Маги и мошенники - Долгова Елена (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Лакомка встал и пошел, опустив голову и шаркая ногами. В женской спальне не было никого. Общий зал тоже почти опустел, только в углу ужинал вчерашний заезжий мулоторговец.
– Где Гирмунда?!
– Порскнула через заднюю дверь.
Хайни проворно выкатился во двор, оставив за спиной медлительного Лакомку. Длинная, щепастая, грубо сколоченная лестница оказалась приставленной к круглому отверстию чердака, в пыли двора смущенно почесывались куры. Ладер легко одолел полтора десятка скрипучих ступеней.
– Эй, что там?
Лакомка наконец выбрался наружу и едва не прыгал на месте от нетерпения.
– Э…
– Ну, что ты там увидел, разрази тебя святой Регинвальд?
– Заслони мои глаза золотуха, если я вижу там не…
Хайни почесал обрубок уха и густо покраснел – его белесые брови прямо-таки зазолотились на фоне багровой обветренной физиономии. Он еще раз оглядел открывшуюся картину.
Все пространство чердака занимала огромная копна сена. Колкие стебли люцерны перемежались высохшими, темно-синими венчиками васильков, смятыми одуванчиками, плоскими, сухими листьями подорожника. Копна подсыхающих трав шевелилась как живая. И не зря.
– Мессир Персиваль, – ласково щебетала Гирмунда, – вы такой доблестный рыцарь! С вас еще три марки.
Хайни скатился с лестницы и угрюмо побрел в гостиницу, Лакомка сменил его на наблюдательном посту у чердачного отверстия. Он некоторое время осуждающе покачивал головой в такт, потом присоединился к приятелю.
– Раззява. Ты ее просмотрел.
Хайни грустно вздохнул – мрачное растрепанное солнце висело над излучиной реки, казалось, оно комком разгневанного пламени собирается покарать город. Чистые и тревожные краски небесного огня опалили усталую землю. В умирающем дне наемнику почудилось нечто трагическое. Он неповоротливым разумом поискал подходящие слова, но не нашел и на всякий случай добавил:
– Я сам не лучше, тупая башка. Вот так благородные господа по праву благородства урезают наши доходы. Он предложил ей больше, чем мы. Три марки – цена девичьей добродетели! Ты знаешь, друг, что опечалило меня больше всего?
– Нет…
– Он даже не снял доспех.
– Ну, я просто так не сдамся! – внезапно рявкнул Хайни. – Должна же в этой дьявольской дыре найтись хоть одна девственница?
Он, сурово выпятив челюсть, зашагал вдоль чисто подметенной улицы.
Смеркалось. Возле лавки гончара, в кучке пыли, играла черепками худая некрасивая девочка лет восьми. Ее руки до самых локтей покрывали царапины.
– По-моему, подходит.
– Башка дырявая, это же младенец.
– Вот и хорошо. Вот и правильно.
Ладер подхватил девочку на руки.
– С нами пойдешь.
Девчонка, разинув треугольный ротик, неожиданно басисто заорала.
Ладер извлек из кошеля комочек жевательной смолы и засунул ей в рот.
– Молчи – героем будешь.
Дверь лачуги отворилась настежь.
– Соседи, на помощь! Жгут! Убивают!
Рослая бабища, видом вылитая фурия, вылетела наружу и ловко вцепилась в рыжую бороду Хайни Ладера. Тот вырвался, от неожиданности и боли уронив ребенка. Девчонка ловко приземлилась на ноги и что было сил ухватилась за материнский подол, продолжая реветь. Фурия в рваном чепце, выпятив могучую грудь и плотно сжимая сильные кулаки прачки, шла в бой. Наемники отступали. Шум стоял невообразимый, в нем слились бранные выкрики, обращения к святым угодникам, рев дочки гончара и уханье избиваемых смутьянов.
Друзья бежали. Прачка под неистовый хохот стражи преследовала их до самых городских ворот…
Лес за воротами мрачно шумел, почти совершенно стемнело, в зарослях горели огоньки звериных глаз.
– Хайни, Хайни, здесь кто-то есть.
– Не вижу.
– И я не вижу, я его слышу. Он дышит.
– Трузепой… – брякнул Ладер.
Туша медведя в кустах с заворочалась, с треском ломая ветви.
– Господи! Помилуй нас в прегрешениях наших!
