Без права на жизнь - Голодный Александр Владимирович (мир книг txt) 📗
— Ну, братишка, просто Соколиный Глаз! Еще бы починить, и благодетель наш в кармане!
Качественный кожзаменитель, большая пряжка из толстого желтого пластика с «веселым Роджером», хитрая застежка-трещотка. Нерабочая. Надо будет напрячься, отремонтировать обязательно. По дороге разглядываю, прикидываю устройство. Ремень свободно ходит, не фиксируется на зубцах. А это что? Похоже на кнопку. Значит, когда ее нажимают, блокирующий выступ уходит с зубцов. Правильно. Вот и царапины — ковыряли, хотели вытянуть, но не получилось. Надо опустить пряжку в ведро с замоченным бельем.
В этот раз Боров сидел за столиком. Увидев меня, властно махнул рукой.
— Как дела, зомбачок?
— Вот, законник Боров, только два журнала и пяток сигарет. Неудачное утро, мало нарыли.
— Не ссы, фарт любит упорных, приканает еще. А я за тебя перетер. Кент думает. Когда он сразу не отшивает, значит, все путем.
— Благодарю, законник. Буду должен.
— Толково с тобой базарить, зомбачок, сразу тему сечешь. Короче, ты извернись, как хочешь, но надо Кента реально заинтересовать: нарой что-нибудь конкретное. Учти: папку для бумаг я ему отдал, путем легло. Вкурил?
— Я понял, законник. Буду стараться.
— Во! Ну, канай, кореш твой уже к жрачке подходит.
Отходя к Солдату, уловил злобный взгляд бандюка за соседним столиком. Этому чем не угодил? Из проигравших, что ли?
Пообедав, занялись стиркой. Трусы, носки, футболки, два полотенца, бейсболки, две рубашки, брезентовая сумка — богатеем, добра набралось. Одну бутыль отложил на солнышко: прогреться к вечерней помывке. Кстати, а что мы все на картоне сушим? Упаковочного шпагата целый моток, две кучи подходящие, плечики есть — не натянуть ли веревку? Сказано — сделано. Пока Солдат старательно простирывал белье, я привязал один конец шпагата к раме, и, забравшись на вторую кучу, стал выискивать, чем закрепить другой. Кстати, вот мешок с длинными пластиковыми коробами вроде бруса. А мешок хорош — большой, полиэтилен толстый. Пару коробов в кучу вгоню как опору, остальные в хозяйство. Когда вытряхивал, в одном коробе металлически перекатилось. Ну-ка… Сварочный электрод. Целый, сантиметров двадцать пять длины. Приберем, нужная вещь.
Сохнущие футболки и рубашки покачивались на плечиках, разноцветные носки и трусы приятно оживляли пейзаж. Сумку надел донышком кверху на пластиковую ручку метлы.
— А хорошо мы отстирали, Солдат. Особенно ты постарался. За это вон та красная футболка — тебе. И носочки красные. Как мой выбор?
— Спаипо, Сеант. Хоо.
— Раз ты такой вежливый, братишка, добавляю темно-красную рубашку. Плохо, что пуговиц мало, но зато подчеркивается твой тонкий эстетический вкус.
Напарник заливается смехом, я улыбаюсь и продолжаю ковырять ремень. Похоже, кнопка начинает ходить. Точно, поддетая гвоздиком-шилом поползла наверх. Черт, неудобно гвоздь за шляпку держать. А что мешает сделать нормальный инструмент? Выбираю самую плохую зубную щетку, отпиливаю шпателем ручку, сбиваю ребра шляпки, грею гвоздь зажигалкой и вплавляю. Вот, цивильный инструмент. Продолжаем мучить пряжку. За неимением плоскогубцев закусываю кнопку зубами, тяну. Готово. А что у нас под кнопкой? Грязь (старательно сплевываю), остатки сгнившей металлической пружинки. Ага, пружина поднимала кнопку, прорезь «ласточкин хвост» освобождала фиксирующий рычаг на пружинящей пластинке. Вычищаем грязь, думаем: где взять пружину? А что тут думать: в авторучке.
Застежка работает идеально. Отшлифованная об отделочный камень кнопка отлично поднимается вверх, фиксатор нормально держит ремень.
— Не вздыхай, братишка, так тяжко. Ремень нашему благодетелю Борову. Да и в любом случае такую вещь у нас отобрали бы. Поэтому, вот немного крема, тряпочка, сделай его новым.
— Хоо, Сеант.
А я занялся электродом. Отколол сварочный состав, отбил и заострил конец. Выглядит грозно. Насадить на ручку и сделать большое шило? Нет, против дубинки или ножа не пляшет. А по-другому? Загибаем тупой хвост под прямым углом, срезаем остатки крепления метлы с ручки (сумка, кстати, почти высохла, дойдет на картоне), просверливаем электродом сквозное отверстие. Вставляем загнутый тупой конец, закрепляем скотчем. Прямо штык на дуле трехлинейки. Получился нормальный дротик.
— Солдат, закрой рот — муха залетит. А поскольку муха — это мясо, ужин я съем сам.
Братишка смеется. Кстати, об ужине: пора выдвигаться к витаминчикам. Почему не к офисным залежам? Потому что там мы уже душевно поработали, еды мало, а Кента планирую поразить имеющимся исправным калькулятором. Настольные часы хорошо было бы захомячить, а наручные я еще не разбирал. Прячем высохшую одежду в мешок, дротик между листов стенки шалаша, берем цапалку, шпатель, перчатки, свежевыстиранную сумку и идем за ужином.
Возвращаясь с пакетом и сумкой продуктов домой, мы уже предвкушали приятнейшую помывку и вкусный ужин в чистом, но…
— Где нычка, дохлятина? Мля, урою урода!
Я, скрючившись, валяюсь на мусоре, стараясь втянуть хоть глоток воздуха. Мощный тычок в солнечное сплетение и удар дубинкой по почкам вышибли все здоровье. Выброшенная из шалаша постель, раскиданный картон, разъяренный бандюк (тот самый, от соседнего с Боровом столика). Короче, сцена: «Приплыли».
— Где Борову добро нычите, твари? А ну, баклань, дохлятина, урою в натуре!
Вошедший в раж урод пинает упавшего Солдата ногами. Бешеная ненависть подбрасывает меня, как пружина. Рывок к шалашу, ручка дротика сама ложится в руки. Разворот назад.
— Хэк!
Отточенное в прошлой жизни «штыком коли», возврат на исходную. Хруст ломающегося пластика. Выронив дубинку из опускающейся руки, бандит неуклюже валится на спину. Обжигающая посмертная волна. К небу торчит криво стриженная рыжеватая бороденка и обломок рукоятки, упирающийся в грудь. Точно в сердце, до упора. Мастерство не пропьешь.
— Солдат, братишка, как ты?
Осматриваю лицо, голову, проверяю руки, тело.
— Где болит, братишка?
А он молчит и смотрит на покойника остановившимися глазами. Черт, может быть второй! Подхватив цапалку, резко взбегаю на строительную кучу. Осматриваюсь. Никого. Назад.
— Солдат, как ты?
— Номано, Сеант.
Нормально. Еще раз, уже спокойнее, осматриваю друга. Он молодец, успел свернуться клубком, только ссадины на руках да чуть содрана кожа на скуле. Мажу противовоспалительной мазью. Так, а что делать с трупом? Электрод вынимать не буду — пока он в ране, кровь почти не течет. Оттаскиваем тело к куче, закладываем мешками. Начнет смеркаться — поволочем в карьер, назад я Солдата доведу.
Как ни странно, нервы в порядок пришли довольно быстро. Сложили на место постель, подобрали картон. Шалаш здорово накренился — бандюк постарался, но начинать ремонт сейчас не с руки. Надо поесть.
М-да, не прошло и часа, как заколол человека, а сейчас сижу и наяриваю подбродивший кефир с подсохшей выпечкой. Хотя, какого, к хренам, человека? Урода бандитского. Солдат не отстает, тоже успокоился, повеселел. Вешаем остатки в пакете на завтрак. Чем заняться? Что-то не упирается идти назад по темноте: прошлого раза хватит за глаза. Присыпать урода опять же надо, чтобы точно не нашли. Полезу-ка на кучу, осмотрюсь.
Вот ангары. Народ сползается к дальнему, к ночлежке. Сортировка шуршит далеко в стороне. На пищевой помойке отдельные копошащиеся фигуры. Вот дорога к карьеру. Всматриваюсь. Пустая. Точно, до самых развалин ничего движущегося. А как лучше к ней пройти? Решение приходит сразу. Спускаюсь, откидываю мешки, снимаю с трупа кроссовки, вонючие носки, обгаженные штаны. Тьфу, урод трусы не носил. Ветровка от спортивного костюма, майку оставляем. Вещи, дубинку в пакет, выбросим по дороге. Крови натекло немного, собираем с мусором в тот же пакет. Чисто.
— Солдат, снимай рубашку, надевай эту рвань.
Переодеваюсь сам, хватаем труп за ноги, тащим. Между куч никого не встретили. Выхожу на дорогу, осматриваюсь. Норма. Тянем.
Бандюк увесистый, пробившее его насквозь жало цепляет мусор, но мы шагаем, как заведенные. Не так уж и далеко оказался карьер: уже накатывало тяжелой трупной вонью, когда остановились передохнуть. Пора вытаскивать электрод, кровь уже наверняка свернулась. Жало сидит мертво. Рука соскальзывает с обломков трубки, труп от рывков елозит, не давая дернуть как следует.
