Голодные игры - Коллинз Сьюзен (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
«Хорошо, что я быстро бегаю», — думаю я и вздрагиваю, когда кто-то толкает меня локтем. Это Пит, он рядом, как наказывал Хеймитч, и лицо у него озабоченное.
— С чего хочешь начать?
Я смотрю на профи, которые выделываются, как могут, явно стараясь всех запугать. Потом на их соперников — тощих и неумелых, впервые берущих в руки нож или топор.
— Может, займемся узлами? — предлагаю я.
— Давай, — соглашается Пит. Мы идем в пустующую секцию; инструктор рад, что у него появились ученики: вязание узлов, похоже, не пользуется особой популярностью при подготовке к Голодным играм. Узнав, что я кое-что понимаю в силках, он показывает нам простую, но эффективную петлю-ловушку, вздергивающую незадачливого противника за ногу вверх. Мы сосредотачиваемся на одном этом искусстве, и за час оба в совершенстве его осваиваем. Затем переходим в секцию маскировки. Пит с нескрываемым удовольствием размазывает по своей бледной коже различные комбинации грязи, глины и раздавленных ягод, составляя сложные рисунки вьющихся стеблей и листьев. Инструктор приходит в восторг.
— Я ведь имел дело с пирогами, — объясняет Пит.
— С пирогами? — удивляюсь я, отвлекаясь от наблюдения за парнем из Дистрикта-2, всаживающим копье в сердце манекена с расстояния в пятнадцать ярдов. — Какими пирогами?
— Глазированными, для праздников. Теперь до меня дошло, о чем он говорит, — о пирогах на витрине пекарни, разрисованных всякими финтифлюшками и цветами. Для дней рождения и Нового года. Когда мы бывали на площади, Прим всегда тащила меня туда полюбоваться. Хотя у нас никогда не было на них денег, я соглашалась — в Дистрикте-12 так мало красивого.
Я внимательно рассматриваю узор на руке Пита. Затейливо чередующиеся светлые и темные пятна напоминают игру солнечных лучей, пронизывающих листву деревьев в лесу. Но где ее мог видеть Пит? Вряд ли он когда-то выходил за ограждение. Неужели ему хватило косматой старой яблони у них на заднем дворе? Почему-то все это — умение Пита, похвала специалиста по маскировке, воспоминание о недосягаемых пирогах — возбуждает во мне злость.
— Очень мило. Жаль, у тебя не будет возможности заглазировать кого-нибудь до смерти, — язвительно замечаю я.
— Не задавайся. Никто не знает, что там будет на арене. Вдруг — огромный пи…
— Ты не собираешься идти дальше? — обрываю я его.
Следующие три дня мы так и ходим, не торопясь, от секции к секции, учась некоторым полезным вещам: от разведения огня и метания ножей до постройки шалаша. Несмотря на приказ Хеймитча не высовываться, Пит таки отличился в рукопашном бою, а я шутя прошла тест на знание съедобных растений. От стрельбы из лука и тяжелой атлетики мы, однако, держимся подальше, бережем козыри для индивидуальных сессий.
Распорядители Игр появились в первый же день, вскоре после начала тренировки — около двух десятков мужчин и женщин в пурпурных одеяниях. Они сидят на скамьях, устроенных вдоль стен зала, иногда прохаживаются, смотрят, что-то записывают. А чаще всего пируют за огромным столом, куда слуги подносят все новые кушанья, и как будто не обращают ни на кого внимания. Хотя пару раз, повернувшись в их сторону, я натыкалась на чей-нибудь взгляд. Во время наших перерывов на еду распорядители совещаются о чем-то с инструкторами. Когда мы возвращаемся, они сидят вместе.
Завтрак и обед нам подают отдельно на своих этажах, ленч — для всех двадцати четырех сразу в столовой рядом с тренировочным залом. Блюда расставлены на тележках — подходи и бери, что хочешь. Профи обычно собираются шумной компанией за одним столом, подчеркивая свое превосходство — мол, мы друг друга не боимся, а на остальных нам и вовсе наплевать. Большинство других сидят поодиночке, словно овцы, отбившиеся от стада. С нами никто не заговаривает; мы едим вместе и даже пытаемся поддерживать дружескую беседу — Хеймитч на этот счет все уши прожужжал.
