Курьер. Дилогия (СИ) - Покровский Владислав Евгеньевич (прочитать книгу .txt) 📗
- Положи её, - вдруг произнёс он хрипло, глядя на меня. - Положи ручку на место!
Я покрутил её в пальцах, отмечая оригинальный узор и взял поудобнее, готовясь.
- Положи на место! - закричал Старик и одним тигриным прыжком ринулся на меня.
Я резко шагнул влево, блокируя и уводя в стороны его меткие и быстрые удары, дождался момента, перехватил подмышку руку Капитошкина и взмахнул рукой со своим мини-кинжалом, метя в точку под подбородком.
Да кто же он?! Великий Космос, человек не может ТАК быстро реагировать! Даже любой курьер бы здесь не успел! А он... Кончик пера лишь чуть оцарапал ему кожу, в тот же миг пальцы его зажатой руки как крючья впились мне под рёбра, едва не ломая их. Перехватив руку с ручкой, он вывернул её, я выгнулся и развернулся, спасаясь от боли в трещащем и уже почти ломающемся плече, ещё один пинок под коленную чашечку, мои ноги подкосились, и Старик замахнулся.
- Она бросила тебя, Преображенский, - прорычал он, удерживая меня за плечо, и, наступив на голень, всё сильнее выворачивал мою руку. - Бросила умирать.
Короткий замах. Я рванулся, но меня как будто сдавило тисками. Пальцы Старика чуть не ломали мне кости, его нога на моей голени грозила расплющить её. Я молча вырывался, но в кои-то веки должен был признать - силы были не равны. Он держал и ломал меня как взрослый ребёнка, сводя на нет все мои усилия и попытки освободиться.
Я зарычал и забился, но услышал только мерзкий смех. А потом страшная боль пронзила всю правую половину моего тела, под лопаткой как будто граната взорвалась, когда, пробив кожу и кость, в неё вонзилась перьевая раритетная ручка. Парализованный болью я рухнул на пол и чуть не задохнулся, когда пошевелился при этом.
- Задохлик, - раздалось надо мной каркающее. - Увы, я не согласен с Эдемом - экземпляр никуда не годен. Бывай, Преображенский. Все мы там когда-нибудь будем, авось увидимся ещё.
Его тяжёлая нога наступила мне на шею, перед этим покачав туда-сюда стержень ручки, я стиснул зубы, с трудом оставаясь в реальности и терпя эту боль, попытался что-то предпринять, но сразу понял: всё, финиш. Добегались. Пора и честь знать...
Дверь возле моей головы вдруг скрипнула и отворилась.
- Ага, - прорычал довольно Капитошкин, - пришла, значит!
Рявканье пистолета, дробный стук шагов, крик боли и вдруг пистолет рявкнул ещё раз. Я услышал, как с характерным звуком разлетелся на куски голокрон, и вдруг шаги затихли, что-то зашуршало, кто-то запыхтел, застонал, и тут же раздался голос Старика:
- Он тебе не поможет, дорогая. Впрочем, нет: совершить самоубийство я тебе помогу...
Ольга?!
Я поднял голову, страшным усилием воли оставаясь в сознании и анализируя происходящее, и увидел, как, обхватив друг друга за плечи и вцепившись в рукоять пистолета, Капитошкин и Ольга стоят, качаясь, побагровев от усилий, сопя и натужно вздыхая, и пытаются повернуть его дуло к противнику. Старик страшно засопел, вены у него на шее и на лбу вздулись как канаты, мышцы, напряжённые, дрожащие, набухли и позволили сдвинуть ствол на сантиметр в сторону Ольги, которая, крепко уперевшись ногами в пол и обхватив Старика за талию, молча и яростно сопротивлялась.
Я пошевелился, засевшая глубоко в лопатке ручка мгновенно потревожила нервы, и плечо снова вспыхнуло жгучим огнём, но теперь я уже мог с ним как-то совладать. Капля пота, крупная и мутная, сорвалась с кончика моего носа, когда я, стискивая зубы и едва не плача от боли, потянулся к засевшей ручке здоровой рукой. Боль была настолько сильной, что пробивала даже волевые и психические заслоны, которые мой разум спешно возводил на её пути, я чуть привстал, чтобы было удобнее дотянуться, зарычал тихо, потом тихо заскулил, не в силах более терпеть, озлился, ругнул сам себя в зубы, взбешённый собственной слабостью, и одним резким движением метнул левую руку за спину. В тот момент, когда мои пальцы сомкнулись на стержне и возвратным движением я вырвал его из-под лопатки, я понял, что чувствует человек, которому разрывная пуля попадает в сердце. Он успевает только вдохнуть последний глоток воздуха и произнести самое дорогое для него слово на свете. От моментальной вспышки боли закололо в сердце, я попытался сосредоточиться, заглушая нервные окончания в том месте, но боль сводила на нет все мои старания. Я почти терял сознание, мутнеющим взглядом смотря на окровавленный наконечник ручки в пальцах, как вдруг еле слышно вздохнула Ольга, и тот же что-то зашуршало.
Я поднял голову, последним усилием приказывая телу подчиниться, и оно нехотя уступило, повинуясь скорее из привычки, я увидел, как скользят по полу ноги Ольги сантиметр за сантиметром, как всё более сдвигается в сторону её лица дуло пистолета, и как всё более жутким огнём разгораются глаза Старика. Вот он положил палец на спусковой крючок. Ещё несколько сантиметров и...
- Нет! - заревел я медведем на родном русском, чуть ли не в третий раз в жизни, повинуясь яростному импульсу, пронзившему меня с головы до пят, тело само швырнуло меня вперёд.
В одном яростном порыве я пробёжал эти несколько разделявших нас метров, ударился о Капитошкина - тот даже не шелохнулся - а затем, разъярённый и наконец-то получивший преимущество, вонзил ему стержень ручки в спину, метя в почки.
Дикий визг Старика потряс весь кабинет и оглушил меня, действуя скорее по наитию, чем трезво соображая, я обхватил его за пояс, дотягиваясь до руки, державшей пистолет, и, воспользовавшись секундной слабостью раненого Старика, рванул её на себя. Дуло пистолета упёрлось Капитошкину в подбородок, и мы с Ольгой одновременно нажали на спуск.
Грохот выстрела оглушил меня и дезориентировал, шатаясь будто пьяный, я постоял секунду, потом тяжело опустился на пол и уткнулся носом в скрещённые на подтянутых коленях ладони. Вспышка ярости, спасшая Ольгу, отняла все мои силы, я больше не мог бороться, не мог руководить инстинктами, боль ушла, вернее, перестала буравить меня раскалённым сверлом - вместе с ручейком крови, сочащимся из пробитого плеча, притуплялись чувства и понемногу уходила жизнь. Мне уже было безразлично, чем всё закончилось. Когда-то мой инструктор ещё при первом осмотре, ещё когда о тренировках не было и речи, когда ещё не были произведены необходимые генетические мутации и хирургические вмешательства, заявил: "Это тело являет собой пока никчёмный кусок сырого железа, пополам с гнилью и ржой. Но я сделаю из него прекрасный клинок. Лучший в мире. Вот только тебе, парень, это вряд ли понравится...". Ну что ж, клинок выполнил свою работу: поразил в сердце худшего из демонов ада. И что теперь? Неужто конец?
Размышляя об этом и слабо воспринимая происходящее и окружающую обстановку, я вдруг потихоньку завалился на бок, закрывая глаза и чувствуя, как дыхание становится всё слабее и слабее. Сейчас не было уже даже никакого желания приказывать организму исцелиться, закрыть сосудики, нарастить тромбы, стянуть края порванных мышц, зарастить кости, укрепить их, создать миллиарды свежих стволовых клеток и направить их на тотальное восстановление повреждений. Не было ни сил, ни желания...
Поэтому я совсем не удивился, когда почувствовал, что меня осторожно переворачивают на живот, - по сути, мне уже было всё равно.
- Не вздумай умирать, дурак! Не смей!!!
Кому это там не терпится за моей жизнью вернуться? Кому она нужна больше, чем Ей, которая меня уже зовёт и манит - своим нежным длинным пальцем. Говорите, Смерть - костлявое чучело с косой? Не знаю, не знаю... Я её вижу в образе миловидной женщины, молодой и прекрасной, с терновым венцом в руке и стилетом у прикрытого лёгкой прозрачной тканью соблазнительного бедра. Так кому это там приспичило позвать меня?
- Андрей! - кто-то чувствительно потряс меня, держа за загривок. - Андрей, очнись! Приди в себя! Без твоей помощи я не смогу закрыть раны! Ну давай же!
