Горячий контакт (СИ) - Леконцев Олег (читаем книги бесплатно .txt) 📗
Распалившись от злости на командование я не сразу обратил внимание на изменение положения. И лишь чуть позже спохватился. Что это? Кибер-пилот бортового компьютера моего корабля, идентифицировав сушки, не окрасил их в зеленый цвет и не объявил отключенной систему подачи боеприпасов. Нет, сушки обозначились каймой красного цвета. Это означало, что на сигнал свой – чужой кибер-пилоты встречных машин правильного пароля не дали. Продолжение учений? Не слишком ли они приближаются к реальным боевым? Прикажите нанести пушечно-ракетный удар?
– Что случилось? – спросил я у своей консервной банки. Распознав пилота, бортовой комп должен был с ним сотрудничать. По крайней мере, до тех пор, когда в диалог человек – машина не вмешается третий, обладающий более высокой степенью ответственности.
Доклад компа, высветившийся на мониторе, заставил меня поперхнуться:
"На запрос свой – чужой получен пароль трехдневной давности. На просьбу проверки личного идентификационного номера пилотов получил запрет. Предполагается на тридцать семь процентов, на обнаруженных Су летят нарушители летного режима, которых необходимо захватить или хотя бы остановить".
На учебный бой это тянуло все меньше. Хотя от командиров можно всего ожидать. В том числе провокацию. Неужели и с Рымаровым так шутить будут? Эй дружище, спой что-нибудь, ты же командир!
Инструктор молчал. Скорее всего, его кибер выдавал сейчас такую же информацию, что и мой, и лейтенант напряженно думает. Я бы уже сказал о своих размышлениях и определил оценку предлагаемых командованием действий, но тормозило то, что подачу боеприпасов никто не отключал. А по технике безопасности в случае учебного боя это требуется обязательно. Погонов можно лишиться за такое грубейшее нарушение инструкции. Как бы командование не резвилось, но базовые принципы безопасности должны соблюдаться. Иначе это будет не армия, а бардак. Кажется, на верхах всерьез собираются воевать.
– Командир, на горизонте вероятный противник, – напомнил я Рымарову о своем существовании. Пусть решает, раз звездочки имеет.
Тот в ответ коротко выругался. Чувствовалось, что ему очень хочется толкнуть речугу на полчаса и только из русских простонародных выражений, но эфир прослушивался и записывался, а вышестоящему начальству по большому счету было все равно – курсант или рядовой инструктор. За замусоривание радиоволн и использование нецензурных выражений накажут, потом догонят и еще раз накажут. Благо у него уже существовало нечто вроде устного замечания за излишнее словоизвержение во время моего кувыркания в небе с командиром беркутов.
Рымаров наконец решился.
– Оставайся на месте, я выйду на визуальное расстояние и покажу этим чуркам, что пароли надо периодически менять, – приказал он.
– Но инструкция…, - попытался возразить я. В вопросах военного делопроизводства с некоторого времени мне не было равных. Сначала я читал файлы скинутой мне на планшетник электронной папки по принуждению. Но уже первое же обнаруженное нарушение распорядка курсантов, допущенное с письменного разрешения Оладьина и настойчиво проводимое инструкторами, показало наличие отнюдь не теоретических оснований для изучения юридической базы обучения военных пилотов. В субботу нам полагался дополнительный час для пополнения культурных знаний – посмотреть фильм, почитать книжку. Проще говоря, замаскировавшись под зрителя или читателя, можно было часок поспать, о чем мечтали все без исключения. Курсанты хронически не досыпали.
Оладьин нарушал инструкцию… чуть-чуть, буквально на нанометр. В этот час курсанты изучали такие темы по истории отечественной культуры как "Роль высоты в воздушном бою", "Учет плотности воздуха при огневом контакте на высотах 5… 15 км" и т. д.
Я перебросил ему на планшетник свой рапорт, скромно пометив – копия направлена командиру курсов и отправился на плац, в руки к Коромыслу, маршировать, отдавать честь, бегать, прыгать…, ну и остальные 232 команды. Мичман всегда был изобретателен в вопросах физической нагрузки. Впрочем, я в его списках, как это ни странно, уже навечно попал в позитивные примеры, и если моя фамилия появлялась в его устах, то только для похвалы. Произошло это после поединка с Ладыгиным. Сам мичман полетал немного, на третьем вылете попав под луч карася, и продолжил службу на земле, а почему высоко оценивая любые успехи в полете. Даже в рамках учебных боев.
