Штуцер и тесак (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович (полная версия книги .TXT) 📗
Не вру. Ежегодно близ Борисова в Беларуси проходит реконструкция битвы при Березине – той самой, после которой Наполеон бросил армию и умчался в Париж. Маршируют солдаты в форме 1812 года, скачут всадники, палят пушки… Я завсегдатай этих мероприятий. Не как реконструктор – не было у меня денег на полный комплект формы и реплику ружья, а как приятель участников. Там и оружие в руках подержал, и возле пушек покрутился. Ребята охотно объясняли. Ничего хитрого в орудиях этого времени нет. Обычный самопал, разве что большой. Нет, конечно, выставить прицел, дабы запулить ядром в цель на расстоянии в километр-полтора, не смогу, но здесь этого не нужно.
Тем временем явился Ефим. В отличие от Егора ветеран был чисто выбрит – даже без усов. Прихрамывая, он вошел в столовую и поклонился.
– Звали, матушка?
– Тут вот люди спрашивают, – графиня указала на меня, – в добром ли состоянии наши пушки? Имеется ли к ним пороховой запас, запальные трубки, ядра, картечь?
– Пушки исправны, – доложил фейерверкер. – Как раз на неделе чистил. Орудие, оно пригляда требует. Пороха есть чуток, запальные трубки найдем, а вот ядер и картечи не имеется.
– Совсем? – спросил я разочарованно. М-да, облом.
– Разве что охотничий припас, – ответил Ефим, почесав в затылке. – Пули и картечь, фунтов пять от покойного графа остались. По разу выпалить хватит. Только далеко эта картечь не полетит – легкая.
– Нам далеко не нужно, – обрадовался я. – Стрелять будем от крыльца в сторону ворот.
– Это в кого? – удивился фейерверкер.
– Поляки к нам собираются приступать, – сообщила графиня. – Завтра.
– Эти… – усмехнулся старик. – Пусть лезут! Встретим…
– Вы уверены, Платон Сергеевич? – нахмурился штабс-капитан. – Что поляков следует впустить во двор?
– Посудите сами, Семен Павлович, чем нам помогут пушки за оградой? Один залп – и все. Ну, убьем нескольких поляков, остальных только раззадорим. Их нужно заманить во двор, причем, без коней. В седле всадник сильнее пехотинца, а вот спешенный уступает, – не приучен так биться.
– Как вы собираетесь их к этому принудить?
– Поляки наверняка знают, что в имении солдат мало – вызнали у убитого мальчишки. Иначе с чего его резать? Пусть так и думают. А мы подымем егерей и тихонько приведем в усадьбу. Лучших стрелков поставим к окнам второго этажа, остальных спрячем внутри. Затаимся. Поляки подскачут к воротам, и вот тут егеря станут стрелять из окон. Убьют сколько-то, остальные спешатся. Ограда усадьбы высока, но недостаточно, дабы укрыть от пуль конного в седле. Умирать они не захотят.
– А если станут скакать вкруг имения и палить в нас поверх ограды?
– Пусть попробуют. Егеря укрыты за стенами, попади в них с седла! Да и стреляют они метче. Это в поле кавалеристы могут караколировать [52], здесь не выйдет. Спешатся и попробуют открыть ворота, дабы ворваться разом и перебить защитников – это лучшее решение при таких обстоятельствах. Следует позволить им ворваться в двор. И вот тут выпалят пушки. Затем вступят в дело егеря: выйдут из дома и дадут залп. После него – в штыки! К тому времени численность неприятеля сравнится с нашей или, возможно, уменьшится. В штыковом бою егерь сильнее спешенного кавалериста, да и ружье длиннее сабли.
– Я видел у них пики, – сказал Егор.
– Пешими ими не воюют, – покачал головой я. – Непривычны к этому кавалеристы.
– Добро придумал! – внезапно сказал Ефим. – Ай, врежем супостатам!
Он расплылся в улыбке, показав щербатый рот.
– Вы так воевали в Испании? – спросила графиня.
– Да, – соврал я. – Там только и спасения было: найти дом, укрыться в нем и отстреливаться от противника. Без пушек такую крепость не взять, а артиллерии у поляков нет.
– Принимая бой здесь, мы подвергаем опасности женщин, – неуверенно сказал Спешнев.
– Наталья Никитична и Аграфена Юрьевна покинут дом этой ночью вместе с дворней. Укроются где-нибудь. Незачем им находится под огнем.
– Это с чего ты стал распоряжаться в моем доме? – возмутилась графиня.
– Потому что хочу, чтобы вы жили, – отрезал я. – Негоже женщинам умирать под пулями. Да и нам, защитникам, на душе легче, когда вас нет за спиной.
– Мама! – воскликнула графинюшка.
– Ладно, – вздохнула помещица. – Будь по-твоему. Я-то смерти не боюсь – старая уже, да вот Грушу жалко. Худо ей придется без меня. Готовь свою диспозицию, лекарь, вижу, что разумеешь. Пойдем, дочка! Собраться нужно. Прошка, Яков, за мной! Егор и Ефим, остаетесь. Помогайте офицерам!
– В карете обложитесь подушками, – посоветовал я. – У вас спина больная, беречь нужно.
Графиня пристально посмотрела на меня, затем вдруг подошла, обхватила голову ладонями и поцеловала в лоб. После чего проделала тоже со Спешневым, заставив того смутиться. Я бы предпочел подобный жест от Груши, но выбрать мне не дали.
– Егор, Ефим! – велела графиня, обернувшись к инвалидам и указав на нас. – Слушать их, как меня!
– Сделаем, матушка! – поклонились ветераны.
– Ну, что, – сказал штабс-капитан, после того, как дамы и лакеи ушли. – Начинаем готовиться. Егор, отправляйся в деревню и подымай егерей. Но прежде разбуди фельдфебеля – он где-то в доме спит, и пришли к нам. Передай егерям: ранцы не брать, только лядунки с патронами.
– Я еще мужиков подыму, – пообещал Егор. – Пусть берут вилы и ослопы [53].
– А пойдут? – засомневался Спешнев.
– Микитку им покажу, – сказал Егор. – Схожу за мальцом и вынесу его к усадьбе. Пусть глянут, чего их детей ждет. Пойдут, ваше благородие, не сумлевайтесь.
– Только в поле со своими ослопами не лезьте, – посоветовал я. – Поляки вырубят, как капусту.
– Не боись, лекарь! – хмыкнул отставной унтер. – Понятие имеем. Не менее твоего воевал, как бы не более.
Он напялил колпак на голову, взял фузею и вышел.
– А я заряды подготовлю, – сказал Ефим и заковылял следом.
– Ну, что, Платон Сергеевич, – вздохнул Спешнев. – Угодили мы с вами, как кур в ощип. Отдохнули, значит, лошадьми и провиантом разжились. Эх!..
Я взял со стола трубку – их, как и шкатулку с табаком забыли унести, набил чашку и раскурил от снятой с канделябра свечи. Ядреный табачный дым продрал горло и привел скачущие мысли в порядок. Курение гадость, конечно, но иногда помогает.
– Ничего, Семен Павлович! – сказал, вернув свечку на место. – Прорвемся!
С опушки усадьба выглядела покинутой: ворота закрыты, вокруг ни души – ни людей, ни животных. Маре приходилось бывать в гостях у местных помещиков – поляки принимали их радушно, и он помнил, что в усадьбах еще затемно начинается суета: бегают слуги, бредут мимо поместья выгоняемые на пастбища коровы, женщины несут воду на коромыслах, а из труб поварни тянется к небу дым. Здесь же ничего подобного не наблюдалось.
– Странно, – сказал он, складывая подзорную трубу. – Как будто все вымерли. Не нравится мне это. Как бы не засада.
– Просто русские еще спят, – улыбнулся капитан. – Ленивые скоты. Сейчас мы устроим им побудку.
Он повернулся к застывшей на опушке роте и указал рукой на усадьбу.
– Напшуд [54]!
Строй всадников сорвался с места. Набирая скорость, рота помчалась по лугу, оставляя росной траве темный след. Когда последний всадник проскакал мимо, Маре дал шенкеля своему жеребцу и зарысил следом. Ему нет нужды присутствовать в первых рядах, пусть шеволежеры геройствуют – им за это награда обещана.
Расстояние от опушки до усадьбы рота преодолела в считанные минуты. Первые всадники подскакали к воротам и попытались запрыгнуть во двор, встав на седлах. В тот же миг створки окон второго этажа дома разлетелись в стороны, и из темных проемов наружу высунулись стволы с блеснувшими в утренних лучах солнца штыками.
– Засада! – закричал Маре, но его не услышали. Затрещали выстрелы, дом окутал пороховой дым. Смельчаки, пытавшиеся заскочить во двор, упали на землю. И не только они. Рядом выпали из седел еще несколько шеволежеров.
