Застава - Лукьяненко Сергей Васильевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Кстати, а как же это Скрипач подошел незамеченным?
– Скрипач! – крикнул я, обернувшись к дому. – Ты откуда к заставе шел?
– Восьмая точка! – отозвался тот.
Понятно. Мы подошли почти одновременно, но с разных сторон, скрытые друг от друга забором. Я заглянул в баню, в сарай, потом пошел в туалет. Старик все порывался устроить на заставе какой-нибудь приличный биотуалет, но за все эти годы дело дальше слов не пошло. Во-первых, в биотуалетах полно пластика, а во-вторых, при переходе из мира в мир бактерии, которым полагалось расщеплять отходы, мгновенно дохли. Это было странно, так как с путешествующими вместе с нами микробами ничего не происходило (Калька однажды пыталась вылечить ангину, проходя туда-сюда через портал, но в итоге ей пришлось глотать антибиотики), но, похоже, бактерии были в безопасности при переходе только внутри наших тел.
Так что у нас был самый обычный деревенский сортир на две кабинки.
Хмель вышел из дома, вооруженный короткой саперной лопаткой. Осмотрел двор, потом подошел к забору, присел и принялся энергично копать сухую землю.
– Помочь? – спросил я.
Хмель только покачал головой. Скрипач посмотрел на него неодобрительно – видимо, ему не нравилась идея хоронить собаку во дворе. Но промолчал.
– Может, лучше у подножия холма? – негромко сказал я.
Хмель молча продолжал копать. А Скрипач неожиданно поддержал его:
– Пусть здесь копает. Мы вряд ли сюда вернемся, Ударник.
– Из-за того, что убили собаку? – я пожал плечами. – Мне песика тоже жалко, но… Место хорошее, обжитое. Домина какой, баня… А получается как-то по-американски: «Они убили мою собаку, порвали Библию…»
– Изнасиловали сестру, сожгли дом… – продолжил Скрипач. – Не в этом дело, просто… все изменилось. Перестало это место быть домом, ты чувствуешь?
Я подумал и кивнул. Скрипач был прав.
Вот что странно – что ничего не порвали, не сожгли. Только застрелили пса… который на привязи оставался. Зачем его убивать? Глупость полная. И почему Гольм обещал неделю, но своих слов не сдержал, и почему схватили четверых, а нас не тронули и даже засаду не оставили…
– Ты забыл самый главный вопрос – с чего все началось? Кому мы помешали? – сказал я. – Мы – маленькие винтики, крутимся в механизме Центрума. Вполне исправно крутимся. И вдруг на нас объявляют охоту и ведут ее странным образом. Скрипач, это бред полнейший!
– Значит, надо идти в Антарию и разбираться, – твердо сказал Скрипач. – Но… – он посмотрел на небо, – полагаю, что уже завтра утром. Это уже не дом… но переночевать я тут готов.
Старик нашел меня через трое суток. Мы как раз отыграли «Гимн восходящему солнцу» – получалось уже неплохо. Публика одобрительно пошумела, песня второй день была хитом в «Кремне и льне», но обошедший зал со шляпой Реис вернулся с кислым лицом и поставил гитару в углу сцены. Так что я вышел из-за барабанов, Боргейр зачехлил флейту, а Стутгар крутанулся на стуле и встал из-за клавесина. Стутгар, на мой взгляд, был музыкантом близким к гениальности – на клавесине, точнее, его центрумском аналоге, он выделывал совершенно невозможные вещи. Мы дружно двинулись в зал, за отведенный нам хозяином столик.
– Жлобы, – сказал Реис. – Жадные жлобы.
Он был самым старым из нас, ему было хорошо за сорок, и на жизнь он смотрел с цинизмом музыканта, когда-то мечтавшего стать великим. На лысой голове Реиса поблескивали капли пота – он не был особенно толстым, но потел ужасно.
– Еще не вечер, мало народа собралось, – пожал плечами Боргейр. То ли по причине молодости – флейтисту не исполнилось и двадцати, – то ли из-за флегматичности характера он ничего не принимал близко к сердцу.
Стутгар молча выпил пива и пожал плечами.
– Будут плохие сборы – уйдем в «Королевский плащ».
На этом дискуссия и окончилась – Стутгар, маленький и неприметный человечек (еще чуть-чуть ниже рост – его можно было бы назвать карликом, а так он был просто коротышкой), являлся неофициальным, но бесспорным лидером нашей группы.
– Я вспомнил еще одну хорошую песнь, – сказал я, тоже делая глоток пива.
– Песню, – поправил Стутгар.
– Песню, – кивнул я. – Ее пел певец по прозвищу Жало. Она говорит о человеке, живущем в чужой стране. Ему очень одиноко. Ему тут все непривычно.