Так вот, случилось не случаемое. Не успел я вытянуть ножку в парадном строю, как Оладьин срочным вызовом вырвал меня из рук Коромысла, вызвав у того злобную агрессию, которая, судя по издаваемым в таблетке телефона звукам, была сравнима только с реакцией самого полковника. Я поплелся в его кабинет.
………… и так десять раз, – поздоровался он со мной. – Такого наглого курсанта, Савельев, я еще не встречал. Если бы ты был менее способен и удачлив, я отделался бы от тебя через десять минут, столько времени нужно, чтобы набрать на планшетнике приказ о твоем отчислении. В общем, забери свою докладную и чтобы я ее больше не видел…
Звякнула трель компа. Оладьин нехотя повернулся к монитору. Появившееся изображение заставило его сменить выражение лица и задвигаться быстрее. На связь вышел Свекольников.
– Даниил Сергеевич, – сказал он, – у меня на руках копия рапорта Савельева. Вы, гляжу, ее уже обсуждаете. Постарайтесь в дальнейшем не допускать таких нарушений.
Тон генерала, сухой и излишне деловитый, не стимулировал на продолжение разговора. Оладьин только сказал: "Есть!" Свекольников кивнул, отключился.
Оладьин заскользил по кабинету с грацией разъяренного бизона. Судя по хрусту разминаемых пальцев, мысли у него были удручающе-черными. Если бы было можно…, нет, убить бы он меня не убил, но вот кулаками и, возможно, ногами по мне прошелся. Вместо этого, надо отдать ему нужное, полковник сдержался и медленно сказал:
– И-Д-И-Т-Е!
Мое возвращение и, главное, новость об отмене "культурного часа", были встречены курсантами с небывалым восторгом, что едва не нарушили порядок дня. Мы, конечно, понимали, что Оладьин попытается сорвать на нас зло (это называется оптимизировать учебный процесс), оторвав немного времени от сна и т. н. личного времени. Но эта сторона нашей жизни была столь сильно ужата, что поджимать отсюда оказалось нечего. Оладьину пришлось отступить.
В последующие дни я сумел досадить:
– вновь Оладьину (неправильная организация процесса обучения, что противоречило инструкции 016-75Г (проведение строевых занятий вместо теоретических));
– Сидорову (срыв регламентных работ ТС-34 (ремонт проводился через 15 летных часов, а не 14, как положено), организация питания постоянного летного и технического состава на аэродроме, что было категорически запрещено приказом главкома ВВКС в прошлом году);
– Рымарову, а за ним и остальным инструкторам (использование ненормативной лексики, нарушения в форме одежды, отсутствие табельного оружия при вылетах).
И это только часть нарушений инструкторского и административно-командного состава. Я думал, меня съедят. Не съели. Чувствуя, что, как и следует извечному физическому закону "сила воздействия равна силе противодействия", на меня наедут все те, кого я обидел, за несколько дней я превратился в плакат "образцовый курсант авиационных курсов". Все элементы мундира сидели и стояли, где положено и на нужном расстоянии. К парадному шагу не смог придраться даже Коромысло, он только восхищенно выматерился, глядя, как я печатаю шаг.
Группа инструкторов во главе с Сидоровым мстительно попыталась найти прорехи в моем знании сушки. Они их нашли, только не у меня, а у себя, что нашло в итоговом укоризненном возгласе подполковника: "Что же это вы так, товарищи офицеры?" Под его взглядом непредвиденный экзамен был прерван, чтобы не позориться перед командиром роты, а все наряды вне очереди для меня остались в карманах инструкторов.
Впрочем, я отвлекся. У пилотов, даже немного полетавших, отношение к инструкциям было плохим. Определить в сравнительно небольшом документе все вводные невозможно по определению и поэтому нередко действия по инструкции приводили к дурацким последствиям. В воздухе лейтенант этого сказать не мог и поэтому только приказал:
