"Фантастика 2023-198". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Найтов Комбат (книги без регистрации TXT, FB2) 📗

Я вооружился потеплее перед тем, как выйти. А снаружи установил пару датчиков, фиксирующих движение дальше зоны работ — и только потом уже запустил автоматы. Сам вскарабкался на борт, поближе к сорванному локатору, и начал тестировать то, что от него осталось.

Через час примерно сигнализация сработала. Причем движущийся объект не смылся в темноту, как только я его обнаружил, а остался сидеть на освещенном месте.

Он не походил на Старшего Мыша даже издали — Мыш-то был серый такой, вернее, бурый, а этот — почти черный. И помельче. И держался очень смело — сел, скрестив руки, и принюхивался. Я подумал, что он вряд ли из шестерок Большого Босса, а может быть, даже родич Мышу — но ошибся.

Этот чужой очень внимательно наблюдал, как я спускаюсь. А когда я стал подходить, он весь напрягся, но не убежал. Дал себя рассмотреть.

Волосы у него на голове выглядели, как грива — длинные, и он мне показался намного тощее Мыша, просто непонятно, в чем душа держалась. Какая-то брезентовая хламида на нем едва не рассыпалась от ветхости — и никакой другой одежды. И ни ножа, ни другого оружия у него не было. И он пискнул:

— Большой, все хорошо, — и показал пустые ладошки, будто знал, что люди так делают.

Редкостная умница.

Я подошел поближе, присел на корточки и дал ему руки понюхать. Если начинаешь контакт с чужой расой — надо принимать их правила игры, ничего не поделаешь. Он меня очень деликатно обнюхал, как полагается по местному этикету, и в нос понюхал аккуратно, не прикасаясь. И я сделал вид, что тоже его нюхаю, хотя он не пах, на мой взгляд, ничем, кроме здешнего подземелья.

— Здравствуй, — говорю. — Я — Большой, Боец. А ты кто?

Он посмотрел на меня и потер за ушами. И присвистнул.

— Я, — пищит, — Поэт, сын Сталкера. Пришел говорить. Не драться — говорить. Будешь говорить?

Хорошо представился. Я чего угодно ожидал, откровенно скажу — но не того, что со мной придет беседовать мышиный поэт. Это меня потрясло. Мышиная цивилизация вообще поражала своей многогранностью. Я совсем забыл, как перед выходом из корабля заряжал пистолеты и проверял бронежилет. Я думал только, сумею ли оценить мышиную поэзию по достоинству, если мой гость надумает читать мне свои произведения.

Я понюхал его в нос так светски, как смог.

— Я рад, — говорю. — Мне лестно. Зайди в гнездо. Поговорим.

Поэт взволнованно подпрыгнул и почесал щеку. Очень хорошо дал понять, что ему страшновато. Я даже подумал, что он откажется, но настоящие таланты отважны — он вприскочку подбежал к люку и остановился. Пискнул:

— Я пойду. Мне интересно.

По наклонному коридору нашему гостю было тяжело подняться, потому что у него… чуть не сказал «лапки»… ноги скользили. Я его поднял поперек живота и донес до каюты; мучился собственной бестактностью, но Поэт оказался существом демократичным. Он даже взъерошил мои волосы — в этом мне показалось что-то от высших приматов, явно дружеский жест, во всяком случае, доверительный.

Дверь в каюту открылась, а за дверью Эдит ела ванильные коржики.

Я сразу поставил Поэта на пол и сказал:

— У меня есть еда. Ты голоден?

Вопрос был ритуальный, и ответ был ритуальный — утвердительный писк. Поэт выглядел голоднее Мыша — богема и в лучших-то мирах досыта не ест. Я забрал у Эдит тарелку с коржиками и придвинул ему. Поэт по правилам здешнего хорошего тона повернулся к нам спиной и принялся их грызть. А у Эдит сделалось такое выражение лица, будто я из собственного извращенного удовольствия заставляю ее жевать ношеные носки. Она воздела руки и возопила:

— Марсэлл, ты же собирался что-то чинить! А сам опять с кры…

Но я ее перебил и поймал ее «крысу» на подлете.

— Эдит, — говорю, очень серьезно, — ты ставишь меня в неловкое положение. Этот господин, который оказал нам честь и нанес визит — представитель здешней богемы, гуманитарий, как и ты. Он пришел побеседовать — а ты затеваешь ссору. Нехорошо.

У Эдит лицо вытянулось и глаза округлились. Она еле выговорила:

— Богема?!

— Не веди себя вульгарно, дорогая, — говорю. — Лучше налей нашему гостю кофе. И сахару положи ложек пять. У них очень непросто с продовольствием, как ты помнишь.

И это сработало. Все-таки этикет у так называемых «цивилизованных людей» накрепко в мозги впечатан и на ключевые слова они реагируют, как компьютер — на ввод правильной команды. Поэтому Эдит налила кофе, и положила сахару, и размешала, и поставила перед Поэтом чашку на блюдце. Даже запахнула пеньюарчик и принялась тщательно поправлять прическу, даже свою сумочку с тушью-помадой достала — потому что Поэт ей теперь был не «крыса», а «коллега».

С «цивилизованными» всегда так. Им кодовое слово важнее, чем живое существо. Но тут ничего не поделаешь и по-человечески не объяснишься — просто нажимай на нужные рычаги, и будет результат. Тоскливо, но действенно.

Я отметил, что Эдит меня слушает, и говорю:

— Скажи, Эдит… видишь ли, раньше у меня как-то не было подходящего момента спросить, какая у тебя, собственно, профессия, а теперь очень хорошо бы это узнать.

Она задрала подбородок и сообщает:

— Я — искусствовед.

— Это, — говорю, — нам повезло. Потому что наш гость — Поэт. Надеюсь, ты поможешь мне беседовать компетентно.

И тут я впервые увидел, как Эдит краснеет. Она спрятала помаду, и потупилась, и сказала очень скромно:

— Откровенно говоря, Марсэлл, с крысиной поэзией я раньше как-то не сталкивалась.

— Это ничего, — говорю. — Профессионал должен быть ко всему готов — если он профессионал высокого класса. А ты сама хвасталась образованием.

Тем временем Поэт поел и принялся церемонно чиститься. Заложусь, ребята, он действительно был местным аристократом духа. Мыш чистился очень просто и грубовато, как и полагается бойцу и охотнику — Поэт гламурно вылизывался между пальцами и тер за ушами.

Я потом узнал, что за ушами — это очень непросто. За ушами — это эстетика, шарм и пикантность, особенно когда двумя руками сразу. Высший пилотаж светского тона и хорошего вкуса. А щеки под вибриссами — это простое выражение благодарности. Обычная такая домашняя вежливость.

Но дешифратор, разумеется, не берет такие тонкости. Я потом много думал, что орлу Простора нужна не такая примитивная машина, а дешифратор, который используют профессиональные контактеры — он громадный, в рюкзаке еле умещается, зато уж берет все исходящие от субъекта контакта оттенки информации в любом виде.

Кто бы создал такую вещь поминиатюрнее… Но неважно.

Потом Поэт повернулся ко мне. Сидя в «позе белки», что означает у его народа открытость и признательность.

Я сел рядом.

— Что, — спрашиваю, — тебя интересует?

Он задумчиво ткнул меня носом и свистнул:

— Искусство Больших.

Я стал думать, как с ним объясниться. Об искусстве дьявольски тяжело беседовать короткими фразами и однозначными словами. Эдит смотрела на меня надменно — и, разумеется, рта не раскрыла, чтобы помочь.

В конце концов, говорю:

— Я не готов. Мне нечего показать. Я Боец.

Поэт фыркнул. Звук досады.

— Не надо показывать. Дай послушать.

Эдит говорит:

— Вы хотите послушать стихи?

— Да, — пищит. — Стихи, музыку. Музыку Больших. Есть легенды. Говорят, остались записи. Говорят, Большой Босс слышал. Говорят, восхитительно.

Тогда я говорю:

— Эдит, почитай пока нашему гостю стихи, а я пойду в рубку и в базе данных пороюсь. У меня записи музыки есть. Надо найти что-нибудь классическое и дать послушать Поэту.

Эдит снисходительно кивнула, а Поэт повернулся к ней и весь вытянулся в струнку — приготовился внимать. Я выскочил из каюты очень поспешно, чтобы не хихикнуть.

Потом я, вместо того, чтобы заниматься наблюдением за ремонтными автоматами и тестированием оборудования, полчаса искал в памяти у своего компьютера музыку, соответствующую случаю. Пока не нашел дивную запись — что-то такое с флейтой, скрипкой, колокольчиками, старинное, нежное и очень хорошо людей характеризующее.