Шериф - Сафонов Дмитрий Геннадьевич (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
— Мое зелье чище ковельской водки.
Иногда Шериф потихоньку просил кого-нибудь купить ему бутылку Белкиного самогона и убеждался, что она говорила правду: самогон был действительно отличный. И самое главное — у Белки бутылка стоила дешевле, чем в магазине — водка ковельского разлива.
Вообще-то ее звали Белла Афиулловна, но половина жителей городка не могли запомнить ее отчество, а те, которые каким-то чудом запомнили, не могли правильно его выговорить. У нее были густые черные усы, почти гусарские, но Белка никогда и не думала их сбривать или выщипывать. Большая, грузная, с неуловимо певучим акцентом, она появилась в Горной Долине еще в незапамятные времена. Казалось, она была здесь всегда.
Ее заведение стояло на углу Московской и Третьего переулка. Когда-то оно именовалось «Рюмочной», о чем свидетельствовали полустершиеся белые буквы на мутной витрине, но сейчас все называли его просто по имени, точнее, прозвищу, хозяйки. Заведение усатой Белки.
Одноэтажный деревянный дом с большим навесом и обширным настилом перед входом, внутри всегда полумрак, свет тусклых лампочек едва пробивается сквозь густые облака табачного дыма, за грязной обшарпанной стойкой монументом зеленому змию возвышается сама Белка, у нее за спиной — два ряда напитков вполне официальных, разрешенных к продаже, а под прилавком — пара ящиков, забитых бутылками с мутноватой жидкостью, горлышки заткнуты скрученной бумагой. Эту картину можно было наблюдать ежедневно, с раннего утра и до позднего вечера, без выходных и праздников, даже без перерывов на обед.
В тот день Белка открылась в десять. Она, как обычно, подошла к двери, достала ключ и открыла ржавый висячий замок, такой огромный, что им можно было запереть целый город. Белка распахнула дверь, изнутри ударил целый букет запахов, ставших для нее настолько привычными, что она их уже не замечала: застоявшегося табачного дыма, грязных полов и какой-то кислятины.
Белка, не глядя, нашарила на стене выключатель, отметила, что из трех лампочек одна перегорела, и по скрипучим половицам зашагала к стойке.
Уличный свет, лившийся через дверной проем, на мгновение погас. Белка обернулась и увидела знакомую фигуру.
— Доброе утро! — сказала фигура сиплым голосом.
— Здравствуй, Иван!
Иван подошел к стойке: в руках у него была полная корзина отличных белых грибов. Строго говоря, Ивана нельзя было считать жителем Горной Долины, он жил в четырех километрах от города в уединенной лесной хижине. За это его и прозвали Лесным Отшельником.
Летом он собирал грибы и ягоды, продавал их по дешевке на площади перед магазином, а зимой работал у кого-нибудь по хозяйству, проще говоря, батрачил. Тем и кормился.
— Возьмешь? — спросил он, протягивая корзину.
Грибы у него всегда были отборные, в этом Ивану не было равных, окрестные леса он знал даже лучше, чем дорогу к заведению. —
Белка посмотрела оценивающе.
— И еще лампочку вкрути, — накинула цену Белка, но Иван даже не подумал спорить.
— О чем разговор? Конечно. Давай лампочку.
— Сейчас принесу. — Белка вышла из-за стойки, подхватила корзину и скрылась за неприметной дверью, ведущей в кладовку.
Вернулась она уже с пустой корзиной в одной руке и новой лампочкой — в другой. Протянула ее Ивану:
—На!
— Ага!
Отшельник подвинул ближайший стол и принялся было снимать сапоги, но Белка его остановила:
— Не надо. Ноги-то у тебя, поди, еще грязнее. Вот, возьми газету, постели.
Иван постелил газету, ловко запрыгнул на стол и заменил лампочку. Затем слез, аккуратно сложил газету и сунул в карман:
— Почитаю вечером.
— Да она с прошлой недели.
— Какая мне разница?
Белка нагнулась под прилавок, достала бутылку. Иван схватил со стойки стакан, протер его рукавом, посмотрел на свет и налил до краев самогон.
— Ну, будем здоровы.
Белка задумчиво кивнула, она в это время протирала стойку.
Иван выпил стакан мелкими глоточками и довольно крякнул:
— Только в путь! Что б я без тебя делал?
— Пил бы меньше, — не глядя, ответила Белка. Она сейчас обдумывала свою традиционную утреннюю мысль: а не обшить ли стойку куском тонкого железа? А то вон — вся в царапинах да подпалинах от бычков. К тому же железную мыть было бы легче.
Кусок железа давно дожидался своего часа в кладовке, но Белка жадничала, ведь надо было платить за работу, а это значит — бутылку долой.
Никто никогда не знал, сколько она заработала своим винокуренным промыслом: жила Белка одиноко, в маленькой развалюхе по соседству, на южной окраине той же самой Московской улицы, никакой живности не держала, огорода у нее не было. «Она замужем за своим самогонным аппаратом», — едко замечал Шериф, и он был прав.
Иван закупорил бутылку тем же самым кусочком бумаги и сунул ее в бездонный внутренний карман телогрейки — такой засаленной, что определить ее первоначальный цвет было невозможно.
— Пойду я. У меня еще дела…
Белка молча кивнула. Она уже догадалась, что за дела торопили Ивана: наверняка набрал кучу грибов, теперь их надо побыстрее продать. Ну а коли так, вырученные деньги будут жечь ему ляжку: через пару часов он как миленький вернется в заведение. И оставит у Белки все до копеечки.
На пороге Иван обернулся:
— Ты знаешь, а у меня ведь Малыш пропал. В глазах у Ивана стояли слезы.
Белка почувствовала легкий укол в сердце. Ее нельзя было назвать доброй или сентиментальной. Никто в Горной Долине ее не любил, и она никого не любила. Она терпела мужиков — этих грязных, вечно похмельных мужиков — только потому, что они приносили ей деньги: замусоленные бумажки, мятые и рваные, сложенные вчетверо или скрученные в трубочку. Терпела, но никакой симпатии к ним не испытывала. Женщины же ненавидели ее за то, что Белкина деятельность пробивала в каждом семейном бюджете огромную дыру, по сравнению с которой пробоина, пустившая на дно «Титаник», казалась легкой неприятностью. Белка платила им той же монетой.
Белка жила в состоянии войны со всем городком. Она забрасывала вражеские окопы бутылками с зажигательной смесью, она постоянно наступала — давала самогон в долг, под запись, не брезговала брать плату продуктами и различными услугами, но она никогда не обольщалась, потому что знала — стоит ей остановиться, перекрыть краник хотя бы на пару дней, и конец. Ее сожгут, как Гитлера с Евой Браун, завернув в ковер и облив бензином. Она давно уже стала заложницей своего промысла, кидала сахар и дрожжи в огромные бутыли браги с обреченностью грешника, подбрасывающего уголек в топку с адским пламенем.