Медведь чихнул, у Лакомки не выдержали нервы, он бросился в темноту, но, кажется, убежал не далеко, Ладер услышал звук падения тяжелого тела.
– Эй, друг, ты жив?
– …
– Не богохульствуй. Медведь тебя не задрал?
– Это не медведь.
Ладер подпалил сухую ветку. В траве ворочалось существо.
– Это женщина, бродяжка.
Наемник, ругаясь, сгреб сухие ветви в кучу и разжег костер. Круг света и треск огня внушали уверенность.
– Дождемся утра. Садись с нами, женщина. Я благодарю святого Иоанна, что ты не Трузепой.
Толстая, белесая девица растянула в улыбке толстые губы, обнажив нехватку переднего резца.
Они так и просидели до утра. Трузепой так и не появился. Девица-перестарок оказалась дочерью покойного лесника из соседнего графства. Вопрос о ее девственности даже не поднимался. Озлобившийся на весь свет Лакомка мастерил незаконченный арбалет.
– В конце концов. – заявил он Ладеру. – попытка не пытка. Пускай деваха рискнет, я не против.
Девушка, говорившая лишь на своем местном диалекте, едва ли наполовину понимала, о чем речь. Она кивала и глупо улыбалась. Ладер подавил угрызения совести.
– Красавица страшна как смертный грех, сирота и наверняка не девственна. Ее никто не хватится. Быть может, мы вообще совершаем благо. Лучше геройски помереть, чем под ореховым кустом тешить по дешевке негодяев.
Лакомка вздохнул.
– Отведем ее к отцу Медардусу, скажем, мол, вызвалась на подвиг чистая дева. А там – как получится, Главное, попасть в кладовку с реликвиями.
Они печально помолчали. Девушка что-то лопотала.
– Как хоть тебя зовут-то?
– Ханна.
– Это имя, созданное для славы. – заявил расхрабрившийся Хайни Ладер.
К утру погасли в кустах огоньки звериных глаз…
Итак, еще одна история близилась к закономерному финалу.
Занималось теплое утро. Широкое поле, простиравшееся по обе стороны ручья, от опушки леса до самых стен монастыря, заполнила редкая, но пестрая толпа – горожане собрались получить удовольствие от редкостного зрелища. Ждали долго, трава успела высохнуть от росы, когда наконец в пыли дороги показалась двуконная повозка. Девушка в белой рубашке девственницы неловкой грудой сидела на тележке, держа на коленях узелок. При виде ее высокий худой рыцарь, в искусной работы кольчуге, но без шлема, мрачно покачал седой головой:
– Медвежья охота – не женское дело, если, конечно, Трузепой – зверь. Если же он дьявол, то изгнание бесов – честное дело монаха.
Крестьянка неловко спрыгнула с телеги, прихватив с собою узелок. Настоятель печально посмотрел на нее, а потом жестом поманил подойти поближе:
– Дочь моя, пожалей свою молодость, ложная гордость – великий грех, еще не поздно удалиться, ты уверена что… обладаешь качеством, в первую очередь необходимым для этого подвига?
– Обладаю, швятой отец, – прошепелявила претендентка.
Монах отступил, в досаде закусив губу.
– Призываю в свидетели святого Регинвальда, нет здесь вины моей, ибо сделал я все, что мог…
И замерли в печали сердца людей, словно холодный ветер прогудел-пролетел над полем, губя радость и сметая надежду. И заплакали дети и старухи вытерли слезу. Монахи опустили капюшоны на глаза, насупились мужчины и поджали губы расстроенные женщины.
Девушка, одернув рубаху, широкими, почти мужскими шагами двинулась в сторону леса. Люди замерли, выжидая. Низкий зловещий рык, то ли дьявольский, то ли звериный, заставил затрепетать листву на деревьях и сердца людей.
Ханна Поэтерская остановилась, неспешно развязала узел и вытащила грубо сделанный самострел. Кусты по ту сторону ручья раздвинулись и показался косматый Трузепой. Туша его в полтора раза превосходила обычные медвежьи размеры, маленькие красноватые глазки сверкали злобой и умом. Горожане ахнули, самые благочестивые молились, самые трусливые проталкивались сквозь ряды назад, чтобы от греха подальше бежать.
Крестьянка, вращая ворот, натянула тетиву, наложила охотничий болт и вскинула арбалет.
Медведь взревел и пошел вперед, протянув к девушке длинные когтистые лапы, словно хотел сгрести ее в объятья.
