками и щипчиками. Этой процедуре предшествовало краткое хоровое исполнение каких-то — естественно, мне непонятных — заклинаний. Присутствовавшие при этом представители человеческого племени благоговейно молчали, вытянувшись чуть ли не в струнку. Я же использовал возникшую паузу для того, чтобы снова натянуть на себя снятую при осмотре одежду, чем заслужил обращенные на меня укоризненные взгляды соплеменников. Пока члены «приемной комиссии», консилиума или трибунала, состоявшего исключительно из Привратников, рассаживались у костерка, опасливо заняв позицию напротив меня, все шестеро людей спустились к реке — отмываться от вонючей дряни, использованной для очищающего ритуала. Привратники, видно, щедро поделились ею с.ними. Отмывшись, представители рода человеческого развели свой собственный костер и, расстегнув котомки, принялись за еду. Мне оставалось гадать: завтрак это был у них, обед или ужин. Немного спустя они организовали нечто вроде гуманитарной помощи мне: сложили понемногу всякой снеди в чистую тряпицу и один из них — тот, что был посмелее и помоложе, — взбежав по склону, принес эту передачку мне. Не доходя до меня метров десять, он остановился и бросил мне сверток.
Эта инициатива оказалась слегка наказуема — гонца тотчас же окликнули от костра Привратников. Окликнули, кстати, на ломаном человечьем наречии — едва узнаваемом славянском. Насколько я понял, парня пригласили ассистировать при переводе. Переводить надо было меня и мне.
Я подхватил сверток со съестным и приблизился к костру. Хотел было присесть рядом с «ареопагом», но вся компания коротышек вдруг шустро переместилась на противоположную сторону костра, не боясь валящего на них дыма — лишь бы огонь продолжал разделять нас. Я не сразу понял это и невольно заставил компанию совершить еще четверть оборота по часовой стрелке вокруг костра. Парень-переводчик несколько смущенно, словно говоря всем своим видом: «Ты уж извини — приходится…» — тоже следовал за коротышками. Временами он бросал тоскливый взгляд туда, где у другого костра, возле реки, его приятели приканчивали небогатые остатки съестного. Коротышки то и дело — подергиванием за рукав и сердитым фырканьем — возвращали его к необходимости принимать участие в разговоре. Голоса у них отличались, как и внешность: один гундосил, другой преимущественно чирикал, третий, скорее, кашлял и перхал, нежели издавал членораздельные звуки. А был и такой, что напевно свистел этакой простуженной фистулой. До сих пор ума не приложу, как эти «красавцы» понимали друг друга. А смысл того, что мы в конце концов смогли донести друг до друга, сводился к тому, что все мы весьма обеспокоены происшедшим. Принимающую сторону беспокоило не столько мое внезапное появление в их вотчине, сколько то, что появление это не было обставлено выполнением целой кучи каких-то совершенно непонятных мне правил и ритуалов. Со всем этим разобраться эта братия, видно, не могла. Да, как я понял, и не собиралась разбираться. Разбираться должен был кто-то, кто таким правом был наделен. Вот к этому «кому-то» меня и надлежало препроводить. Дело было, судя по всему, только за тем, чтобы дождаться — здесь же вот, у костра — тех, кто этим препровождением моей особы в надлежащие инстанции и должен был заняться. Ждали этого конвоя, как можно было догадаться, немедленно — буквально с часу на час. Привратникам явно сильно не терпелось сбыть меня с рук и на том закрыть всю эту скандальную историю. А больше всего их беспокоило то же самое, что не давало покоя совсем недавно — всего лишь вечность, заполненную болью, тому назад — господам Ольгреду и Дуппельмейеру: присутствие на локтевом сгибе моей руки небольшого темного пятнышка, Знака Лукавого. Его обнаружили довольно быстро — еще на борту челна. Сразу после этого отношение всей здешней братии ко мне сделалось настороженным, я бы даже сказал — уважительно-опасливым. Попытка повязать меня уже появившимися на свет божий веревками была тут же пресечена в зародыше — одним только взмахом анемичной обезьяньей лапки мохнатого «спеца», удостоверившего действительное соответствие творения покойного Алика Балмута какому-то одному ему ведомому стандарту. Не было ни одного участника моего обнаружения и последующей доставки на берег, кто бы не нашел минутки, чтобы, ткнувшись в меня носом, узреть Знак.
Вот и в нашем бестолковом разговоре у костра от меня хотели узнать, главным образом, откуда на моей коже появился этот чертов косметический дефект. Поскольку это не удалось объяснить даже свободно владевшим моим родным языком Ольгреду и Дуппельмейеру, то сейчас я даже и не пытался добиться от слушателей хоть какого-то понимания. Да, честно говоря, и не стоило пытаться — усталость так сморила меня, что с тем же успехом «ареопаг» мог добиваться объяснений от мешка, набитого булыжниками. Время тихо поплыло, позванивая у меня в ушах незримыми колокольчиками. Лица и морды собеседников превратились в какие-то нечеткие, смутные подобия чего-то уже ранее виденного мною во сне. Еще немного, и по волнам этого сна я уплыл бы далеко от этих мест, может быть, даже назад — в родные края. Но тут мне пришлось — нехотя и через силу — вернуться к действительности. Если, конечно, считать действительностью то, что окружало меня в Странных Краях. Теперь я понял, что мелодичный звон уже не снится мне, а слышится на самом деле, не очень-то издалека. И что не так уж он мелодичен, этот звон.
