Наследие 2 - Тармашев Сергей Сергеевич (книга жизни TXT) 📗
— Для тебя мы — подсолнухи, — прорычал бас. — Можешь так и называть.
— Как вам будет угодно, господин подсолнух, — согласился профессор, отмечая про себя, что, по крайней мере, первый встретившийся ему лицом к лицу представитель кроваво-легендарных чудовищных убийц оказался безобидным глубоко несчастным инвалидом. Генетические мутации не щадят никого… — Вас не затруднит ответить на вопрос, где мы находимся?
— На базе.
Старый учёный подождал несколько мгновений и понял, что дальнейших объяснений не последует. Впрочем, этого следовало ожидать. Лиги не питают к Чистым теплых чувств, и уже один только факт того, что он до сих пор жив, можно смело считать демонстрацией их благосклонности. Они даже выставили в качестве переговорщика совсем неопасного родича, вероятно, не хотели запугивать. Хотя… возможно, этот инвалид здесь для того, чтобы посмотреть, как Чистые будут умирать в мучениях от отравления.
— Здесь странный воздух, — Синицын решился задать ещё один вопрос. В конце концов, если умирать, то он ничего уже не теряет. — Но я не чувствую боли в легких. Это помещение имеет чистую атмосферу? Я не слышу работы фильтровентиляционных установок.
— Нет, — коротко рыкнул лиг. — Воздух с улицы. Пахнет древесной смолой, печь топится.
— Следовательно, мы заражены, — подытожил профессор, бросая взгляд на лежащего без сознания Ермакова. В его смерти он тоже будет отчасти виновен, ведь подполковник единственный из всей экспедиции не был добровольцем. И Синицын поддержал его кандидатуру… — Наши легкие долго не выдержат ядовитой атмосферы. А где остальные участники нашей экспедиции?
— Убиты, — безразлично ответил лиг. И неожиданно добавил: — Вы оба сможете дышать без осложнений трое суток. Так сотворила целительница.
— Это невозможно, — возразил старый учёный. — Химический состав воздуха предельно агрессивен и вызывает некроз тканей за сорок минут, зимой этот срок может увеличиться вдвое, но…
— Ты здесь пять часов, — рычащий бас лига оборвал профессора. — Мне не интересно обсуждать вашу науку. Ответь, почему этот воин защищал тебя ценой собственной жизни?
— Миша? — вырвалось у Синицына. — Он офицер Службы Безопасности, возглавляет охрану нашей экспедиции! И просто хороший человек. Он выполнял свой долг, это его работа…
— Он защищал тебя, — рычание инвалида вновь перебило старого ученого. — Он грамотный офицер и сразу понял, что ваше подразделение обречено и будет уничтожено в течение нескольких десятков секунд. — Столь сложно выстроенная грамотная фраза в исполнении лига изрядно удивила профессора. — Он прикрывал тебя собой и даже после детонации вашей взрывчатки пытался спрятать тебя в лесу, хоть был ранен и толком не мог даже ползти. Когда мы подошли к нему, прежде чем потерять сознание, он попросил отпустить тебя, потому что ты можешь найти Наследие и всё исправить. Мы оставили в живых вас обоих. Теперь тебе предстоит доказать, что ты и есть тот самый старик из Пророчества. Я слушаю.
— Эммм… — озадаченно выдохнул Синицын. — Боюсь, я не вполне понимаю… О каком пророчестве идет речь? Только поймите меня правильно, я ни в коем случае не хочу вас обидеть, просто я могу быть не осведомлен о некоторых особенностях вашего…
— Неважно, — прорычал лиг. — Расскажи, зачем вы явились к Завидовскому Центру, да ещё с таким запасом взрывчатки.
Мгновение профессор размышлял, стоит ли рассказывать этой квашне горе-подсолнуху обо всём. Что мы теряем? Если посмотреть правде в глаза — ничего. Найденные координаты для лигов вряд ли больше, чем бессмысленный набор цифр, а даже если и нет, то достичь тех широт им невозможно. После того как Волжскому Каскаду станет ясно, что его экспедиция никогда не вернется, сюда однозначно больше никто не поедет. Почти обретенное Наследие навсегда останется мифом, красивой сказкой, которую лет через сто будут рассказывать старики последнему в мире ребенку. Так что достанется заветная информационная емкость лигам или так и сгинет в недрах Завидовских развалин, какая разница… К исходу Трехсотлетия искать сокровище Великой Шаро будет уже некому. А так у него, возможно, есть шанс. Синицын устало вздохнул, уселся обратно на матрасы и начал рассказ. Обреченный на вечную неподвижность лиг слушал молча, не сводя с профессора горящих багровым пламенем глаз, и этот взгляд выбивал старого ученого из колеи, заставляя невольно робеть, чувствуя себя юнцом-студентом на экзамене у ректора университета. В глубине сознания тонкими нервными иголочками покалывала мысль, что если этот прикованный даже не к постели, а прямо к полу инвалид вызывает одним только взглядом такую оторопь, как же тогда должны выглядеть другие, те самые, настоящие подсолнухи… Рассказ оказался долгим и занял почти час. Синицын и сам бы не смог ответь на вопрос, зачем он рассказывает полуграмотному обездвиженному инвалиду всё в мельчайших подробностях. Он просто чувствовал, что должен поступить именно так. А возможно, запредельно стиснутые стрессом нервы просто требовали от него выговориться… Теперь это не имело ни малейшего значения. Профессор изложил всё, начиная от своих первых, ещё студенческих шагов в сфере изучения мифа о Наследии и заканчивая рейдом в Новодевичий монастырь, письмом американцев и последующей экспедицией.
— Дальше я ничего не помню, — закончил он, — надо полагать, взорвался наш запас взрывчатки, и я потерял сознание вследствие этого. — Синицын грустно улыбнулся. — Надо же, в беспамятстве мне снился удивительно красивый сон… Дивные места и почти эфемерный, едва уловимый женский голос. Он что-то шептал, и словно не мне, а играющему с ним ветру… Никогда мне не снилось ничего более прекрасного. Даже просыпаться не хотелось.
Старый учёный умолк, ожидая реакции беспомощного инвалида. Впервые за все это время он подумал, а в состоянии ли вообще несчастный, вполне возможно, никогда в жизни не покидавший этой комнаты, осознать всё обилие сложной информации, обрушившейся на него… И если лиг решит помочь, то что в его силах? Прислушаются ли к обездвиженному сородичу остальные?
Но реакция оказалась совершенно неожиданной. В бесформенной куче тряпья что-то едва заметно шевельнулось, и лиг отчетливо прорычал:
— Все всё слышали?
В ответ ему донеслось шипение помех радиоэфира, и профессор услышал тихий, но столь же злобный рык:
— Все.
— Вывод? — прорычал вопрос инвалид.
— Это он. Единогласно. — Эфир коротко треснул и затих.
— Твои начальники солгали тебе, — произнес обездвиженный инвалид. — Развалины Завидовского Центра заселены больше ста пятидесяти лет.
— Но как же… — опешил старый учёный. — Я видел отчет Историко-Географического Университета Рыбинского ЦСГР! Там был весьма подробный доклад о…
— И в тот день, когда дирижабль прилетал к ним, его экипаж это видел, — оборвал профессора инвалид. — Дирижабль обстреляло местное население, и он ушел, не высаживая десанта, поэтому мы не стали вмешиваться. Но тебя обманули дважды, старик. В архивах Завидовского Центра не было ничего о Наследии. Лишь огромная куча отписок, что направляли сыщики начальству. Они не смогли узнать ничего, и потому с началом Хаоса дело было официально закрыто.
— Не может быть… — Профессор изо всех сил надеялся, что беспомощный инвалид ошибается, он попросту не может не ошибаться, ему вообще не может быть известно, что закладывалось в информационные емкости правительственного центра двести лет назад! — Она должна быть… информация должна быть… Обязательно должна! Данные секретных архивов тщательно…
— Мы уничтожили опорный пункт противника и забрали все накопительные емкости, — можно было сказать, что обездвиженный инвалид рычал спокойно. — В развалинах дата-центра нет ничего, кроме пустых шкафов. Захваченная документация была изучена. Тебя обманули, старик, — повторил он. — У ищеек «Сёрвайвинг Корпорэйшн» не было ничего конкретного. Ты пришел за тем, чего нет.
Старый учёный тоскливо закрыл глаза. Всё зря. Сорок лет жизни, отданные поискам, десятки смертей чистых, сотни расстрелянных в Новодевичьем лигов, надежда, вспыхнувшая в сердцах хотя бы тех немногих, кто всё ещё верил… Всё бессмысленно. Он посмотрел на окровавленного Ермакова и запоздало понял: Федотов послал их сюда на смерть, чтобы не связываться с поисками и всем прочим. Наверняка это решение было принято не им одним, неспроста Совет Президентов собирался несколько раз, а его, Синицына, пригласили только однажды. Сразу вспомнилось ермаковское недовольство слишком опасной взрывчаткой. Миша опытный офицер, он ещё тогда заподозрил неладное, говорил, что любая серьезная перестрелка для них равносильна фитилю, поднесенному к пороховой бочке. Федотов всё продумал заранее, так и вышло. Множество людей погибли зря, и он, Синицын, оба раза отводил их на смерть…
