Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Гибсон Уильям (е книги .TXT, .FB2) 📗

Триумф этих произведений был основан на блистательном и внутренне непротиворечивом образе вероятного будущего. Трудно переоценить всю сложность подобной попытки, от которой столько лет уклонялись столькие фантасты. Их интеллектуальная слабость и стала причиной широчайшего распространения постапокалиптических сюжетов, фантазий в стиле «меча и колдовства» и неувядающих космических опер, в которых галактические империи так удобно соскальзывают назад, к варварству. Возникновение этих поджанров – результат стремления писателей избежать необходимости описывать реалистичное будущее.

Однако будущее, которое мы видим в рассказах серии «Муравейник», вполне узнаваемо – основой ему служит современная нам действительность. Это будущее многогранно, всеобъемлюще и напрочь лишено наивности. Оно выведено из совершенно нового набора исходных точек: не из стершейся от постоянного употребления формулы, построенной на роботах, космических кораблях и чудесах атомной энергии, нет, оно опирается на кибернетику, биотехнологию и коммуникационные сети – назову лишь несколько.

В своих экстраполяциях Гибсон пользуется методами, позаимствованными из все той же классической «твердой» научной фантастики, но вот воплощение их – это чистейшей воды «новая волна». Вместо обычных бесстрастных всезнаек «твердой» НФ с их техническим образованием и каменными ребрами его героями сплошь и рядом оказываются неудачники, мошенники, изгои и безумцы, бороздящие житейские моря под пиратским флагом. Его будущее мы видим изнутри – так, как в нем живется, а не как сухой мысленный эксперимент.

Гибсон кладет конец весьма распространенному гернсбековскому архетипу Ральфа 124С41+ – героя из породы рафинированных технократов, что обитают в башнях из слоновой кости и осыпают бедных туземцев благословениями супернауки. В произведениях Гибсона мы оказываемся на улицах и в переулках, где, чтобы выжить, нельзя бояться пота и ободранных кулаков, где высокие технологии являются постоянным подсознательным фоном: «жизнь… похожа на бестолковый эксперимент в области социального дарвинизма; зевающий от скуки исследователь ни о чем не думает, а знай себе поддает жару».[116]

Большая Наука в этом мире – не источник милых чудес из рукава мистера Волшебника, а могучая, определяющая действительность сила. Она подобна вездесущей радиации, которая вызывает мутации в людских толпах, она похожа на набитый до отказа Всемирный Автобус, бешено несущийся вверх по экспоненциальному склону.

Эти рассказы рисуют моментально узнаваемый слепок современного мира со всеми его конфликтами. Экстраполяции Гибсона с нарочитой ясностью выставляют на всеобщее обозрение подводную часть айсберга социальных перемен. Этот айсберг зловеще-величаво скользит сейчас по поверхности конца двадцатого века, но очертания его темны и необъятны.

Многие фантасты, оказавшись лицом к лицу с этим подстерегающим нас монстром, опускали руки и предсказывали кораблекрушение. И хотя никто не может обвинить Гибсона в благодушии, он легко нашел выход из тупика. И в этом еще одна отличительная черта новой, нарождающейся школы фантастики восьмидесятых годов: ей наскучил Апокалипсис. Гибсон не теряет времени на то, чтобы грозить обществу пальцем или умывать руки. Он неукоснительно держит глаза и уши открытыми и, как справедливо замечал Альгис Будрис, не боится тяжелой работы.

И еще один признак показывает, что Гибсон плоть от плоти современной НФ, для которой характерен рост единомыслия и взаимопонимания: это та легкость, с которой он сотрудничает с другими авторами. Настоящий сборник украшают три произведения, написанные в соавторстве. Редкое удовольствие доставит читателю «Принадлежность» – мрачная фантазия, пронизанная безумным сюрреализмом. «Красная звезда, зимняя орбита» – это еще один рассказ о ближайшем будущем с детально прописанным аутентичным антуражем, рассказ, которому присущ глобальный мультикультурализм, типичный для фантастики восьмидесятых годов. Наконец, беспощадный «Поединок» – это жесткое переплетение в одном рассказе жизни городского дна и высоких технологий в классической гибсоновской пропорции один к одному.

В прозе Гибсона слышится отзвук десятилетия, которое наконец обрело собственный голос. Он – не истеричный революционер, а практичный монтер, открывающий затхлые коридоры жанра свежему ветру новой информации: культуре восьмидесятых с ее странной, все усиливающейся интеграцией технологии и моды. Ему близки эксцентричные и неторные направления литературного «мейнстрима»: Ле Карре, Роберт Стоун, Пинчон, Уильям Берроуз, Джейн Энн Филлипс. И он приверженец того, что Дж. Г. Баллард очень точно назвал «невидимой литературой», – этого всепроникающего потока научных отчетов, правительственных документов и специализированной рекламы, который на неощутимом для нас уровне формирует всю нашу культуру.

Научная фантастика на подкожных жировых запасах перезимовала долгую зиму. Мощная волна молодых честолюбивых новаторов, в которую столь органично влился Уильям Гибсон, пинками разбудила жанр и погнала его на поиски свежей пищи. И всем нам это пойдет только на пользу.

Джонни Мнемоник[117]

Обрез я сунул в сумку «Адидас» и заклинил его четырьмя парами теннисных носков. Совсем не мой стиль, но как раз это мне и нужно: если тебя принимают за тупого – стань техничным, а если считают, что с техникой ты на «ты», – заделайся тупарем. Я-то парень техничный, вот и решил выглядеть тупым на все сто. Время, впрочем, такое: чтобы косить под тупого, надо быть настоящим профи. Вот и я – своими руками выточил на станке из медных болванок две гильзы двенадцатого калибра; раскопав древнюю микрофишу с инструкциями, сам вручную зарядил патроны; наконец, собственноручно соорудил рычажный пресс для запрессовки капсюлей – тот еще трюк, между прочим! Зато я знаю: патроны сработают.

Встреча должна была состояться во «Взлетной полосе» в двадцать три ноль-ноль, однако я проскочил в «трубе» три лишние остановки и вернулся назад пешком. Подстраховаться никогда не мешает.

В хромированной панели кофейного автомата я мельком взглянул на свое отражение: типичный европеоид – резкие черты лица, темные жесткие волосы ежиком. Девочки в «Под ножом» торчат от Сони Мао – только с большим трудом удалось отговорить их не менять мне веки на китайские. Мордашку Ральфи моя внешность не факт, что обманет, зато поможет подобраться тик-в-тик к его столику.

«Взлетная полоса» – узкое длинное помещение: вдоль одной стенки – бар, вдоль другой – столики, а между ошиваются сводники, торгаши и прочие деятели. На входе сегодня вечером дежурили Сестры Собаки Магнитные: если план не сработает, обратно мне уже не прорваться. Обе длиннющие – метра под два – и поджарые, будто борзые. Одна черная, другая белая, но в остальном похожи настолько, насколько это под силу пластической хирургии. Много лет они ходили в любовницах, а уж в драке были – туши свет. Я так и не смог разобраться наверняка, которая из них раньше была мужиком.

Ральфи сидел за столиком, где и всегда. Подонок, задолжал мне кучу монет. В голове моей – сотни мегабайт информации, загруженные туда в режиме «идиот-всезнайка», информации, к которой сам я доступа не имею. Все это оставил там Ральфи. Только он может извлечь эти данные при помощи кодовой фразы собственного изобретения. Скажу сразу: мои услуги не дешевы, а уж сверхурочные за хранение – сплошная астрономия. А он, понимаете ли, забыл!

А потом я услышал, что Мордашка Ральфи надумал меня заказать. И тогда я забил ему стрелку во «Взлетной полосе», но забил ее как Эдвард Бакс, подпольный импортер, – только что из Рио и Пекина.

«Взлетная полоса» насквозь провоняла бизнесом, здесь вообще слишком нервно – и нервно, и попахивает металлом. Среди толпы тут и там слоняются мускулистые мальчики, поигрывая друг перед другом соответствующими частями тела и силясь изобразить на лицах нечто вроде тонких холодных улыбочек. Некоторые настолько обросли искусственными мышцами, что их фигуры уже и человеческими-то трудно назвать.