Знать бы еще, о чем говорить. О доме — грустно, о настоящем — невыносимо. Однажды Пит вытащил хлеб из корзинки и стал показывать мне разные сорта. Организаторы позаботились, чтобы в корзинах был хлеб из всех дистриктов вдобавок к непревзойденному капитолийскому. Буханки в форме рыбы, зеленые от добавленных в них водорослей, из Дистрикта-4. Маленькие полумесяцы, усыпанные семенами, из Дистрикта-11. Почему-то выглядят они гораздо аппетитнее, чем обычные растрескавшиеся кругляшки у нас дома, хотя и сделаны из такого же теста.
— Вот так вот, — подытоживает Пит, сгребая буханки обратно в корзину.
— Ты много знаешь, — говорю я.
— Только о хлебе, — возражает он. — Ладно, теперь засмейся, будто я сказал что-то смешное.
Мы оба прыскаем от смеха, довольно убедительно, и словно бы не замечаем, как остальные на нас глазеют.
— Отлично, а сейчас я продолжаю мило улыбаться, а ты что-нибудь говори, — продолжает Пит.
Эта так называемая дружба изматывает будь здоров. Тем более что с тех пор как в тот раз я хлопнула дверью, отношения между нами охладели. Но приказ есть приказ.
— Я не рассказывала, как однажды за мной гнался медведь?
— Нет, хотя звучит интригующе.
Я начинаю рассказ, старательно разукрашивая его мимикой и жестами. История эта произошла на самом деле — как-то раз я сдуру решила поспорить с медведем-барибалом, у кого из нас больше прав на дупло с медом. Пит хохочет и к месту задает вопросы. У него это получается гораздо лучше, чем у меня.
На второй день, когда мы пробуем свои силы в метании копья, Пит шепчет мне на ухо:
— Кажется, мы обзавелись еще одной тенью.
Я метаю копье — с небольшого расстояния выходит не так уж плохо — и вижу, что чуть поодаль сзади за нами наблюдает девочка из Дистрикта-11, та самая двенадцатилетняя, которая так напомнила мне Прим. Вблизи она выглядит на десять. Блестящие темные глаза, атласная кожа. Девочка слегка наклонилась вперед на носочках и чуть-чуть отстранила локти от боков, готовая упорхнуть при малейшем звуке. Будто маленькая птичка.
Пока Пит бросает, я наклоняюсь за другим копьем.
— Кажется, ее зовут Рута, — негромко говорит он.
Я закусываю губу. Рута — маленький желтый цветок, растущий на Луговине. Рута, Прим — в каждой из них едва ли семьдесят фунтов, да и то если в мокрой одежде.
— Ну и что ты предлагаешь? — спрашиваю я несколько резче, чем хотела.
— Ничего, — отвечает он. — Просто поддерживаю разговор.
Теперь, когда я знаю, что она рядом, мне трудно ее игнорировать. Девочка молча ходит следом и учится в тех же секциях, что и мы. Она не хуже меня разбирается в растениях, быстро лазает, метко стреляет — раз за разом попадает в мишень из рогатки. Но что такое рогатка против здоровенного парня с мечом?
За завтраком и обедом Хеймитч и Эффи дотошно выспрашивают нас о каждой минуте, проведенной в тренировочном зале: что делали, кто за нами наблюдал, какое впечатление производят другие трибуты. Цинна и Порция с нами не едят, так что наших кураторов ничто не сдерживает. Нет, друг с другом они больше не схватываются, зато с завидным единодушием принялись за нас. Не знаю, как Пит терпит, а я от нескончаемых указаний, что делать и чего не делать на тренировках, уже на стенку лезу.
Когда во второй вечер нам наконец удается от них улизнуть, Пит ворчит:
— Уж лучше бы Хеймитч опять запил.
Пытаюсь засмеяться, но получается только фырканье. Осекаюсь и понимаю, что совсем запуталась, когда мы друзья, а когда нет. На арене я, по крайней мере, буду знать точно.
— Не надо. Зачем притворяться наедине.
— Ладно, Китнисс, — устало отвечает Пит. После этого мы разговариваем только на людях.
На третий день, после ленча, нас начинают вызывать на индивидуальные показы к распорядителям Игр. Дистрикт за дистриктом, вначале юношу, потом девушку. Как обычно, Дистрикт-12 последний. Мы торчим в столовой, не зная, куда еще податься. Те, кто уходят, обратно не возвращаются. Комната постепенно пустеет, и необходимость играть на публику отпадает. Когда вызывают Руту, мы с Питом остаемся одни и сидим молча, пока не приходит его очередь. Он встает.