Н 5 (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич (книга жизни TXT) 📗
Хотя главнее в этом вопросе кое-что другое.
– Таймер на срабатывание настроен на двадцать лет. На срок, который требуется для признания рода мертвым.
– Но есть княгиня, есть Паша!
– Они не знают, как ее остановить.
А если Борецкие не появятся на имперском приеме и в этом году, их даже не подпустят к первому из рубильников, чтобы хотя бы попробовать – на выморочные земли найдутся новые претенденты.
Что до угрозы выживания мира… Для этого надо, чтобы княжна Борецкая захотела об этом сказать. Но она пока ищет хоть кого-то из уцелевших родичей. Однако вместо людей ее встречают только истории подлости, предательства и заказных убийств. Преступлений, которые почему-то никто не расследовал. Люди, некогда взявшие богатства на хранение, слишком привыкли к приятной тяжести карманов.
– Девятнадцать лет… И никто не знает? – Робко подала Ника голос.
– Так вышло. – Пожал я плечами. – Никто не проверял замурованное в песок и бетон. Сейчас, понятно, обнаружат стартовую обвязку и таймер. Сам механизм вообще не понятно где, есть только рубильники для запуска.
Хотя и те слабо похожи на традиционные – включение через приток воздуха в герметичную систему. Оттого и фундамент в башне Борецких в свое время буквально срезали слой за слоем, оставив удобные ступеньки для себя.
– А ты? Ты можешь его отключить? – Звенел голос невесты.
– Может быть.
– Но… – Упало потерянно в тишину.
– Если захочу. – Выразил я равнодушно свое мнение.
– Но ты же не злодей. – Дрожал от страха голос Ники.
Я недоуменно повел шеей.
– В этом мире нет героев, поэтому только злодей тут будет жить долго и счастливо.
– Да мы все умрем через год!!
– Мы с тобой можем умереть и раньше. – Напомнил я текущих трудностях. – Так что миру придется здорово постараться, чтобы дать нам этот год.
– А потом?!
– Не потом – до этого. Ему стоит стать миром, который я хотел бы спасти.
– И в котором ты – император? – Едко произнесла Ника.
– В котором очень внимательно прислушаются к моим рекомендациям.
– Собираешься шантажировать целый мир? Судить, правильно ли он живет? – Дернулась девушка, словно собираясь сбежать с моих плеч.
Я придержал ее за ноги и успокаивающе погладил чуть выше ботинок.
– Я не собираюсь судить. Мы не террористы и не выдвигаем требования. У них достаточно своих законов и правил. Пусть соблюдают. Не более того.
– Боже мой, я вышла замуж за психопата. Да как они вообще догадаются, чего ты хочешь?!
– Я оставил им записку.
– Строчку? На клочке бумаги?! – Высказала она свои наблюдения.
– Им хватит. – Уверил я ее.
– И они послушаются? – Едко отозвалась Ника.
– Это как болезнь. Они должны знать, что могут умереть, если не соблюдать режим. Болезнь – далеко, но если ты осознаешь, что уже болен, жизнь немедленно меняется.
– Послушай, не все узнают! Есть же простые люди!
– Значит, они умрут, не зная, от чего. Такое тоже бывает.
– Но я ведь тоже умру… – подавленно произнесла Ника.
– Как в старой доброй сказке. И умерли они в один день. – Поддакнул я.
– Я хотела не такую сказку. – Ника требовательно затормошила, чтобы я остановился и помог ей слезть.
А как оказалась рядом, не смотрела на меня.
– Иногда я начинаю склоняться к мысли, что все мы – сон. – Произнес я, глядя в темноту речной воды. – Все эти огненные шары, твой песок, молнии и Пашкин ветер. Оно же невозможно из законов физики и не может существовать. Но кто-то жаждет увидеть всполох пламени и верит в них так сильно, что спящий чувствует эту яркую эмоцию, и она оживает в его сне.
Ника покосилась с явным испугом.
– Я просто хочу, чтобы ему снился хороший сон. Светлый и добрый. А не кошмары с тайными тюрьмами и людьми в рабских загонах. Иначе ему стоит проснуться.
Завершив на этой неловкой ноте, я направился к машине первым. Там уже недовольно прохаживался Димка, служивший нам сегодня водителем. Да и охрана вряд ли в восторге – пять минут давно исчерпаны.
Димка открыл дверь, стоило подойти ближе, и закрыл за мной, тут же перебежав на сторону, с которой сидела Ника.
– Вы знаете, что он задумал? – Жестом остановив приготовившегося открыть створку парня, спросила его Еремеева.
Нику совсем не легонько трясло. А паника, охватившая душу, вовсе не хотела униматься и успокаиваться.
Еще она помнила юношу перед ним, равно как и то, что Максиму тот был дорог – а значит, мог к нему прислушаться.
Хотя в момент произношения вопроса уже пожалела об этом, прикусив нижнюю губу от досады.
– Знаю. – Смотрел на нее спокойный взгляд.
А сам Димка жестом указал в сторону, предложив пройтись.
Ника обернулась на машину, но все же двинулась вслед за доверенным подручным своего жениха.
– Все его люди знают, – подтвердил Димка. – Близкие.
– Он же несерьезно? Он же нас спасет? – Выпалила Ника свою главную надежду. – Он же не может указывать всему миру, в конце концов!
– Раньше Максим думал, что мир – это интернат, в котором он рос. Потом к этому миру добавилась пара километров в ту и другую сторону. Потом он увидел карту страны, и мир расширился. У него не было уроков, его никто не учил – не спрашивайте, как так получилось. Но и глобус он увидел довольно поздно, осознав, что мир – это целая планета.
– Но сейчас…
– Когда гнилая часть интерната взбунтовалась против него, он сжег его с ними внутри. – Жестко произнесли ей.
Ника стояла ошарашенная, словно огретая пыльным мешком.
– Было бы здорово, если бы у Максима появился повод не уничтожать этот мир.
Девушка через какое-то время осознала, что в тоне говорившего была искренняя просьба.
– Нашлось бы хоть что-нибудь, что удержало его от того, чтобы залить мир огнем. – Слабо улыбнулся Димка. – Потому что нам с этой планеты не сойти.
Запах табака от недокуренных и разломанных пополам сигарет боролся со снежной свежестью ветра, сквозящего с балкона через приоткрытую дверь и тонкую тюль штор. В гостиничном номере, часы на стене которого отражали десятый час ночи, царил полумрак и тягостное ощущение опоздания – той самой духовной разбитости, что следует за воодушевлением, уверенностью, легкой паникой и напряжением в попытке ухватиться за последние минуты.
Князь Черниговский зажег новую сигарету, посмотрел на тлеющую бумагу, концентрируясь на крошечных угольках, медленно угасающих без тяги. Разломал ее пополам и бросил в тяжелую хрустальную пепельницу. Он давно бы бросил с пагубной привычкой – как продавец товара, без которого уже не могли жить сотни людей, князя откровенно отвращало быть столь же зависимым. Но сам процесс, сам ритуал с тяжелой зажигалкой и лепестком огня его успокаивал. Отвлекал от защищенного телефона на столе, который не звонил уже более часа – что значило либо нерасторопность секретарей князя, обязанных скоммутировать его с иными землевладельцами империи. Либо же нежелание князей разговаривать с ним, Черниговским, лично.
Князь поднялся из-за стола и в очередной раз вышел на крошечный балкон. Его взгляд невольно опирался на княжеские высотки, видимые даже через ночь и снегопад, угадывал силуэты, подсказывал фамилии светлейших владельцев. Этому – звонили, этому… Сабуровым… Шахаевым… Кольцовым…
Из десяти необходимых согласий у него было только шесть. Шесть абсолютно подконтрольных ему князей, готовых подписаться под любым удобным ему документом и без звонка с личной просьбой. Оставалось уговорить пойти ему на встречу в такой малости, как человеческая жизнь незнакомого и не нужного им человека, еще четверых. Из семидесяти восьми населяющих империю князей.
Черниговский ощутил холод от невольно смятого и доведенного до ледышки комка снега, подобранного с перил. Отряхнул ладони от капель, оттер о полу пиджака и проследовал обратно в тепло номера. Под ногами легонько хлюпал нанесенный ранее внутрь и уже растаявший снег.