– Очень хорошо, – кивнул Стутгар. – Расскажи текст подробно.
Он извлек из кармана короткого твидового пиджака блокнот, карандашик и приготовился записывать.
– Не пью я… – я задумался на миг. – Не пью я глоф, лучше бы выпил чай, милая…
– Ха, – сказал желчно Реис. – Я бы тоже выпил чай. Земной чай. Золотой талер за фунт! Ха!
Стутгар шикнул на него, продолжая быстро писать.
Стутгар кивнул:
– Да, ничего так… Вот это я бы сделал припевом и повторил два раза.
– А так и есть! – обрадовался я.
– Про штаны не очень, – Стутгар почесал переносицу карандашом. – Эти… джинсы… у нас ведь тоже делают похожие. Как было в оригинале?
– Про тросточку. Там человек ходил с тросточкой, но для нас не годится, это как раз норма в Антарии.
– Тогда сделаем перевертыш, – решил Стутгар. – Смотри – я иду по Диагональной улице, тросточки нет у меня, я не беру ее даже на променад, я – землянин в Центруме. А?
– Прекрасно, – сказал я искренне.
– Неправильно это все, – пробурчал Реис. – Берем чужие песни и переделываем. Стутгар, ты же свои писал прекрасно! А? Помнишь? Про убийцу? «Я наемник-убийца, я рядом с тобой, я наемник-убийца, я заберу твою жизнь…» Или «Обратно в Центрум»?
– Или «Вчера»? – предположил я.
Стутгар косо посмотрел на меня. А вот Реис иронии не понял:
– О, и ты слышал? «День назад все проблемы были далеки…»
Стутгар посмотрел на Реиса волком.
– У нас тоже это было распространено, – сказал я успокаивающе. – Ну, не из другого мира – из других стран. Брали песни, переделывали. Они становились известными.
– Это неправильно, – сказал Стутгар, хмуро глядя в блокнот. – Реис прав, надо писать свои песни…
– Так мне продолжать? – уточнил я.
И тут увидел Старика, целеустремленно пробирающегося через темный зал ресторанчика.
– Ударник! – радостно крикнул Старик. – Ты живой!
Я дождался, пока он подошел к столику. Укоризненно посмотрел ему в глаза. Старику хватило совести потупиться.
– Сволочь ты все-таки, – сказал я на клондальском.
Старик просиял.
– Вот! Вот видишь, самый лучший метод изучения языка – глубокое погружение!
– Это тот Иван, что тебя кинул одного? – спросил Стутгар с презрением.
– Я тот самый Иван, из-за которого ваша группа третий день гребет деньги лопатой, – ответил Старик, присаживаясь за столик.
Стутгар подумал мгновение, кивнул и подвинул Старику кружку пива. Тот с удовольствием приложился к ней.
– А если бы со мной что-то случилось? – спросил я.
– То ты не годился бы для путешествий между мирами, – с улыбкой сообщил Старик. – Считай это тестом на профпригодность.
– Все равно сволочь, – упрямо повторил я.
– Ударник! – Старик прижал руку к груди. – Клянусь, я не ожидал, что ты так хорошо потеряешься! Я был уверен, что найду тебя к вечеру! Но ты так… так легко влился в среду…
Я взял из рук Боргейра самокрутку, затянулся сладковатым дымом.
– Знаешь, среда музыкантов – она всюду одинакова. Как выяснилось.
Глава 7
Министерство иных миров, а попросту МИМ, располагалось в центре, в правительственном квартале. Оно занимало старинное, еще до пластиковой чумы построенное здание – высоченное, в пятнадцать этажей, отлитое из железобетона в только-только проклюнувшемся в ту пору стиле местного конструктивизма. Это значит, что не было в нем ни колонн, ни эркеров, ни балконов, ни затейливых башенок – ничего лишнего. С какого перепугу архитектор все же разместил на плоской крыше десяток исполинских статуй – трудно понять. Они тут казались совершенно неуместными, будто выбрались на крышу странно одетые исполины – и окаменели под взглядом Медузы Горгоны. Фигуры изображали разные отрасли науки и искусства, ибо поначалу в здании как раз и размещалось Министерство человеческих знаний (которые жители Центрума рассматривали в комплексе, противостояния физиков и лириков у них не случилось). Были среди фигур астроном с телескопом, два механика с шестеренками и гаечными ключами, врач со стетоскопом (совершенно земным на вид, содержание часто диктует форму), химик с каким-то стаканом в руке, математик в очках и с логарифмической линейкой, совершенно анекдотического вида философ в широкополой шляпе, художник с мольбертом, музыкант с чем-то вроде русских гуслей…
