Иная терра.Трилогия - Эльтеррус Иар (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗

— Вы опять меня не понимаете. И опять демонизируете Четвертое управление, — майор тяжело вздохнул, подошел к столику, залпом осушил наполненный профессором десять минут назад стакан. — Никто не станет мешать вам уехать даже вместе с семьей. Но ваша семья сама с вами не поедет. По крайней мере, жена и сын. Да и насчет дочери я не уверен. Они довольны той жизнью, которую ведут. У них карьера, учеба, личная жизнь. Они не обращают внимания на то, что вы говорите — слышат, но не слушают. Понимаете? Всеволод Владимирович, вы слишком много думаете о так называемом всеобщем благе, и совершенно не думаете о своем собственном. Вы так много знаете и видите в окружающей вас системе, но ничего не замечаете в собственной семье. Нельзя так.

— Я вам не верю.

— Вы можете убедиться в моей правоте сегодня же вечером. Машина отвезет вас домой, и вы поговорите с семьей об отъезде. В пределах Российской Федерации, конечно же — из страны вас не выпустят, извините. А после того, как поговорите — подумайте хорошенько. Мой номер у вас есть, можете звонить в любое время дня и ночи, — Лебедев с сожалением посмотрел на пустой стакан, поставил его на столик, и пошел к выходу.

У самой двери он обернулся.

— И еще одно, Всеволод Владимирович: пожалуйста, не надо считать меня бесчувственной скотиной. Я всего лишь делаю свою работу, и, поверьте, делаю ее не только хорошо, но и максимально человечно.

— Как я могу не считать вас бесчувственной скотиной, если вы работаете бесчувственной скотиной? — ядовито поинтересовался Меркурьев.

Но оба они знали, что волку только и осталось, что безнадежно скалиться.

— Как хотите, — сказал Лебедев и вышел.

Оставшись в одиночестве — ведущий тихо исчез куда-то буквально через несколько секунд после появления безопасника — Всеволод Владимирович первым делом извлек из внутреннего кармана пиджака фляжку с коньяком, из которой имел обыкновение добавлять несколько капель в кофе, и основательно к ней приложился.

Через несколько минут в голове слегка зашумело, напряжение чуть отпустило, и профессор снова начал думать связно. Первым делом — добраться до дома и прощупать почву. Потом уже делать выводы и принимать решения. Уезжать в любом случае надо — что бы не говорил Лебедев, пока у Четвертого управления есть возможность его достать, они его достанут, и в покое не оставят. А вот гоняться за одним человеком, тем более — не таким уж важным человеком — по всей стране не будут. Не того полета он птица.

Он вызвал такси и через час уже сидел за столом, за которым на ужин собралась вся семья. Меркурьев начал разговор издалека, очень осторожно, планируя сперва настроить домашних на беседу, а потом уже выдвигать предложение о переезде, вот только до предложения даже не дошло. Как выяснилось, дети и жена знали отца и мужа куда лучше, чем отец и муж — жену и детей.

— Всеволод, я никуда не поеду из Москвы. У меня бизнес, у меня здесь все друзья, у меня здесь дом, в который я вложила душу.

— Пап, я не уеду без Сашки. А Сашка тоже не уедет из Москвы, он пятый курс заканчивает, отец ему к диплому квартиру обещал, и работу хорошую в «New Games of Worlds». Мы пожениться хотим.

— Тебя прижали в Четвертом, — только и сказал сын.

Встал и вышел из-за стола. Меркурьев даже не стал никого уговаривать. Он уже понимал, что Лебедев оказался прав, что никому не нужна его правда, все готовы быть винтиками в системе.

Остаток ужина прошел в молчании. А когда все разошлись, Всеволод достал из бара бутылку коньяка и бокал. Сегодня он планировал напиться.

Через полчаса пришел сын. Посмотрел на отца, на бутылку, молча достал второй бокал, сел напротив.

— Рассказывай, — сказал он.

И профессор стал рассказывать. О своих идеях, о борьбе с системой, о нежелании быть винтиком. О необходимости уехать, чтобы семью оставили в покое.

— Куда ты собираешься?

— Не знаю еще. Может, в Архангельск… какая разница?

— Тебя не оставят там в покое, — покачал головой Руслан. — Пока они могут тебя найти — тебя не оставят в покое. Что бы там не говорил этот твой майор, ты им нужен. Люди тебя слушают и тебе верят.

— И что ты предлагаешь? Повеситься? — горько усмехнулся Всеволод Владимирович.

— Вот что…

II. II

Шестой день стояла испепеляющая жара. Воздух дрожал от зноя, земля высохла и растрескалась, пруд, из которого брали воду для полива, с каждым днем мелел. Надо бы в конце августа его осушить и заглубить, — мелькнула ленивая мысль, и тут же утекла, расплавившись в перегревшейся черепной коробке.

Загорелый белоголовый парень бросил очередную кипу сена на телегу, вонзил вилы в стожок, тяжело вздохнул и присел на деревянный край, заставляя себя вспомнить беглую мысль в подробностях.

«Надо осушить и заглубить пруд. В конце августа, пока не начались осенние дожди». Собственно, а почему в конце августа? Жара будет еще дня три как минимум — за это время пруд обмелеет еще сильнее, и вычерпывать придется совсем немного. Надо только еще пару человек позвать, на одного работы многовато выйдет. Значит, завтра обсудить с мужиками, а через день можно и приступить. Прикрыв глаза ладонью, он взглянул на солнечный диск, поднимавшийся в зенит. Самое пекло через полчаса начнется, пора ехать. Закинув на телегу последнюю кипу сена, парень подхватил вожжи и стегнул сонную кобылку. Та послушно шагнула вперед, заскрипели оглобли и старый хомут, чуть перекосилась дуга, но через пару шагов выпрямилась. Выбравшись с полевой колеи на грунтовую дорогу, кобылка безо всяких напоминаний перешла на трусцу. Возница переложил вожжи в левую руку, правой поправил сплетенную из соломы шляпу.

— Конец июля, а как печет-то! — пробормотал он себе под нос. — А потом ливанет, и картошка вся полопается. Или не полопается — были же дожди… А, там видно будет.

Кобылка трусила, телега поскрипывала, жесткие соломинки покалывали голую, коричневую от полевого загара спину, и если бы не иссушающее пекло — было бы так хорошо! Белоголовый специально сегодня выехал затемно, встав около трех часов утра, и был в поле уже к пяти, чтобы успеть собрать скошенное третьего дня и успевшее высохнуть по такой жаре сено в кипы, а заодно скосить траву на втором поле — возить по пеклу куда как проще, чем косить. А после обеда можно будет и с сараем закончить — осталось-то всего ничего.

Подул легкий ветерок, золотое поле пшеницы по левую сторону дороги пошло сияющими волнами. Возница придержал лошадку, спрыгнул в пыль, чихнул — хоть бы самый маленький дождик, пыль прибить! — и перепрыгнул через канаву, оказавшись в шаге от налитых колосьев. Наклонился, присмотрелся…

— Опаньки. Вот тебе и пруд, — пробормотал он, осторожно ломая колосок.

Встряхнул — пара зерен выпали на ладонь. Парень быстро вернулся на дорогу, подхватил вожжи, запрыгивая на телегу.

— Пошла, пошла!

Кобылка неохотно побежала рысью — тяжело, переваливаясь.

Заскрипела дуга, трясь о старую оглоблю, и белоголовый в очередной раз подумал — надо бы оглобли на телеге заменить. Но это все потом. Сейчас вообще все потом. В деревне он был спустя буквально минут пятнадцать. Но поехал не к своему дому, а сразу же к Деду — показать колосок.

Дед был во дворе. Стоял у поленницы, по пояс голый и коричневый, укладывал нарубленные дрова в штабель. На скрип телеги не обернулся, хотя не мог не заметить, что у него гости. Парень обращать на себя лишнее внимание не стал — знал, что раз Дед занят, то отвлекаться не будет. Закончит — сам позовет, и квасу холодного нальет, а потом уже спросит. Вот если бы что-то действительно срочное — тогда да, тогда другое дело. Дед тем временем поставил на массивную колоду березовую чурку, с хеканьем обрушил на нее топор — чурка раскололась на две равные половины, каждую из которых Дед разрубил еще на четыре части. Белоголовый уже был рядом — подобрал наколотые дрова, отнес к поленнице, уложил аккуратно. Дед одобрительно хмыкнул, мотнул головой в сторону крыльца, гаркнул: